Трубка снайпера - Сергей Зарубин

С другой стороны трактора мигнул огонек, пуля с треском уда­рила в самый краешек амбразуры, запорошила пылью глаза. Сно­ва блеснула молния – уже с другого места. Номоконов чуть высу­нул руку и ощупал отметины на валуне: пули легли рядышком. Ушлый фашист пришел, «профессор войны»! Солнце спускалось за гору, и немец торопился. Пули скалывали края амбразуры, рико­шетили, со зловещим пением уходили в вышину. Номоконов ото­двинулся в сторону, просунул винтовку в амбразуру и, не целясь, спустил курок.

«Мы живы, фашист! – сказал он выстрелом. – Ползая за желе­зом, ты меняешь позицию – в этом твое преимущество. Темнеет, не поймать на мушку твою голову. Не стало отца у бурятского пар­нишки, но этого ты, видать, не знаешь. Стреляй, только не возьмешь меня, а сам наверняка живешь последний день! Утром снова встре­тимся – поединок только начинается! Я не уйду. Отнесу убитого товарища и сразу же вернусь. Завтра вы опять услышите свист моих пуль, здесь же распрощается с жизнью не один фашист. Придешь!».

Стемнело. Номоконов выбрался из-под валуна, подхватил Санжиева за холодные руки и поволок к своей траншее. Не дота­щил – положил в воронку на нейтральной полосе. Надо было быстрее добраться до блиндажа, сообщить о беде, посоветовать­ся с лейтенантом Репиным. Созревал план поединка с немецким снайпером.

– Не уйдешь, – успокаивал себя Номоконов.

Видно, меткому своему стрелку приказали немцы распра­виться с русскими, взявшими на прицел участок важной дороги.

Сумерки помешали… Сейчас немец зарывается в землю, наверня­ка он выберет позицию среди груды камней, громоздящихся на обо­чине. Именно оттуда как на ладони видно поле, усеянное пнями и валунами. Надо взять с собой Поплутина, он поможет… Номоко­нов ляжет справа, поближе к дороге. Товарищ укроет его ветошью и залезет в старую ячейку. Обозлит, растревожит Мишка врагов, на себя отвлечет внимание немецкого снайпера. Вот тогда и выст­релит Номоконов в голову фашиста, который убил друга.

В полночь, усталый, глубоко опечаленный потерей, подходил Номоконов к блиндажу. Не спал лейтенант Репин, издалека услы­шал осторожные шаги снайпера, окликнул:

– Это вы, Данилыч? Ну, все хорошо? А я что-то беспокоился за вас сегодня.

– Худо дело, лейтенант! – подбежал Номоконов. – Пропал Та-гон, убили! Недалеко лежит, не дотащил… Давай человека, надо думать-решать. Можно прикончить завтра фашиста, отомстить…

– Вот беда, – сказал Репин. – А я ведь уезжаю… Совсем.

– Как? – опешил Номоконов.

– Учиться посылают, – сказал Репин. – Уже все сдал, в полночь будет машина. Приехал новый командир… Осталось проститься с вами.

– Неправда, лейтенант, – растерянно проговорил Номоконов. –А как я теперь? Шутишь, Иван Васильевич?

–Нет, Данилыч…

Тихо и тоскливо было в блиндаже. Никто не спал. Что-то гово­рили снайперы, копошились на нарах, курили. У столика сидела синеглазая женщина в белом полушубке и тоже курила. Это и был новый командир взвода. Как во сне поздоровался Номоконов, ото­шел в уголок, присел на краешек нар. Хотелось броситься на грудь командиру, годившемуся ему в сыновья, прижаться к нему, задер­жать. А лейтенант стоял возле женщины в белом полушубке и про­сил разрешения закончить начатое дело.

– Обстановка мне лучше известна. Так что давайте уж я пос­ледний раз распоряжусь.

– Не возражаю, – жестко сказала она.

Не раздеваясь, доложил Номоконов, как погиб Санжиев, стал

рассказывать свой план борьбы с немецким снайпером. И загорелись глаза человека, уже сдавшего дела, засуетился он, заволновался:

–Правильно задумано! Эх, я бы сам сбегал… Обязательно возьми­те товарища. Кого? Поплутина? Верно. Собирайтесь, Михаил.

– Есть, товарищ лейтенант!

– Действуйте осторожно, – распоряжался Репин. – Под при­стрелянный валун не лезьте, выройте рядом новую ячейку. Сейчас я позвоню артиллеристам.. Под шумок, на рассвете – огонь по до­роге, по солдатам, по машинам! И тогда он появится, придет. Обя­зательно вызовут!

Лейтенант Репин решил проводить снайперов. Полез Номоконов под нары, нащупал свой вещевой мешок, закинул на плечо и вышел из блиндажа. Возле проволочного заграждения останови­лись трое, крепко обнялись.

– Берегите ее, – сказал Репин. – Уважайте, слушайтесь… Тяже­лая судьба у вашего нового командира, не дай бог такую. На глазах у нее сына убили фашисты. С тех пор бьет их, разит. Не один зах­ватчик погиб от руки этой женщины. Закаленная сталь – вижу. Школу снайперов закончила… Ничего, привыкнете. Нелегко и мне… Уезжаю, а сердце здесь остается.

– Куда, Иван Васильевич?

– Не знаю… – задумался Репин. – Буду беспокоиться о вас, привык…

– Понапрасну не горюй, – сказал Номоконов. – И за Мишу, и за меня… За всех, кто был с тобой. Теперь мы грамотные. Теперь, можно сказать, только и начинаю я настоящую войну. За заботу, смелость да за науку полюбили мы тебя. Для всех стал дорогим, я видел. День худой сегодня – тунда-ахэ16 теряю. Эх, лейтенант, лейтенант… Товарищ!

Вынул из мешка Номоконов какой-то предмет и сунул Репину в руки.

– Что такое?

– Поглядишь потом. Это, чтобы не забыл.

– Спасибо, Данилыч, –дрогнул голос Репина. – Ничего, встре­тимся! На письма отвечайте.

Так и расстались. Повернулся Номоконов, закинул на плечо винтовку и мягко зашагал по изрытой земле. Свежий предутрен­ний ветерок бодрил, прогонял усталость, ласкал лицо, орошенное непрошеными слезинками. Глухо кашлянул суровый с виду чело­век, утерся, пошел быстрее. Впереди на темном небосводе вспы­хивали, ярко светились ракеты. Слышались пулеметные очереди, издалека доносился гром орудий. Передний край жил своей жиз­нью… Все сделает зверобой, чтобы еще дальше отодвинулась эта страшная линия, чтобы свободной от фашистской нечисти стала родная земля. Пока жив, будет посылать верные пули в головы вра­гов. Выстрел за выстрелом. Молодой командир, коммунист, сер­дечный человек помог ему стать солдатом.

Теперь он – снайпер! Можно померяться силами с фашистски­ми убийцами. Держись теперь, гады!

Большие, очень важные события происходят во фронтовой жизни. Понимает это солдат, шагающий на поединок с опасным врагом. Ничто не ускользает от глаз таежного охотника, привык­шего все замечать. Крупные силы подходят к рубежам Демянского котла. Хорошо обмундированы солдаты, веселы и энергичны; но­венькие автоматы у них в руках. С грозным гулом пролетают над линией фронта стремительные «птицы» со звездами на крыльях, смело вступают в схватки с вражескими самолетами. Недавно сол­даты шепотом передавали друг другу новую радостную весть: круп­ная танковая часть подошла, артиллерия подтягивается.

Когда придет на землю мир, сдаст снайпер винтовку и поедет искать своего командира и большого друга. С ним не пропадешь, любое дело будет под силу. Улыбнулся солдат, представив лейте­нанта в эту минуту. Вот он зашел в блиндаж, взглянул на предмет, оказавшийся в его руках, поднес к свету. Не один час провел Номо­конов за любимым занятием. Когда приходили в блиндаж посто­ронние командиры, переставал он точить кусок черного дерева, прятал: все-таки не фронтовое это дело. И лейтенанту Репину не показывал. Великий музыкант, о котором рассказывал командир,

теперь совсем как живой. Пусть посмотрит лейтенант на работу своего снайпера, полюбуется. Наверное, нежный напев скрипки слышится сейчас в блиндаже. О желанном мире на земле расска­зывает скрипка, о счастье и верности.

Выписка из газеты Северо-Западного фронта «За Родину»: «Бывший охотник из Забайкалья, тунгус Семен Данилович Номоконов стал на фронте искусным снайпером. Усвоив тео­рию стрельбы, изучив винтовку с оптическим прицелом, он сде­лался грозой для фашистских захватчиков. К середине февраля народный мститель истребил 106 немецко-фашистских захват­чиков.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1942 года С. Д. Номоконов награжден высшей наградой Родины-орденом Ленина».

НА УГРЮМОМ ХИНГАНЕ

В конце сентября 1945 года по пыльной дороге, петлявшей по склону Большого Хинганского хребта, резво бежала маленькая, с длинной косматой гривой лошадка. В двухколесной тележке сидел человек в солдатском бушлате. Позванивал колокольчик, подвешен­ный под пестрой раскрашенной дугой. Ездок натягивал вожжи и ласково приговаривал:

– Шевелись, Шустрый. Маленько осталось.

На последнем, очень крутом перевале, где на каменном поста­менте застыл Т-34 – памятник героическому маршу танкистов За­байкальского фронта, – остановилась тележка.

Была пора листопада. Сыпались мягкие иголки с могучих листвен­ниц, вцепившихся корнями в огромные мшистые валуны. Кружились, падали на землю листья берез и осин. Далеко внизу расстилалась желтая степь. Свежий ветер принес запах полыни и дымок горевшего кизяка. Ездок спрыгнул на землю, огляделся по сторонам, прислу­шался, уловил глухой монотонный шум, доносившийся слева, от скалы, и стал распрягать коня.