Причуды любви - Элеонора Глин

Зара швырнула клочок бумаги в огонь и направилась в свою комнату, но остановилась и сказала:

— Я прошу вас не раздувать этого дела. Мерзавец, был наполовину пьян, поэтому кроме скандала ничего не выйдет. Но вы должны понять нечто другое, а именно — что я не позволю сомневаться в моих словах и третировать меня, словно провинившуюся горничную, как это вы сегодня сделали, — и Зара повернулась, и вышла.

Оставшись один, Тристрам стал шагать взад и вперед по комнате; он не находил себе места от злости — на нее, на себя и на этого нахала. На нее он злился потому, что помнил, как перед свадьбой сказал Заре, что если им когда-либо придется скрестить оружие, то можно не сомневаться, кто выйдет победителем, а между тем произошла вот уже третья стычка, и каждый раз победительницей выходила она! На себя он злился потому, что не уследил, когда этот субъект сунул записку в рукав Зары, и выходил из себя от ярости при мысли, что тот осмелился обратиться к его жене.

Тристрам решил возвратиться в кафе, чтобы разыскать негодяя и рассчитаться с ним, а если там его нет, то хотя бы узнать его имя. И он поехал.

Однако лакеи «Кафе де Пари» клялись, что совершенно не знают этого господина, что вся компания состояла из иностранцев и они не имеют ни малейшего понятия о том, куда она затем отправилась. Тогда разъяренный молодой муж пустился в погоню за подвыпившей компанией по всем притонам Парижа, но усилия его не увенчались успехом и в шесть часов утра он вернулся домой в полном изнеможении.

Его жена в течение всей ночи тоже не могла успокоиться, терзаясь страхом, что если они встретятся, то произойдет кровопролитие. Это было вполне возможно! Мучимая этой мыслью, Зара несколько раз вскакивала и, подойдя к двери, прислушивалась. Но Тристрама все не было и около пяти часов утра она, совершенно изведясь от беспокойства, забылась тревожным сном только для того, чтобы в семь часов снова проснуться со свинцовой тяжестью на сердце. Наконец тревога ее стала невыносимой, и, не в силах больше терпеть, она решила удостовериться, пришел он или нет. Набросив пеньюар и бесшумно подкравшись к двери спальни Тристрама, Зара, очень осторожно повернув ручку, открыла ее и заглянула в комнату.

Да, он был дома и крепко спал. Окно было широко раскрыто и яркий утренний свет падал прямо ему на лицо, но он, видимо, слишком устал, чтобы почувствовать это во сне.

Зара быстро прошмыгнула назад в свою комнату в ужасе, что он может проснуться и увидеть ее. Впопыхах она зацепилась за ручку двери и не заметила, что с ее пеньюара сорвался и упал на пол букетик мелких роз из шелковой ленточки. Улегшись снова в постель, она с облегчением вздохнула и только с трепетом думала о том, в какое ужасное положение попала бы, если бы Тристрам проснулся и увидел ее.

А Тристрам, проснувшись несколькими часами позднее, когда солнце ярко заливало комнату, первое, что увидел, — это букетик шелковых роз, лежавших на полу у двери.

ГЛАВА XIX

Он вскочил с постели и поднял его. Что это могло означать? Откуда эти розы он не сомневался: он ясно вспомнил, что видел их на пеньюаре Зары в первый вечер в Дувре, когда принес ей гардении. Он был уверен, что в шесть часов утра, когда он пришел домой, букетика не было, иначе он заметил бы его на фоне светлого ковра.

В одно дивное мгновение у него мелькнула мысль, что это знак внимания, привет ему, но затем он разглядел, что лента букетика скручена и оторвана. Нет, то был, конечно, не привет, но это означало, что Зара входила в его комнату, когда он спал.

Зачем она это сделала? Ведь она ненавидит его, а вчера вечером была особенно зла на него. Зачем же в таком случае Зара входила в его комнату?

Им овладело страшное волнение, он вскочил и, подойдя к двери ее спальни, потихоньку попробовал, заперта ли она. Да, дверь была заперта.

Зара услышала, что он прикоснулся к ручке двери, и в ужасе замерла в постели. Значит опасность от мужчин еще не миновала? Если бы она случайно забыла запереть дверь, возвращаясь из своего опасного путешествия, то он вошел бы! Таким образом, оба супруга волновались и дрожали от противоположных чувств по обе стороны непроходимого барьера в виде запертой двери.

Тристрам позвонил своему слуге и приказал ему приготовить ванну. Он хотел поскорее одеться, чтобы спросить Зару, не согласна ли она позавтракать у себя, вместо того чтобы спускаться в ресторан, как они решили накануне. Ему хотелось поскорее выяснить судьбу букетика роз — он чувствовал себя совершенно не в силах целый день ждать случая поговорить об этом!

Зара тоже начала одеваться, и в двенадцать часов они встретились в гостиной. Взглянув на Зару, Тристрам сразу же увидел, что она опять вся настороже и готова каждую минуту дать отпор; поэтому он решил, что до завтрака не стоит начинать разговора и, холодно поздоровавшись, стал читать газету.

Когда подали завтрак, Зара несколько успокоилась. Супруги сели за стол и стали играть свои роли… Поговорили о погоде, о театре, о веселой пьесе, на которую собирались пойти, и когда Тристрам сказал, что приятно будет посмеяться, Зара согласилась с ним.

О событиях вчерашнего вечера они не заговаривали, и вообще Зара говорила очень мало. Наконец завтрак был окончен, и лакей, подав кофе и ликеры, оставил супругов одних.

Тристрам подошел к окну, выходившему на Вандомскую площадь, постоял немного и вернулся обратно. Зара сидела на диване, читая. Тристрам подошел к ней с таким выражением на лице, которое могло бы растрогать каждую женщину.

— Зара, — мягко сказал он. — Скажите мне, почему вы вчера приходили в мою комнату?

В ее больших глазах отразился испуг, и бледные щеки заалели.

— Я?.. — в замешательстве произнесла она и судорожно сжала руки. Откуда он мог знать? Значит, он видел ее? Но все равно, он знал, значит, отрицать не было смысла. — Я так была напугана… что…

Тристрам сделал шаг вперед и опустился возле нее на софу. Итак, ему удалось добиться от нее признания, он ликовал… и, конечно, не желал ни одним словом помочь ей.

Она отодвинулась от него и недовольным тоном продолжала:

— Могло ведь произойти очень неприятное столкновение с этими людьми, и было очень поздно, поэтому я… я хотела… удостовериться, что вы невредимы.

Она опустила ресницы и краска, сбежав с ее лица, оставила его мертвенно бледным. И если бы самолюбие не помешало Тристраму и он не вспомнил своего обещания, данного ей в свадебную ночь, — что первым никогда не заговорит о любви, — он рискнул бы всем и заключил ее в объятия. Но он подавил в себе этот порыв и спокойно спросил:

— Значит, вас так или иначе касается мое благополучие?