Фламандские легенды - Шарль де Костер

Граф д'Аржанто, переехавший в Льеж, не забывал на первых порах своего крестника и потребовал, чтобы его отдали в иезуитский коллеж Сен-Мишель, где основательно изучали латынь и греческий. Вероятно, в стенах этого учебного заведения и зародился ярый антиклерикализм Шарля Де Костера. Потом в тех же «Воспоминаниях о коллеже» он писал, что утратил веру.[53]

Закончив коллеж, юный отступник наотрез отказался продолжать образование в духовной семинарии, как предлагал ему архиепископ, который надеялся, что крестник пойдет по его стопам. Это было первое сопротивление, оказанное Де Костером архиепископу. Но ему в то время уже почти исполнилось семнадцать лет, необходимо было работать, помогать матери, и он поступил на службу в знаменитый брюссельский банк (La Sociйtй Gйnйrale de Belgique), фактически управлявший промышленностью Бельгии. Здесь он провел шесть лет (1844–1850), выполняя однообразные обязанности младшего клерка. Трудно представить себе более тяжкое испытание для юноши, одаренного живым воображением и почувствовавшего себя поэтом.

Все свои свободные дни и часы младший клерк, томившийся «как птица в клетке»,[54] отдавал чтению и писательству, к которому испытывал неодолимую склонность. Наконец, он нашел выход из своего монотонного существования. Вместе с группой друзей он основал в сентябре 1847 г. литературный кружок, прозванный ими «Обществом весельчаков». Шуточная речь, пересыпанная латынью, которую Де Костер произнес на открытии этого содружества, была проникнута откровенным свободомыслием в духе Рабле.

«Подопечный папского нунция дебютировал паро дней на католическое богослужение», – не без ехидства сообщает его биограф.[55]

Двадцать веселых молодых брюссельцев – художников, музыкантов, поэтов и просто любителей искусства, среди которых были военные, юристы, издатели и один столяр, на досуге занимавшийся игрой на трубе, – поставили себе целью знакомство с произведениями великих писателей и поощрение собственных литературных опытов. Каждую неделю «Весельчаки» собирались за круглым столом и при свете свечей по очереди читали свои сочинения, а потом обсуждали их. Суд друзей был суровым и нелицеприятным. Произведения, удостоенные похвалы, помещались в рукописный «Журнал», выходивший один раз в неделю в одном экземпляре. Произведения, отвергнутые критиками, отправлялись в архив.[56]

В 40-е – 50-е годы XIX века бельгийская литература еще не была самостоятельна, она находилась под сильным влиянием европейского, главным образом французского, романтизма. Романтически были настроены и «Весельчаки». Как истый романтик выступал на литературных собраниях кружка и Шарль Де Костер. «Весельчакам» нравилась его богатая фантазия, но они находили, что ему «не хватает глубины». Товарищи не щадили его самолюбия. «На полях его рукописей часто встречаются пометы: «банально», «тривиально», «больше поэтичности и изящества формы»«, – пишет Л.-Л. Соссе, изучивший все десять томов «Общества весельчаков».[57]

Однако экзотическая новелла Де Костера «Муха-мед», носившая подзаголовок «восточная сказка» и написанная под воздействием Шатобриана, привела «Весельчаков» в восхищение. В 1848 г. она попала в «Журнал», а затем и в печать. Это было первое печатное произведение начинающего автора.

По мнению Соссе, в ранних опытах молодого Де Костера трудно угадать будущего автора «Легенды об Уленшпигеле». «Но среди банальных стихотворений и посредственных новелл были однако и такие, – пишет Соссе, – которые заслуживают внимания. Так, в новелле «Да будет год благоприятным» (тоже восточной повести. – М. Ч.) попадаются страницы, своим наивным, простодушным тоном предвещающие «Фламандские легенды**».[58]

«Весельчаки» занимались не только литературой. Они увлекались театром и часто ставили любительские спектакли. Они сами сочиняли пьесы и музыку, сами писали декорации и шили костюмы и, конечно, сами играли на сцене. Пьесы для театра писал и Шарль Де Костер, мечтавший стать драматургом. Добропорядочная публика, состоявшая главным образом из родственников «Весельчаков», иногда бывала шокирована слишком вольным текстом, звучавшим со сцены, а порой – и смелостью костюмов. Когда родственники начинали уж очень сердиться и в зрительном зале поднимался шум, к рампе подходил режиссер спектакля и торжественным, скорбным тоном заявлял, что «Весельчаки», «побежденные буржуазными предрассудками, согласны смягчить дерзость своего произведения».[59] Занавес падал, и спектакль прекращался под гул возмущенной публики. Так молодые литераторы выражали свое презрение филистерам и мещанам.

Летом друзья совершали поездки по Бельгии, изучали родную страну. В этих поездках принимал участие и Шарль Де Костер. Веселый и общительный, он всегда был желанным членом кружка, где мальчишеские дурачества и состязания в остроумии чередовались с серьезными занятиями. Но, если для большинства «Весельчаков» пребывание в содружестве стало в конце концов лишь предлогом для совместных развлечений, для Шарля Де Костера оно было школой мастерства. Чем старше он становился, тем серьезнее относился к своему призванию. Большим событием в его жизни был вечер, когда присутствовавший на собрании «Общества весельчаков» глава либеральной партии «папаша Дефакс», выслушав его стихотворение «Собаки», содержавшее элементы социальной критики в духе Жорж Санд и Гюго, назвал Де Костера «настоящим поэтом». Окрыленный признанием авторитетного для него лица, Де Костер записал в своем дневнике: «Поэт! какое прекрасное имя! Заслужу ли я его?… О тщеславие! Какие только мечтания не родишь ты! Смогу ли я осуществить их? Но я буду работать. Работа меня далеко поведет. Клянусь, я буду работать!».[60]

Служба в банке уже стала несовместима с поэзией. «23 ноября 1850 года я подал в «Société Générale» прошение об увольнении меня из банка, – этой фразой начинается одна из уцелевших страниц дневника Де Костера, датированная 1 января 1851 г. – Жизнь служащего мне ни под каким видом не подходила».[61]

Он чувствовал пробелы в своем образовании и решил учиться. Граф д'Аржанто рекомендовал ему поступить в старинный Лувенский университет, где ему была обеспечена высокая протекция крестного отца. Но очагу тогдашней католической реакции Де Костер предпочел недавно созданный (1834) Новый Брюссельский университет, манивший его своей атмосферой вольнодумия. Отношения с архиепископом ухудшились. В конце 1850 г. Шарль де Костер поступил в Брюссельский университет на факультет литературы и философии. Он не был примерным студентом. Университетские занятия не увлекали его, к тому же его постоянно тревожила мысль, что они отнимают у него время от единственного дела, которому он мечтал посвятить себя целиком. Исключением был курс лекций по истории Нидерландской революции XVI в., который с блеском читал профессор Альтмейер.[62] Лекции этого талантливого преподавателя всегда собирали многочисленную студенческую аудиторию. Как и большинство его передовых современников, Шарль Де Костер живо интересовался героическим и бурным периодом истории Фландрии XVI в. Это было естественно в условиях патриотического подъема, который испытывала Бельгия, так недавно освободившаяся от господства Голландии в результате революции 1830 г. Следы внимательного изучения лекций Альтмейера, который сыграл заметную роль в умственном развитии Де Костера, равно как и вышедшего немного позже классического труда американского историка Мотли «История Нидерландской революции и основания республики Соединенных провинций» (1856), можно найти и в новелле «Сметсе Смее», и в «Легенде об Уленшпигеле».

Студенческие годы Шарля Де Костера были богаты новыми встречами и дружескими связями. Через Фелисьена Ропса, своего будущего иллюстратора, вступившего в 1851 г. в «Общество весельчаков», Де Костер сблизился с кругом художников, из которых вышли затем крупные деятели бельгийской культуры. Особенно тесная дружба связывала его с художником Адольфом Дилленсом и скульптором Шарлем Самюэлем. Веселой гурьбой вместе ездили за город, устраивали пикники, ели блины, пили пиво в дешевых кабачках, о которых с таким смаком рассказал Де Костер во «Фламандских легендах» и в «Легенде об Уленшпигеле», наблюдали, как веселится народ. «Мы приехали и стали держать между собою совет: что будем делать? – писал Шарль Де Костер Элизе из Гента, куда он попал в карнавальную ночь уже по окончании университета вместе с Дилленсом и другими художниками. – Смотреть на народ, только на народ. Буржуа повсюду одинаков. Итак, будем смотреть на народ!» (№ 146, стр. 203).[63]

Помимо «Общества весельчаков» (из которого он вышел в 1853 г.) Де Костер посещал студенческий литературный кружок «Лотокло». Пытаясь заработать на «жизнь, он выступал под разными псевдонимами с маленькими рассказами, сказками, стихами и заметками в газетах и журналах – иногда в журнальчиках-однодневках, написанных от руки, – эфемерных изданьицах, которые возникали так же внезапно, как исчезали. Не все напечатанное Де Костером в ту пору собрано: кое-что затерялось в периодической прессе.[64] Правда, он больше писал, чем печатал. Всегда недовольный собой он уничтожал большую часть написанного им.