Записки озабоченного (Гормональный репортаж) - Александр Ермак

Я ответил Маше. Она ответила мне. В течение недели мы обменялись еще несколькими письмами и вот — встречаемся на Тверской.

Маша хотела под памятником Пушкина, но у меня это место слишком крепко связано с недавним конвейером «Интим бесплатно». Лучше уж на Тверской. Там все-таки было меньше встреч.

Я ждал Машу на том самом месте, где мы с Мерлин ловили такси. Сердце мое билось пламенным дизелем. Вот сейчас она выйдет в свете фонаря. Моя Мерлин. Ветер будет играть ее роскошными светлыми волосами, распахнет пальто и пробежится по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам…

Ко мне подошла, конечно, не Мерлин, но весьма симпатичная девчонка (как и писала). Длинные ноги. Пухловатые губки. Распахнутые глаза. Волосы крупных завитков. Одета прилично-современно. Осмотрела меня:

— Привет, я — Маша.

— Привет, я — Леша.

— Ну, куда идем?

Я по привычке зыркнул налево:

— Куда глаза глядят…

И мы двинули вдоль Тверской. Молчали недолго. Она хотя и интересовалась уже в письмах тем, где я работаю, переспросила еще раз:

— А ты правда в газете работаешь?

— Правда…

Покачивает головой.

Похоже, не очень-то верит. Может, обманывали ее по жизни всякие артисты, режиссеры и писатели. А может для нее встреча с корреспондентом — это неслыханное, невозможное событие? Это мне журналистика кажется самой обычной работой. А для большинства людей, может быть, «это что-то особенного»: писать, критиковать, подписываться своим именем?

Я усмехнулся:

— Тебе что, удостоверение показать?

Да, любопытство в Маше сильнее приличия:

— Покажи. Я никогда не видела журналистского удостоверения.

Жму плечами и лезу в карман. Вытягиваю на свет божий свою красную корочку с надписью «Пресса», раскрываю:

— Пожалуйста.

Она смотрит на фотографию. На фамилию. Снова на меня:

— Класс. Класс. Класс… У меня еще не было знакомых — настоящих журналистов.

Я как будто даже и польщен. Но чтобы быть взаимовежливым, тоже переспрашиваю:

— А ты на экономическом учишься, да?

Она кивает:

— Ага, на вечернем. А днем работаю. Я тебе писала: на фирме, администратором.

Подбрасываю на ладони монетку:

— Наверное, много денег зашибаешь?

Маша фыркнула:

— Смеешься. Фирма маленькая. И начальник жмется: «Вот раскрутимся, вот раскрутимся и тогда…». Но хватает, конечно, на квартиру, на институт, на еду, чуть приодеться. А в остальном… В клуб — дорого. Ну, раз в месяц сходишь. Кино — тоже не дешево…

— А ухажеры?

— А ухажеры… — она вздохнула, — они все знаешь какие: купят тебе коктейль и считают, что теперь за него тебя должны неделю трахать.

Я искренне удивился:

— И что, прям все такие?

Маша затрясла головой:

— Нет, ты не такой.

— Ты уверена?

Она сразила меня:

— Ты же — журналист.

Да, крыть мне на это было нечем. Я замолчал, думая о том, какие интересные у Маши представления о журналистах. Что ж, это надо поощрять. Прикинул сколько у меня денег в кармане и кивнул на кафе, мимо которого проходили:

— Тогда по коктейльчику. Без каких-либо обязательств с твоей стороны.

Она согласилась, не раздумывая:

— Идет.

Мы посидели за коктейлем часок. Потом еще побродили по Тверской. Болтали об ее институте, о моей работе. Конечно, Машу больше интересовали не мои материалы о «жэках» и «дэзах», а о том, что такое газета, как в ней работают, кто работает. В конце концов она напросилась показать ей редакцию. Я обещал.

Уже поздно вечером проводил ее до дома. В квартиру напрашиваться не стал. Даже сам не знаю почему.

Через два дня, как и договаривались, повел ее к нам в редакцию. Прогулял по коридорам, показал разные отделы, секретариат.

Маша все время упиралась взглядом в кого-нибудь из сотрудников или посетителей:

— А это кто? А это?

В редакции всегда полно народа. Нет-нет да и наткнешься на кого-нибудь из известных людей, зашедших кто — в гости к редактору, кто — со своим собственным материалом, а кто — с опровержением наших публикаций.

Маша аж немного присела, когда увидела известного политика:

— Его же по телевизору вчера показывали.

Я подтвердил:

— Ну да…

Она во все глаза разглядывала политикана:

— И я его, как тебя, совсем рядом вижу…

Хотел сказать ей: «Только не описайся от счастья», но выдал, конечно же, Другое:

— Да, действительно, видишь. Не спишь…

Маша тут же перевела взгляд на меня:

— А тебя по телевизору будут показывать?

Предчувствуя, что разочарую ее, покачал головой:

— Я же газетчик.

Точно, Маша скисла:

— И никогда-никогда?

Пришлось немного приободрить:

— Может, в день печати. К нам на этот праздник всегда приезжают телевизионщики…

— А когда день печати?

Я завернул в попавшийся нам по дороге отдел «Семья»:

— Ребята, дайте наш фирменный календарь.

Мне протянули:

— А что это за красотка с тобой?

Маша, услышав, так и расцвела. А я еще больше ее поощрил:

— Героиня будущего репортажа.

Мужики оглядели ее от сих до тех:

— Ну-ну…

А я ткнул пальцем в календарь:

— Вот.

Маша посмотрела и вздохнула:

— Так долго еще…

Я протянул календарь обратно, но ребята развели руками:

— Это твоей… героине… и вот еще… Держите, девушка…

Кроме календаря, Маше подарили нашу фирменную ручку и бейсболку. Какие же гады щедрые с симпатичными девушками.

Маша чуть не прыгала от счастья:

— Ой, спасибо, спасибо…

А мужики важно так закивали:

— Пожалуйста, заходите еще. У вас есть наш служебный телефон?

— Есть, есть, — быстренько вывел я Машу из отдела.

Она была на седьмом небе. И от экскурсии, и от увиденного вблизи политика, и от ребят, и от их подарков. Всю дорогу от редакции Маша трещала без умолку. Расспрашивала о знаменитостях, которых я встречал в редакции и по газетным делам. И даже задумалась:

— А может мне на факультет журналистики перевестись?

Ну, как тут было не отметить ее знакомство с журналистским миром. Прикупив шампанского и апельсинов, двинули к ней.

Квартирка чистая, аккуратная — не чета моей. Есть музыка.

— Свечи?

Маша задумалась:

— Нет. Были. Но мы с подружками гадали. И все сожгли.

Я сбегал в ближайший магазин. Зажгли. Налили. Выпили. Включили «Pink Floyd». Не танцевали. Сразу перешли к делу.

Она оказалась вполне. Отсутствие фантазии компенсировала старательностью, энергичностью. К тому же у Маши было очень гибкое тело. Ее можно было легко варьировать.