Лотос пришлого бога - Татьяна Грай

...А однажды он забрел в огромный светлый зал... Потолок зала поддерживали тонкие хрустальные колонны с роскошными коринфскими капителями, по зеркальному полу плавно скользили изящные тени, тихо и грустно пела скрипка, заставляя сердце сжиматься от тоски по недостижимому совершенству... Стены зала были прозрачными, и сквозь них Лорик видел сплошное цветочное море, уходящее за горизонт... и по алым волнам плыли, легонько покачиваясь, изысканные беседки, окутанные вьющимися розами... и белоснежные облака в сияющем голубизной небе напоминали о радостях полной свободы души...

Да, Лорик всей душой рвался на свободу... да, он хотел освободиться от старого отвратительного тела, от необходимости развлекать пустоголовых зрителей, он хотел уйти от примитивных потребностей в грубой пище и питье... все это вызывало у него тошноту. Но приходилось терпеть. Во-первых, он уже объявил о спектаклях в ближайшие дни, а во-вторых - денег пока что было маловато. А путешествия в области свободы занимали немало времени. И для того, чтобы унестись в светлые и чистые края, надо было снять дом где-нибудь вдали от людей, в тихом спокойном месте, - чтобы никто не потревожил тело, лишенное способности видеть окружающее и защищаться.

Защищаться... Когда это слово промелькнуло в уме Кхона, чревовещатель вздрогнул.

Он вспомнил то, чего не хотел вспоминать.

В мирах чистой свободы тоже имелись свои темные уголки.

Обычно Лорик забывал о них, едва вернувшись из очередного путешествия. Но они существовали... Да, существовали. Кхон неожиданно для себя вспомнил и увидел...

Его пушистые друзья в тех сладостных джунглях иной раз плакали, спрятавшись от Лорика... но он знал, что им плохо и тяжело. Почему? Кто мог их обидеть? Ведь там не было ни злобных хищников, ни коварных охотников. А эльфы, случалось, внезапно прерывали свой безмятежный танец и испуганно уносились прочь, но никто не гнался за ними... разве что какая-нибудь ночная птица мелькала над поляной... но птице не было дела до малышей.

А тени в хрустальном зале? В них тоже иной раз просыпался отчаянный страх... и они начинали метаться, и сверкающие колонны звенели тревожно и томительно... а Лорику казалось, что прозрачные стены зала начинают понемногу темнеть, что сзади к нему подкрадывается кто-то злобный и страшный... он резко оборачивался - и тут же все прекращалось, и снова вокруг воцарялся покой.

И вот сегодня у чревовещателя почему-то возникло странное тягостное чувство... ему казалось, что он обязательно должен не просто вспомнить о лоскутках тьмы, затаившихся среди радостного света, но и понять... что понять?

Лорик отвернулся от окна и сосредоточился. Что-то тут было не так...

Он вышел из комнаты, спустился в гараж и отыскал среди пыльных мешков с куклами тот, в котором лежала Дорис. Достав ее, он погладил встрепанные волосы голубоглазой красотки и негромко спросил:

- Поможешь мне?

Кукла промолчала. Но Лорик знал: она постарается. Она приложит все свои маленькие силы...

С куклой в руках чревовещатель вернулся к себе и лег на широкую тахту, держа Дорис перед собой. Потом бросил взгляд на большие часы, стоявшие на шкафу, под самым потолком. Шесть часов вечера. До завтрашнего полудня он свободен.

Кхон Лорик попытался вспомнить, что же происходило с ним, когда во время своих радостных путешествий он изредка натыкался на сгустки тьмы. И тут же съежился от пронзившего его страха. Он не хотел знать, что там было, он боялся этого знания... потому что предчувствовал, потому что был уверен: это знание обязательно принесет ему бесконечные муки...

И тем не менее потребность разобраться в тайне светлых миров росла с каждым днем.

- Дорис, - тихо спросил чревовещатель, - что со мной происходит? Почему я вообще не такой, как все? Почему я не знаю, откуда я родом? Где моя семья? Ведь кто-то родил меня на свет?

- Конечно, - согласилась Дорис. - Никто не появляется на свет другим способом. То есть никто из обычных живых существ. И у тебя были отец и мать, как у всех.

- Но где они? Кто они? Почему я ничего не помню о них? Почему я словно бы родился сорок лет назад взрослым человеком, без имени и прошлого?

- Может быть, ты попал в какую-то катастрофу? - предположила Дорис. Может быть, у тебя амнезия?

Лорик покачал головой.

- Нет, о таком случае было бы известно. Врачи, госпитали, страховка... нет, Дорис. К тому же я наводил справки. Тебя еще не было тогда на свете, ты не знаешь. И я даже прошел обследование, чтобы выявить следы травмы, если она была. Нет, Дорис. Никаких катастроф.

- Ну, тогда... может быть, ты просто подсознательно отказался от своего прошлого, потому что оно было слишком тяжелым и даже страшным? Предположим, ты был совсем другим человеком, с другим именем, предположим, ты совершил какой-то ужасный поступок, раскаялся и решил начать жизнь с начала...

- Да ведь все равно должны быть какие-то следы! И тот человек, которым я, предположим, был, не мог же исчезнуть просто так! У него были какие-то знакомые, родственники... они должны были его искать...

- Ну, тогда...

И тут Кхон Лорик внезапно сел, уронив куклу на колени.

Он почувствовал, как в глубине его ума шевельнулось что-то... что-то чужое. И это чужое было сродни той тьме, которая затаилась в мистических мирах. Нет, не сродни... это и была сама та тьма.

И эта не принадлежавшая Лорику частичка сознания изо всех сил тянулась к кукле Дорис.

Внезапно Кхон понял: в Дорис его спасение. Он должен слиться с ней, он должен впитать ее в себя, растворить в себе... и тогда он раз и навсегда освободится от оков тела, от оков материального мира, от ужаса непрестанно возникающих желаний... и он должен сделать это прямо сейчас, немедленно. Откладывать нельзя. Ни на минуту.

Лорик осторожно взял куклу и прижал ее розовое личико к своей небритой щеке. Потом чуть передвинул Дорис, и ее блестящий лакированный лобик очутился у виска чревовещателя. Кхон сначала ощутил шелковистую прохладу... а потом его словно пронзило лютым холодом и одновременно обожгло и ударило током.

И он увидел чудовищную картину.

...В бездонное горное ущелье стремительно падало тело сорвавшегося со склона альпиниста. Лорик знал, что этим альпинистом был он сам, и что он пытался подняться на мощный "бараний лоб", выпиравший из неширокой полоски скального грунта на границе двух гигантских ледников. Альпинист, которого звали тогда как-то иначе, рвался к вершине, до сих пор никем не покоренной... но и ему не сдалась гордая снежная красавица. Он атаковал ее упорно и самозабвенно, он был силен, ловок и искусен... но гора все-таки сбросила его. Сверкающая твердыня, похожая на символ вечной неуемной человеческой страсти к самоутверждению, смахнула с себя очередную мошку и забыла о ней.