Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев

собой. Место следствия заняли лозунги для оболванивания масс и террор, который ликвидировал тысячи людей даже не по подозрению в какой-то «неправильной» деятельности в прошлом и настоящем, а просто по привидевшейся кому-то классовой принадлежности.

Война и мир

Исполнение своих обязательств перед германским Генеральным штабом большевики начали сразу, как только Съезд попытался перейти к согласованной повестке дня.

Представитель Минского Совета С. и Р. Д. Борис Позерн[72], выскочивший на трибуну вне всякого регламента, зачитывает резолюцию, подписанную Бюро фракции РСДРП(б) и на Бюро Объединенных социал-демократов интернационалистов.

Было предложено во внеочередном порядке решить голосованием вопрос о том, надо ли наступать на фронте. То есть, реализовать замысел сверженного Государя и его генералов, подготовивших все, что необходимо, чтобы в течение лета победно завершить войну. На это, по мнению авторов резолюции, указывало «образование батальонов смерти, раскассирование определенных полков, и, наконец, прямое указание министра Керенского в разъяснении по поводу запрещения Украинского съезда». Как считали инициаторы принятия резолюции, само наступление было заговором против демократии – то есть, партийных группировок, участвовавших в дележе разрушенной ими Империи. В проекте было сказано: «Поставив народ и армию, которая не знает, во имя каких международных целей она в данных условиях призвана проливать свою кровь, перед фактом наступления со всеми его последствиями, контрреволюционные круги России рассчитывают и на то, что наступление вызовет сосредоточение власти в руках военно-дипломатических и капиталистических групп, связанных с английским, французским и американским империализмом, и освободит их от необходимости считаться в дальнейшем с организованной волей русской демократии». Будущее наступление было названо «военной авантюрой», с помощью которой «сознательно пытаются сыграть на разложении армии, вызываемом всем внутренним и международным положением страны», «будто самый факт наступления способен “возродить” армию». И предсказан результат не столько самого наступления, сколько активной деятельности большевиков и прочих «левых» партий: «такое наступление может лишь окончательно дезорганизовать армию», и привело бы к поражению мировой демократии.

приехавший в данный момент из Лондона. Он объявил, что русский фронт должен рассматриваться как часть общего союзного фронта, и ни в каком случае не следует заключать сепаратного мира. Но вместо обсуждения этого вопроса переключился на международные связи «левых» партий.

Вопрос, поднятый большевиками, был признан Съездом поставленным преждевременно, поскольку он касался одного из пунктов повестки дня, и поэтому должен был быть обсужден позднее – когда будет рассматриваться вопрос об отношении к власти. Против немедленного рассмотрения резолюции высказались меньшевики, эсеры, трудовики и народные социалисты, а также представитель Минского Совета – Фишгендлер [73].

От имени Исполкома Петросовета вопрос о войне и мире был изложен Либером (47), который повторил то, о чем всегда говорили марксисты: война не может быть закончена победой одной коалиции над другой, но она может быть закончена «победой коалиции трудовой демократии всех стран против коалиции империалистов всех стран». То есть, несмотря ни на что, иллюзия мировой революции оставалась доминирующей не только в узко-сектантских политических кругах, но и в целом у всех «левых». Когда «левые» изгнали из правительства Милюкова, вопрос о войне до победы России был снят с повестки дня. Его заменил вопрос об оформлении поражения России. Либер не постеснялся переложить с больной головы на здоровую: оказывается, выступающие под лозунгом патриотизма и защиты обороноспособности страны и боеспособности армии, на самом деле понижали и обороноспособность, и боеспособность. А вот когда на их место пришли пораженцы, началась «демократическая реорганизация армии», что, с точки зрения «левых», было залогом победы революции.

Либеру вторил социалистический министр Церетели: «Силами только русской демократии вопрос, поставленный русской революцией, решить невозможно. Только пробуждая поддержку в демократии других стран, можно разрешить те основные вопросы, которые поставлены перед нами». «Пока не будет разрешен вопрос о войне, …закрепить окончательно свои завоевания, подводить итоги великой российской революции демократия не может».

Вопрос о войне важен, но он и неразрешим. Потому что на союзников нельзя давить так, чтобы были разорваны дипломатические отношения. Диалога с империалистами по поводу мира никак не избежать. Нежелателен и невозможен также и сепаратный мир с Германией. Что остается? «Созвать конференцию союзных держав для пересмотра всех старых договоров, исключая договор о сепаратном мире». Но это, как и все прочие предложения, – всего лишь пожелание, реализовать которое невозможно. И остается «рассчитывать, что во всех решительно странах возможен поворот общественного мнения, происшедший в России». То есть предполагать, что разразится мировая или хотя бы Европейская революция, которая усадит участников войны за стол переговоров.

Можно ли одновременно выступать за всеобщий мир и форсировать военные действия на фронте? Временное правительство упрекают в противоречии: подготовка наступления снимает вопрос о всеобщем мире. Церетели, защищая политику Керенского, говорит, что, напротив, бездействие фронта ослабляет и дезорганизует армию, а значит, ослабляет революцию. И, вероятно, ослабляет позиции России на предстоящих переговорах. Поэтому армия должна быть всегда готова к наступлению и должна находиться в полной боевой готовности. Это, согласно Церетели, является требованием революционной демократии.

Вполне в том же духе выступает и Ленин, который требует обвинить правительства перед их народами за ту наживу на войне, которую можно обуздать, по мысли Ленина, только арестами и экспроприацией. Вот тогда можно предлагать мир всем народам – мир против капиталистов, с которыми не надо вступать ни в какие переговоры и сношения.

Напомним, что это говорит человек, находящийся на содержании у германского Генштаба, который уже через год пойдет на переговоры с империалистами и заключит Брестский мир с аннексиями и контрибуциями, которые будут выплачены за счет захваченного достояния государства и экспроприаций, которыми Ленин мнил решить вообще все проблемы. Именно поэтому на Съезде Ленин провозглашает: «Наступление теперь есть продолжение империалистической бойни».

Ленин не отказывается от войны, когда власть перейдет к большевикам, потому что большевики – не пацифисты, а война сразу изменит свой характер. И только тогда откроется путь к миру. Народы этот путь поддержат. И это уже будет не война, а революционная борьба за мир, которая обеспечит «переход к тому, что власть и победа за революционными рабочими будет обеспечена и в России и во всем мире». Что означает: война просто изменит свой характер и будет означать теперь «борьбу за мир», а если говорить более откровенно, то она станет революционной войной с целью захвата власти партиями рабочего класса.

Керенский в пику Ленину в своём выступлении отмечает, что отклик у немцев на призыв к братанию не приводит к тому, что на французском участке фронта они готовы к тому же. Керенский прямо намекает на измену: «Почему эта