Анна - Никколо Амманити

текла из бетонной трубы в бассейн, покрытый известняком. Головы появлялись и исчезали среди паров, как буи в туманной гавани.

Анна спустилась по лестнице, прошла мимо детей, спавших у костра. Она взяла бутылку, наполовину наполненную чёрной жидкостью, как те, которые раздавали в амфитеатре,

разделась догола, скомкала одежду, спрятала её за ряд бочек, села на край бассейна и с размаху плюхнулась в воду. Тепло разлилось по груди и обволокло ноющие мышцы – она чуть не вскрикнула от удовольствия. Внизу, в полуметре, торчало сиденье. Она села, высовывая голову над поверхностью, и свесила ноги, прижавшись затылком к стене. Вода плескалась у неё в ушах. Анна прильнула к бутылке. Пойло густой рекой полилось в желудок. Оно было сладким и одновременно горьким.

Она слышала тихий голос других купальщиков, воробьёв на деревьях, ветер в пальмах.

Астор повзрослел и ушёл. Она ему больше не нужна.

Тем лучше.

– Как они его прозвали? Мандолина? – весело прошептала она.

Чёрная жидкость подействовала. Анна плавала не сколько в воде, сколько внутри себя.

Несколько голов подобрались к ней, будто их прибило течением, и обступили.

Веки отяжелели. В этих опалесцирующих испарениях она не могла разглядеть лиц – все были похожи на тюленей.

В оцепеневшем мозгу прозвенел колокольчик опасности, но она его не слышала, устав вечно быть в напряжении.

У неё вырвали из рук бутылку. Хотелось возразить, но язык не ворочался. Хотелось выйти из воды, но это было бы слишком утомительно. Она закрыла глаза. Ошеломлённая и далекая от всего, она мечтала собрать свои грустные мысли, смотать их в клубки и забросить в какую-нибудь тёмную дыру.

Солнце высветило пятно в серных облаках. Тепло, поднимавшееся со дна бассейна, несло водоросли, медленно всплывающие пузыри и грязь. Ей казалось, что противоположный край отодвинулся, а сам бассейн превратился в огромную сковородку с дымящимся бульоном, в который повар набросал все ингредиенты для готовки.

Мама на Рождество готовила тортеллини с отварным мясом и картофелем. Вот она ставит супницу на стол в гостиной. "Такие готовят в Бассано". И выливает в тарелку много зеленых лягушек, которые плавают в бульоне, залитом маслом.

Анна покачивалась в собственном теле, падала внутрь, медленно плавала, как перо в колодце из плоти, и оказывалась в тёплой, уютной пещере. Когда она смотрел вверх, круглая тёмная дыра над ней оказывалась у неё во рту. Сквозь зубы она видела, как текут облака.

Стоявшие вокруг неё, терлись о неё, кто-то размазывал грязь по её лицу и говорил с ней искажённым голосом, который, казалось, раздавался из трубы. Она чувствовала, как они касаются пальцами её носа, щёк, губ. Они прорубали борозды у неё в коже, как плуг в мокрой земле.

– Пить хочу, – буркнула она, сплёвывая зловонную воду, наполнившую приоткрытый рот.

Пойло теперь казалось ей солёным. Туман менял цвет с серого на зелёный и с зелёного на розовый.

– Ты симпотная. У тебя уже была кровь? – спросил голос.

Она не могла говорить. Слова доходили до нёба, но не было сил, необходимых облечь их в звуки. Они скапливались во рту, как кислые серебряные украшения. Она чувствовала на языке острые края колец и серёжек. Она подняла руку – рука была прозрачная. Под кожей текли золотистые ручейки между пучками только что скошенного сена.

– Ты очень симпатичная, – повторил голос.

Анна расхохоталась.

Руки скользили по ногам и животу, сжимали груди и соски. Пальцы ощупывали ей рот, искали язык, оттягивали губы, другие опускались между бёдер. Она выгнула спину, извиваясь и, вытянув руки, вцепилась в шею одного, ткнулась лицом в его мокрые волосы, оцарапав ему спину. Ей дышали в уши, прижимались губами к её губам. С ней боролись, ей раздвинули ноги, схватили за ноги и за подмышки. Она закричала, когда кто-то укусил ей сосок, но чья-то рука заткнула ей рот. После невероятного усилия воли сознание вновь всплыло, и Анна принялась пинаться, размахивать руками, извиваться и глотать тёплое и вонючее пойло, которое хлынуло ей в горло. Кашлянув, она вцепилась в борт бассейна и потянулась к краю, но ей тисками сжали лодыжки и потянули обратно.

Анна вытянула руки и вцепилась пальцами в землю, двинула пяткой кому-то в нос и под всеобщее негодование высвободилась.

Задыхаясь и вся дрожа, она поднялась на ноги, прикрывая руками живот, не переставая кашлять и отплёвываться. Розовая кожа дымилась, словно кипела. Она сделала несколько неуверенных шагов в холоде, потирая грудь и стуча зубами. Она направилась к бочкам, где спрятала одежду, но её там уже не было.

Она прислонилась к стенке, раскрыла рот и блеванула горячим, кислым потоком, которым запачкала себе ноги. Ей сразу стало лучше, но голова продолжала кружиться, а дрожь не проходила. Он побежала вокруг бассейна, между другими телами, нашла потрёпанную красную кофту, которая доходила ей до колен, и закатала рукава. Она надела кроссовки и, пошатываясь, направилась к лестнице.

Холм наклонялся в сторону, и она, пытаясь выпрямить его, бросалась в другую. Повсюду были чёрные фигуры. Стены отеля прогибались и падали на неё, как бетонные шпалы. В ужасе она подняла руки, чтобы защититься, и отступила, столкнувшись с кем–то. Её оттолкнули и сказали:

– Пасхальные утки.

Скрючившись, словно её ударили ножом в живот, она направилась к сараю.

Дверь была заколочена. Она обошла здание, постучав кулаками по стенам из листового металла. Прижавшись лбом к карнизу, она разрыдалась, измученная, позволив себе соскользнуть на землю.

Здание стояло на бетонных блоках. Она пролезла под него. Здесь никто её не найдёт.

Действие пойла испарялось из тела с каждым медленным зелёным выдохом.

* * *

Праздник Огня отмечался 2 ноября 2020 года, в день мёртвых. Совпадение дат было определённо случайным.

На Сицилии говорили, что в ночь с 1 на 2 ноября умершие приходят из загробной жизни на поиски родственников и приносят детям подарки и сладости. Малыши просыпались и по подсказкам родителей, находили среди одеял, в шкафах и под подушками диванов "кроцци-мотту" – хрустящее печенье с начинкой из жареного миндаля, шоколадки и другие сладости.

Кроцци-мотту

Возможно, некоторые из сирот в "Гранд-Отеле Термы Элизы" ещё помнили охоту за угощениями, но счёт времени был утерян. Торжества, именины и дни рождения больше ничего не значили. Сейчас Красная Лихорадка отмеряла время пятнами, узелками и гнойниками. Если кто-то носил на запястье часы, это было больше из тщеславия. На бартерном рынке часы стоили столько же, сколько мобильный телефон, компьютер или Боинг-747 – меньше, чем пачка "Smarties".