Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

— Не знаю, как этому помешать, а остановить сына нужно! — решительно ответила она. — Слишком он за свои молитвы взялся, это не к добру!

Я сильно огорчился, услышав, что мама поддержала отца и еще более замкнулся, когда она разными путями принялась убеждать меня не уходить полностью в религию, а сначала закончить «школу», как она всегда называла университет, сколько я ее ни поправлял.

— Сынок, когда я умру, делай что хочешь, а пока не нужно так усердствовать в религии… — этой фразой всегда заканчивались ее уговоры.

— Мама, неужели мне теперь нужно сидеть сложа руки и ожидать, когда ты умрешь? Я даже в мыслях такого не могу допустить! А моя вера никому не мешает…

Мама лишь вздыхала и часто мне было слышно, как она плакала в своей комнате, не оставляя лелеять в душе надежду на то, что моя блажь скоро пройдет, я угомонюсь, и моя женитьба не за горами.

Так чуть было и не случилось, если бы не вмешательство некоторых обстоятельств, которые внешне выглядели как простая случайность. Под воскресенье, задержавшись допоздна у товарища-студента, с которым меня связывало наше общее увлечение стихами и литературой, я остался у него ночевать в общежитии, причем этот самоотверженный человек постелил себе на полу, а мне оставил свою койку, хотя я уговаривал его этого не делать. Когда утром я вернулся домой, расстроенные родители сообщили, что меня искала девушка, приехавшая с Северного Кавказа, с которой я переписывался какое-то время. Она разыскала наш дом и допоздна беседовала с моими родителями, рассматривая вместе с ними семейный альбом. Матери она не понравилась, и потому, собравшись с духом, мама, в конце концов, решительно сказала огорченной гостье, что я в командировке и вернусь не скоро. Родители проводили ее до трамвая, всю ночь сомневаясь, правильно ли они поступили? Так вопрос о женитьбе и связанные с ней проблемы навсегда ушли из моей жизни, удивительным образом совпав с тем, что для моей души молитвенный путь стал к этому времени главной и окончательной целью. «Видно, не судьба тебе пока еще жениться…» — испытующе глядя на меня покачала головой мама, заметив, что мне до боли жаль ушедшую девушку, которая в тот же вечер уехала поездом домой. Я промолчал, не желая начинать ссоры, но крепко задумался: догадывалась ли моя мама или сердцем чувствовала, что меня ожидает в жизни еще много крутых и рискованных поворотов?

Что-то глубоко потаенное, словно наощупь, пыталось пробудиться в моей душе. Это чувство еще не вполне проявило себя, но превосходило полнотой своей жизни все то, что я в то время чувствовал и понимал. Оно звало меня идти дальше земного счастья обычной семейной жизни, обещая нечто совершенно иное и непредставимое и полностью несопоставимое с семейным уютом и его заботами. Дух искал выхода и жаждал молитвенной свободы, для которой дом, и даже город становились препятствиями. Но так вышло, что мама, сама не зная этого, дала мне возможность окончательно укрепиться в своих духовных ориентирах. Жажда Бога все больше утверждалась в сердце, и то, что произошло теперь, словно подвело окончательный итог всем возможным вариантам уловить душу соблазнами семейной жизни.

Благословенны, Боже мой, души, отнятые Тобой у греха и спасенные от убийственной человеческой привязанности, чтобы жить в безопасной святости Твоей чистой Небесной любви. Связанный по рукам и ногам привязанностью родителей, не имея душевной самостоятельности выбрать пути Твои, Господи, я держался тогда лишь одной верой в Тебя, надеясь, что Ты Сам укажешь мне путь, которым пойду. Пока же я продолжал учиться и откладывал стипендию на будущее лето. Учеба шла своим чередом, открывая новые, не очень приятные стороны. Нам старались привить интерес к науке, к научным исследованиям, закладывали умение сделать правильные выводы и изложить их наукообразным языком. Большинство студентов, мучаясь и потея, старалось преуспеть в этом направлении и не отстать от других. У немногих из них научный поиск был в крови, и поэтому им не доставляло большого труда продолжать линию своих ученых предшественников, ставших профессорами и написавших сотни никому не нужных монографий.

Тот, кто спешит поддакивать ученым обманщикам из трусости или лести и упрямо противится и спорит с кроткой простотой Евангельской Истины, в конце концов, подобно маньякам славы и корысти, теряет свой разум, о чем свидетельствует множество биографий известных ученых и писателей. Но спешащий отвратить душу свою от обмана псевдоученой лжи и приникнуть к чистому источнику Богопознания, постигает в прямом опыте, что есть дух Божий, ясный и безпримесный, и сам становится подобным Ему, находя всецелую свободу в благодати Божественной любви.

Когда я полностью отдался учебе, во мне началась серьезная и опасная своей непредсказуемостью борьба за сохранение веры и душевной независимости. В студенческой среде я избегал тесного общения с однокурсниками, не участвовал в их компаниях и вечеринках, что вызывало недоумение у многих студентов. Иногда, особенно на лекциях по философии или экономике, я не мог удержаться от колких замечаний к некоторым объяснениям преподавателей, настолько философские или экономические выводы казались мне очевидной нелепостью. Рядом с собой все чаще я стал замечать очень одаренного юношу, впоследствии ставшего профессором филологии в Варшавском университете, которого разбирало любопытство, чем я живу и какое у меня личное мировоззрение.

«По-видимому, объективный идеализм?» — допытывался он, а мне приходилось отвечать шутками или вообще уклоняться от ответов. Он уверенно шел проторенной дорогой ученого, и наукообразная терминология была его стихией, от которой меня выворачивало наизнанку. Тем не менее, я был благодарен ему за дружескую поддержку и такт. С признательностью вспоминаю, как бережно он сохранил недополученную мной стипендию за несколько месяцев, отыскал моих родителей и привез им эту сумму.

Соблазны заблуждений, носящих обманчивое название науки, обернулись разочарованием в носителях и творцах сбивающих с толку теорий и домыслов, этих изменивших свое обличив современных колдунах и жрецах псевдорелигии — «научного прогресса», ставших, скорее, ее жертвами, чем создателями. Больше всего испытывалось мое терпение нападками и злобной иронией, звучавшей из уст запутавшихся в жизни циников, которые нутром ощущали нашу полную противоположность в душевном устроении. Когда у таких людей нет очевидных доказательств своей правоты, они прибегают к злобной иронии и ожесточенной язвительности, глумясь над чужим убеждением, невольно проявляя скрытую ненависть. Тот, кто еще не оставил своей гордости и не пришел к смирению, признав свое безсилие в устроении жизни без Бога, что еще может породить, кроме злой иронии и желчи? Господи, вот, я стою пред Тобою, гордый и несмиренный, и навеки отказываюсь от своей пустой гордости ради обретения безчисленных щедрот Твоих, которые Ты изливаешь на преданные Тебе души, вышедшие из среды торящих широкие пути, ведущие в бездны отчаяния!

Лекции по русской и зарубежной литературе призывали нас к бездумному чтению художественных текстов, которые мы не были в состоянии осилить, поэтому иногда приходилось на экзаменах говорить о содержании и сути книги, зная только ее название. И все же я искренно прилагал все свое старание, чтобы перечитывать горы книг, прилежно делая из них выписки, в расчете на то, что все эти цитаты когда-нибудь мне пригодятся. Но все эти многочисленные тетради достались всепожирающему огню, когда я, спустя несколько лет, сжигал их с горькой усмешкой на лице. Вымыслы литературы обернулись пустотой, на которую невозможно было опереться. Все они были далеки от реальной жизни, сообщая душе лишь греховное и порочное понимание событий и человеческих поступков, обусловленное не знающим Бога умом создателей этих «творений», которые обольщали наивные души ложными идеалами неутоленного плотского сладострастия. Не постигающие в своем ничтожестве жалкого и надуманного полного отрицания Бога и смеющиеся над теми, кому Он дороже самой жизни, такие люди превращают в абсурд собственную жизнь и жизнь читающих их произведения доверчивых людей.

В это же самое время, хотя сам едва стоял на ногах своей слабой веры, я поддался соблазну поучать других, пользуясь скудными теоретическими познаниями, которые удалось выудить из книжных трясин, увлекшись мелочным тщеславием. С другой стороны, скрупулезное процеживание антирелигиозной литературы принесло печальное открытие, что все, относящееся к православной религии, было тщательно спрятано и надежно закрыто от любознательных душ. Но именно это и возбуждало любопытство: если от людей прячут определенное религиозное знание, то, возможно, оно и является самым необходимым?

Встретившись с Анатолием, я поведал ему о своем разочаровании отыскать крохи истины в художественной и философской литературе.