Журнал Наш Современник №6 (2003) - Журнал Наш Современник

Карамурзинцы, естественно, всю политику — и, наверное, правильно — вырезали. В эфире говорили Вознесенский, Дементьев, бывший губернатор Красноярского края и кто-то еще. Все говорили очень благостно.

1 декабря, суббота. Закончился проект “За стеклом”. Это о ребятах и девушках, проведших месяц в квартире-аквариуме. Пять человек. Это любимая передача народа в жанре раскованного подглядывания. Ребята сами по себе ничего, но в них какая-то глобальная дебильность, отсутствие привычной мне духовности. Зато в духе телевидения все очень болтливы и раскованны. Несут что ни попадя. Девушки еще и вульгарны. Особенно одна, все время смеющаяся истерическим и визгливым смехом. Девушки и ребята вечно слонялись из комнаты в комнату со стаканами вина и пива. По-моему, об одной книге за все время и поговорили, но натужно. Самоуверен и самохвалебен был ведущий Набутов, постоянно твердящий о телевизионной славе этих молодых людей, но подразумевается, что о его славе. А ведь был неплохим репортерoм.

4 декабря, вторник. Безумно волнует, как никогда, война в Афганистане. Что мне Гекуба? Что я Гекубе? Тем не менее, есть ощущение, что все это не обойдет стороной и нас. Особенно меня волнует, что конфликт расширяется. Совершено несколько жутких терактов в Израиле, и израильтяне ответили на это всей тяжестью военной мощи. Теперь началось: металл и деньги станут молотить по живым людям, но мировой опыт показал, что металл слабее. Палестинцев все время сравнивают с обычными террористами, но у них есть кроме внутреннего бунта, террора и еще один импульс: это их земля, на которой они жили так, как хотели.

6 декабря, четверг. Вечером поехал в ресторан “Царев сад” на десятый букеровский обед. Сам сидел за рулем и долго искал стоянку. Было очень холодно. Этот самый “Сад” расположен в устье Болотной площади, как раз на съезде с моста, идущего от Красной площади. Новое, только что построенное здание очень современной архитектуры. Мне эта архитектура не нравится. Сам ресторанный зал похож на зал для кегельбана или на билетный зал большого вокзала. Полно мальчиков и девочек в виде официантов и официанток. В здании холодно. Позже, в конце церемонии я сказал в одну из телевизионных камер:обед был плохой, но результат впервые лично меня удовлетворил.

Я люблю наблюдать за тусующейся литературной общественностью. Отчетливо сознаю, что сам я тоже являюсь объектом наблюдений. Но ведь литературная общественность из всех самая неудовлетворенная и честолюбивая. Как все постарели! Сколько за каждым стоит разных несправедливых суждений, которые, раз вызвав в своем кругу аплодисменты, не принесли им ни славы, ни удовлетворения. Многих я с трудом узнавал. Но так редки у нас праздники... Старые дамы с удовольствием расхаживали по залу с полным бокалом чего-нибудь дорогого в одной руке и с сигаретой в другой. Пепел летел на пол. Моя знаменитая профессорша со мною не здоровается, и я не пишу ее фамилии. Людей, с которыми не здороваюсь я и которые не здороваются со мною, можно перечесть по пальцам. У нее сегодня есть повод для ажитации. Но искомого она, как мне кажется, не получит, хотя силы, наверное, задействованы огромные.

В связи со сменой в “Литгазете” редактора раскланялся с Аллой Латыниной. Но это уже потом, а сначала встретился с самим Латыниным и подумал, как его внутренне характеризовать: муж знаменитого критика Латыниной или отец знаменитой публицистки и экономического обозревателя Юлии Латыниной.

10 декабря, понедельник. Утром, как всегда, постоял в дверях, гоняя опоздав­ших студентов. Потом поехал на похороны Анатолия Андреевича Ананьева.

О том, что он умер, сказала мне В. С., которая сейчас в больнице все читает и все время что-либо смотрит по ТВ. Я рассчитал, что хоронить его станут не раньше понедельника, и утром принялся названивать в Дом литераторов. Предполагал, что все будет рядом, на Большой Никитской. К половине одиннадцатого выяснилось, что панихида состоится в одиннадцать в морге Кунцевской больницы. Я еще несколько минут колебался, потому что помню и тот случай, когда Г. Я. Бакланов кричал мне в телефон: “мы здесь с Анато­лием Андреевичем”, и кое с кем, в частности с Г. Я., лишний раз встречаться не хотелось, но потом что-то меня будто бы толкнуло, и я полетел. Я предпо­лагал, что увижу и О. Павлова, который именно через “Октябрь” рассылал свои инвективы против меня, и встречу своих знакомых по “Октябрю”.

К счастью, дорога была хорошая и, хотя и мело, не было пробок. Я люблю этот чистый московский вначалезимский асфальт, много машин, идущих на большой скорости по шоссе, и впереди них волнами летит поземка. По дороге я вспоминал, что несколько раз печатался в “Октябре”, и Ананьев неизменно был ко мне лоялен, вспомнил всю эту работу, и как B. C. сделала с ним полосу в газету, и Ананьев был неизменно к ней внимателен. Я бросился на эту панихиду, лишь приблизительно представляя, где находится Кунцевская больница и ее морг. Но вместе с Пашей нашли.

Последний раз я здесь был, когда хоронили Женю Велтистова. Та же просторная и высокая строгость, гирлянды, черные полотнища, просторные окна, через которые видна вечная заснеженная природа. В гробу посередине холодного каменного пространства лежит маленький и сухонький старичок — останки А. А. На лбу бумажная ленточка с текстом молитвы. И верный раб КПСС, Герой Социалистического Труда тоже стал православным. Просто констатирую, говорю об этом без осуждения. И Сережа Чупринин крестится, и С. А. Филатов крестится, и я крещусь. В этом случае я всегда вспоминаю свою тетку Антонину из Таганрога, которая крестила меня в 14 лет.

Кладу шесть розовых гвоздик, которые купил по дороге в киоске на Кутузовском, они как некий символ рядом с ворохом гвоздик красных. Почему Ананьеву я не взял красных гвоздик? Какой подтекст вкладывала в это моя интуиция?

Прохожу в дальний угол зала, здесь редакционные, рядом со мною Ира Барметова, первый зам. главного. Шепчемся. Две недели назад А. А. еще приезжал в редакцию. Он приезжал в редакцию, как минимум, два раза в неделю. Последнее время ходил тяжело, с палочкой, и его шатало. Болен А. А. уже семь лет. Они все узнали о его болезни, когда он стал проходить лечение — у него начали редеть волосы. Кто теперь станет главным редактором? Этот вопрошающий дух витал над всеми редакционными. Пришла в голову подловатая и несправедливая мысль: рак — это болезнь нечистой совести. Держался за место, работал изо всех сил, ну, это я понимаю, он держался за образ жизни, за то, чтобы хотя бы формально числиться не выброшенным из элиты, писал романы, о которых молчали и которые печатались только в его журнале. И — итог. Я думал об этом совершенно спокойно, безо всякого внутреннего торжества, умиротворенно и скорбно. Не было Г. Я., надо иметь мужество, чтобы придти на похороны сотоварища и понимать, что завтра твоя очередь. Холодное ложе, белое покрывало, красные гвоздики, бумажная ленточка на лбу, усохшее лицо.

В этом зале, видевшем мертвые лица маршалов, знаменитых артистов и ученых социалистической поры, началось отпевание. Я не хожу специально в церковь, но когда бываю в подобных ситуациях, внимательно слежу за ходом службы. Отпевает еще не старый священник. Он кадит на покойного, потом кадит на живых. Все окутано сладким общим туманом, мертвые и живые едины в благодати. “Прости грехи вольные и невольные”. В этих словах вся мудрость и бесконечная доброта Господа Бога — грехи не только невольные, сделанные случайно, но и грехи вольные, совершенные как зло или нарушение заповедей.

В конец молебна священник, став рядом с покойным, читает по листу бумаги молитву. Потом он сворачивает молитву вчетверо, откидывает покрывало и пытается просунуть этот лист в сомкнутые ладони покойного. Но лист не проходит, священник перегибает его еще раз и снова не может разомкнуть заледеневшие ладони. Кощунственная мысль приходит мне в голову: бывший яростный критик православия не принимает молитву. Я поворачиваю голову влево и встречаюсь взглядом с Ириной. По ее взгляду я понимаю, что ей в голову пришла точно такая же мысль. Мы отворачиваемся друг от друга и оба гоним от себя эти греховные помыслы. Я говорю это о себе, но полагаю, что то же переживает и Ирина.

11 декабря, вторник. Вечером мне рассказали по телефону, как закон­чились вчерашние похороны Анатолия Андреевича. На кладбище никто не поехал. Были, кажется, только жена и дочь, Стасик с Леной Смирновой, они оба не работают в “Октябре” уж давно, шофер и бухгалтерша. Все его много­летние сотрудницы блистательно отсутствовали. Вечная, так сказать, память. Я ведь отчетливо понимаю, что были дела и поважнее, надо было решить, кто станет новым главным редактором и какие деньги будут за этим избран­ником стоять.Самое интересное, что вчерашнее отпевание заказал шофер А. А.!