Стальной сапог (СИ) - Авраменко Александр Михайлович

… Но что-то же делать нужно! Не бросать же родную кровиночку на растерзание псам поганым?! Взгляд боярина упал на рослую фигуру немца-холопа, и тут же в голове завертелась шальная мысль – ведь слуга то тоже из тех же немцев! Или франков? Короче, из тех же краёв, что поганые псы тевтонские! Боярин был не дурак, и чужестранцев и прочих не новгородцев одним аршином не мерял. Знал, что и среди своих подлых людишек полно… Мгновение, и высокородный собрался, гулкий хозяйский бас разнёсся по двору, отдавая приказы:

– Егорка! Бегом на площадь, где вече будет! Всё разузнать, мне ввечору доложишь!

Парнишка подскочил с земли, словно из катапульты им выстрелили, склонился в поклоне, сжимая шапку в кулаке:

– Исполню в точности, боярин!

Но взгляд боярина ухе застыл на Марке, пронзительный, словно пытался новгородец угадать мысли холопа, поскольку по вечно неподвижно каменному лицу ничего прознать не выходило. Мрачно махнул рукой, подзывая того, и когда холоп приблизился, чуть склонив аккуратно постриженную под горшок, по русскому обычаю, голову, бросил:

– Придёшь ко мне в покои, через час…

Потому что мысль, что пришла в голову Малюты от отчаяния, обдумать нужно было в тишине и спокойствии. Тем более, что солнышко припекало совсем не так, как обычно в августе…

Проводив боярина взглядом, Марк усмехнулся про себя – похоже, что у него появится шанс стать свободным без всяких побегов и прочего…

…Войдя в светлицу, Мауберг уже привычно склонил голову в лёгком поклоне. Впрочем, боярин к нему относился, можно сказать, с уважением, благо жизнью был обязан, отчего и спускал этакую вольность. Впрочем, слав границы не переступал, всегда вёл себя ровно, лишнего не позволял. Малюта сидел к нему спиной, глядя в окно на уже садящееся солнце. Рядом на низеньком столике стоял золотой кубок с вином. По запаху понял.

– Поедешь в Псков. Вызволишь оттуда семью мою. Сумеешь – волю дам и награжу. Нет – с того света достану.

Глухо процедил сквозь зубы боярин, по-прежнему не оборачиваясь. Чуть помолчав, снова заговорил:

– Знаю, речь мою ты разумеешь. Только не говоришь. То ли брезгуешь, то ли…

Марк решился:

– Прости, боярин, не люблю коверкать язык. Знаю, неправильно говорю, вот и стараюсь молчать, чтобы не смеялся народ.

Малюта рывком развернулся к славу, подскочив с кресла:

– Вот значит как… Понятно.

После короткой паузы, вглядываясь внимательно в лицо фон Мауберга, снова спросил:

– Привезёшь мою семью?

Марк кивнул, потом повторил по-русски:

– Сделаю, боярин. Только помощь мне нужна…

– Говори.

Слав продолжил:

– Телега с конём и возница на ней. Да мне боевого коня, и доспех германский. К нему живописец требуется.

– Живописец?!

Видно, что понадобился художник, боярина удивило не на шутку. Он начал закипать:

– Что за…

Мауберг спокойно пояснил:

– Всё просто, боярин. Поеду, как рыцарь, каковым я и являюсь. Посему герб мой родовой нужно на щите изобразить. Для чего и потребен живописец.

Малюта чуть расслабился:

– Умно придумано. Умно. А не подведёшь? Доспех то иноземный стоит не мало! И конь боевой…

Марк пожал плечами:

– Не смердом же мне ехать? Кто тогда со мной разговаривать будет?

Боярин задумался, привычно поглаживая свою роскошную бороду.

– Дело говоришь. Только клятву дашь, что не сбежишь со всем добром. На святом писании.

Губы Марка дрогнули:

– Так ведь, боярин, вера у нас разная. Знаешь, что на ваших книгах клятва для нас недействительна?

А вот это была для Иванова новость! Он то считал, что разницы в книгах святых нет, просто обычай служения Христу разный, у немцев на латыни, у русских – на родной речи. И всё. А тут… Эвон как! Но кажется холоп его слово сдержит, раз такую тайну выдал. Махнул на всё рукой – будь, что будет…

– Слово дашь. Рыцарское. Что не сбежишь, пока мою семью из Пскова не привезёшь. Дашь клятву?

– Дам.

Марк был внешне спокоен, хотя в душе смеялся – знал бы боярин, что и по приказу он, барон фон Мауберг, из Новгорода не уйдёт…

Тем временем, что прошло, боярина, видимо, немного отпустило от переживаний. По крайней мере, с лица багровость ушла, да и руки трястись перестали.

– Значит, не сбежишь?

Зачем то переспросил тот, потом молча поднялся, подошёл к резному поставцу драгоценного заморского красного дерева, стоящего невесть какие деньги в Новом Граде, раскрыл, достав с груди связку на шнурке, ключом дверцу, вытащил небольшой, но увесистый мешочек, мягко звякнувший, когда его опустили на столик. Указал на него подбородком, произнёс:

– Доспех иноземный тебе сам найти не смогу. Нет у меня такого. Езжай на рынок, в торговые ряды, пригляди сам. В кисе[16] … деньги. Думаю, хватит тебе.

Марк молча принял шитый кошель, прикинул, с полсотни, не меньше, византийских золотых. Должно хватить, ещё и останется. Боярин, между тем продолжил:

– Коня я тебе дам. Ещё что потребуется?

– Меч добрый. Да его я сам закажу. Работа несложная, кузнец до утра управится.

Малюта согласно кивнул.

– Когда в путь?

Доспех нынче же куплю, подгоним с Петром… Думаю, за ночь. Отосплюсь, да в путь-дорогу.

«Золотой пояс» согласно кивнул. Затем вздохнул:

– Дай тебе Господь…

Марк едва заметно улыбнулся, заставив боярина вытаращить от изумления глаза – чтобы «камнеликий», как его прозвала любимая дочка, да себе позволил улыбнуться?!

– Главное, боярин, ты своё слово сдержи. А за мной не заржавеет.

Развернулся, не спрашивая позволения хозяйского, к выходу пошёл. Рассусоливать некогда, дел – по горло…

– Слово за слово, рыцарь.

Чуть задержался, услышав такое от хозяина, не оборачиваясь, кивнул, повторив:

– Слово за слово, боярин…

Быстро спустился по лестнице, спросив у застывшей на крыльце стряпухи:

– Где Пётр-кузнец?

Та словно проснулась, вздрогнула, с изумлением глядя на немца, затем, задрожав, ответила:

– На конюшне, с Прошкой телегу ладят…

Опять кивнул, так же едва заметно, поспешил в указанное место. Растворил прикрытую неплотно створку. С солнышка, хотя и позднего, вечернего, не сразу заметил стриженые под горшок головы, торчащие за старой телегой. Позвал:

– Пётр! Выходи, работу боярин повелел срочно сделать.

Крепкий мужичок в длинной, белёного холста рубахе выпрямился, так же изумлённо глядя на Марка:

– Никак, ты, немец, говорить научился?!

Мауберг махнул рукой:

– Пошли, времени нет!..

Оказавшись в кузне, бросил короткий взгляд на едва тлеющий горн:

– Меч нужен.

Кузнец задумчиво почесал затылок громадной пятернёй:

– А чего в оружейне не возьмёшь? Там этого добра…

Слав ухмыльнулся:

– Поди забыл, что каждый воин по своей руке оружие берёт?

– Так там на всякого разного…

– Смотри.

Подошёл к закопчённому листу, прикрывающему русскую печь, который принесли в починку, подобрал на полке гвоздь, несколькими твёрдыми взмахами изобразил привычную ему катану ниппонского образца.

– Сделаешь?

Пётр уставился на рисунок, как на Божье откровение:

– Энто что?!

– Меч.

– На персидский акинак похож. Али на татарскую саблю…

– Лезвие шириной в два пальца. Длиной…

На миг задумался, потом взглянул на кузнеца и едва не просиял:

– От плеча левого, до кончика указательного пальца правой руки, если в сторону вытянуть. Толщина в полногтя к обуху. Точить, править, с одной стороны. Боярин разрешил, если что, взять готовый клинок и перековать под меня. Понял?

Кузнец вначале кивнул, потом спохватился:

– Ежели что не так будет?

– Не переживай. Пока огонь в горне разожжёшь, пока меч подберёшь под перековку, я вернусь. Боярин по делам послал.

Пётр согласно кивнул, внимательно рассматривая небрежный рисунок, затем решительно двинулся к сложенным на широкой скамье заготовкам и недоделанному ещё оружию. Марк же вышел из кузни, уже не сомневаясь ни в чём, поскольку Пётр был отличным мастером, двинулся к воротам. Его ждал рынок и самое сложное – доспех. В принципе, его бы лучше заказать, да времени совсем нет. Сойдёт и добрая кольчуга с такими же штанами, повесить нагрудник, да котту… Впрочем, её девки дворовые сошьют. Чего там сложного, два полотна вместе мешком без дна сшить? Коня он своего возьмёт. Ну, как своего? Того, на котором охрану боярина служит. Добрый жеребец, недавно в силу полную вошёл, масти вороной. О! Не забыть покрывало на него, и копьё рыцарское со щитом. Тьфу!..