По заданию губчека(Повесть) - Сударушкин Борис Михайлович

Кивнув на покойника, начальник иногороднего отдела спросил Гурылева, зачем приходил парень.

Хозяин ответил, не сморгнув:

— Так ведь знамо зачем — навестить по-родственному. Это племяш Матренин. А теперь, выходит, покойник, — словно сразу поглупев, добавил с кислой ухмылкой.

— Значит, правду говорить не будешь? — промолчав, выразительно спросил Лобов.

— Я вам, гражданин дорогой, как на духу все. А уж зачем он бежать вздумал — убей бог не знаю. С фронта дерганый явился, контуженный. Видать, почудилось что. А ты, Матрена, не убивайся шибко: богу хорошие люди тоже нужны.

— Оружие сам покажешь или нам искать?

Гурылев натянуто рассмеялся:

— У меня оружие? Шутишь ты, начальник, окромя ножей и вилок, ничего нету. Чай, деревенские собак навешали, — угрюмо глянул он на Жохова.

Лобов приказал начать обыск. В темных сенях, в сундуках, на чердаке, где сушились березовые веники, в яме под сенями нашли такую уйму наворованного в мятеж барахла, что лишь плевались с отвращением: кружевное женское белье, серебряные подстаканники, ложки, оклады с икон. Только карманных часов почти десяток. На одних, на крышке с внутренней стороны, была выгравирована надпись: «Фельдфебелю Гурылеву за верную службу престолу. Граф фон Мейер». Понял Лобов: на совести хозяина хутора не только мародерство в мятеж.

Хозяйка из-за ворованного барахла заголосила громче, чем из-за убитого племянника. А Тихону вспомнилось Заволжье после мятежа: улицы с темными проемами пожарищ, обгорелые деревья без листвы, разграбленный отцовский дом. Вот такие, как Гурылевы, и шли следом за озверевшими от крови офицерами по квартирам, стаскивали в телеги все ценное, поганили то, что не представляло для них интереса.

Спросил Гурылева, показав на собранное барахло:

— Куда тебе столько? На две жизни хватит.

— А я бы еще хутор купил.

— Ну, купил. А дальше?

— Потом еще.

— А потом?

Гурылев ухмыльнулся снисходительно, наивный, мол, человек:

— А вот ты бы ко мне пришел и узнал бы, что потом!

— Договаривай, договаривай.

— Тут хитрого нет. Я бы об тебя ноги стал вытирать, вроде бы ты не человек, а куль рогожный, — оскалил Гурылев редкие зубы.

Заглянули на сеновал, в амбаре переворошили сусеки с рожью и овсом. Винтовки и ящики с патронами нашли в сарае, в лакированной, обсиженной курами карете, видимо, притащенной Гурылевым из разгромленной помещичьей усадьбы. Пересчитали — ровно полсотни новеньких, смазанных трехлинеек со штыками.

Лобов веско сказал Гурылеву:

— За краденое барахло — посадят, а за оружие — расстрел! Ну, будешь выгораживать бандитов или расскажешь все без утайки?

Гурылев вздохнул:

— Кто же, гражданин начальник, жить не хочет. Вчера Матренин племяш с каким-то мужиком заявился, давай им подводу. Куда денешься? Хутор от деревни далеко, очень даже удобно красного петуха пустить. Запряг им Серого, а вечером они эти винтовки привезли, велели спрятать. Тот, второй, сразу в лес подался, сказал, за оружием ночью придут.

— Сегодня ночью?

— Сегодня.

— А почему они на твоей подводе дальше не поехали?

— Надо быть, в самую глухомань или в болотину забрались, куда не проехать.

Лобов вызвал Тихона на крыльцо, тяжело облокотился на перила.

— Давай решать, как дальше поступим. В трехлинейке без штыка — четыре килограмма. А тут еще патроны. Выходит, человек пятнадцать придет. Не удержать нам хутор.

— Как же быть?

— Есть один выход.

— Какой? — Тихон настороженно заглянул в лицо Лобова.

— Жохов и милиционер на подводе везут оружие в Заволжье, оттуда звонят в губчека. Хозяев хутора с собой прихватят — им здесь делать нечего, отхозяйничали свое. А мы постараемся задержать бандитов. Нельзя их упускать, такого случая может больше и не быть. Как, согласен?

— Другого не придумаешь, — ответил Тихон.

Лобов ничего больше не сказал, только крепко стиснул его руку и сразу же вернулся в избу.

10. Засада

Бандитов ждали со стороны леса. Посматривали в окна, прислушивались к редким ночным звукам. На столе — две винтовки с полными магазинами, патроны россыпью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Иногда Лобов закуривал, загоралась спичка, и Тихон видел его худые скулы, заострившийся нос, блеснувшие под козырьком фуражки глаза. И опять темнота, только подрагивает пористо-красный огонек папиросы и пахнет табачным дымком.

Осторожные шаги по кошенине услышали глубокой ночью, когда решили, что бандиты уже не придут. Возле изгороди, окружавшей хутор, шаги смолкли, донеслись тихие голоса.

Потом через изгородь перелезли сразу несколько человек, растянутой цепью пошли к дому, поскрипывая сапогами, похрустывая стерней.

Один из бандитов остановился возле окна, постучал пальцем в стекло, приглушенно окликнул:

— Гурылев, выходи с ключами!

Ему не ответили. Тогда бандит постучал сильнее, властно повысил голос:

— Хрыков! Кончай дрыхнуть, выходи!

— Пора! — сказал Лобов вполголоса и первым выстрелил в черный силуэт в окне.

Раздался стон, крик, топот сапог по мерзлой земле. Тихон тоже вскинул винтовку, покрепче прижал ложе к плечу и, не видя в темноте мушки, дернул податливый курок.

Бандиты залегли в кустах, защелкали ответные выстрелы. Зазвенели разбитые оконные стекла, лязгнула под пулей печная задвижка, вдребезги разлетелся горшок на посуднице.

Чекисты выпускали магазин за магазином, в избе кисло запахло порохом. У самого окна оглушительно взорвалась граната. Чекистов отшвырнуло к противоположной стене, обдало пороховой гарью, рухнула на стол подвешенная под потолком лампа, вспыхнул огонь.

Пытались сбить пламя сапогами, но огонь уже лизал половики, лавки, дрова у печи. Дым ел глаза, мешал следить за бандитами, а сами они, освещенные пламенем, были для них как на ладони, выстрелы стали прицельней.

Перебежали в сени, оттуда во двор. Через несколько минут пламя охватило всю избу, вспыхнула солома на крыше сарая. И Лобов сказал, сняв фуражку и взлохматив мокрые волосы:

— Здорово припекает. Крыша упадет — и конец.

— Может, попробуем вырваться? — дрогнул голос у Тихона.

— К дороге надо бежать, там канава. Если добежим, по ней попытаемся уйти.

Открыв ворота, выскочили из горящего сарая, успели в дыму и грохоте добежать до дороги, броситься в канаву. Над головами защелкали запоздалые выстрелы, скосили высохший куст чертополоха.

— Цел? — отдышавшись, прохрипел Лобов, не поднимая головы.

— Кажется, не задели, — облегченно выговорил Тихон, жадными глотками хватая холодный воздух.

— Рано радоваться — теперь они знают, что нас только двое, не отступятся…

Заметили: бандиты перебежками заходят слева и справа, пытаясь окружить их, отрезать от леса.

Неизвестно, далеко ли бы им удалось уйти, если бы на дороге не показался в этот предутренний час скачущий во весь опор конный отряд чекистов…

Хутор сгорел дотла, вместе с ним сгорело все награбленное Гурылевым барахло. Посреди черного пожарища торчала только закопченная печь, из потрескавшейся трубы уходил в синее утреннее небо последний дым.

Банда в погоне была уничтожена почти полностью, но Бусыгину удалось уйти. Со штабс-капитаном был какой-то парень из жулья. Вероятно, их и видели потом в лодке, переправлявшейся через Волгу за железнодорожным мостом.

Тихон напомнил слова беспризорника Пашки о «хазе» Бени-шулера на Пошехонской улице. Лагутин решил устроить там засаду.

На четвертый день в засаде сидели Лобов, Тихон и Зубков.

Место для наблюдения выбрали не совсем удачное — в подвале напротив «хазы». Здесь было холодно, сыро, но пуще всего донимал сквозняк.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Во дворе четверо мальчишек играли тряпичным мячом в лапту. Иногда он подкатывался к подвалу, и Лобов боялся, как бы мяч не влетел в разбитое окно, — ребята полезут в подвал и обнаружат чекистов.

В воротах появился высокий человек в парусиновых штанах и шинели без ремня. В одной руке он нес старенькую тульскую гармонику, другой держался за плечо белобрысого мальчика в рваном, с закатанными рукавами пиджаке.