Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти

— С каких это пор я стала вашей суженой, молодой человек?

— Разве ты не ищешь мужчину, способного тебя защитить и любить так, как ты того заслуживаешь?

— Ты хочешь сказать, что такой мужчина — это ты, Никколо? Неужели?

Макиавелли выпятил грудь и смерил девушку уверенным взглядом.

— Конечно! Может быть, ты знаешь кого-то другого?

— Если исключить Чиччо, которому не на что надеяться из-за его неопрятности, то Доменико Пасквини вполне подойдет.

Услышав это имя, Макиавелли взвился, как и рассчитывала Аннализа:

— Что! Ткач?

— Это прекрасная партия, и он ведет крупную торговлю тканями в городе.

— Да он же по меньшей мере на двадцать лет старше тебя!

— Точнее, на двадцать семь. Ну если не он, то есть еще Бартоломео Черретани, мы с ним ровесники, и он хорош собой.

— Но послушай, Аннализа, он же просто недоумок! До сих пор не умеет считать до ста. Какая досада для ученика счетовода.

— А что ты скажешь о Фабио Дини?

— Неисправимый бабник. В прошлом месяце Корбинелли лечил его от дурной болезни.

Аннализа прыснула от смеха, радуясь тому, что молодой человек, обычно рассудительный, становился таким доверчивым в ее присутствии. Она внимательно поглядела на его замкнутое лицо, потом поцеловала, чем немедленно вызвала у него улыбку.

— Тебе правда надо туда ехать?

— Ты же знаешь, что да. Чиччо бы и рад поиграть в спасителя юных дев в беде, но он слишком безответственный, чтобы посылать его в Пизу.

— Береги себя…

— Обещаю, я буду очень осторожен.

Вдали высились крепостные стены Пизы, окутанные дымом флорентийских бомбард. Пыль от лошадиных копыт длинными языками взвивалась в небо.

Труднее всего было убедить сера Антонио отпустить Макиавелли на два дня. Но Фичино очень ловко потребовал своего бывшего ученика под предлогом, что в Библиотеке Медичи нужно разобрать книги. Любовь к порядку пересилила последние сомнения, и сер Антонио предоставил своему секретарю два дня отдыха, поклявшись, что тот отплатит за них сторицей.

Макиавелли стоял на холме примерно в миле от места сражения. Над равниной поднимался глухой рокот. Завороженный странным зрелищем, которое разворачивалось перед его взором, он больше часа смотрел на безостановочное движение колонн пехотинцев. Несмотря на то что уже десятки тел усеяли землю под пизанскими стенами, остальные раз за разом продолжали их штурмовать.

Положение осажденных было не лучше: лишь десятка полтора пушек еще высились над городскими укреплениями под градом свинца. Стрелки без передышки стреляли из аркебуз в любого защитника, который имел неосторожность высунуться из укрытия. Казалось, что смерть окружила Пизу со всех сторон.

Измученный голодом за долгие месяцы осады и изнуренный болезнями, непокорный город уже готов был сдаться. Флорентийские полководцы решили одновременно бросить в бой все силы, которые были в их распоряжении, и сломить наконец сопротивление пизанцев.

Судя по всему, это дело нескольких часов. Если Макиавелли хотел отыскать Боккадоро и вывести ее из города, прежде чем начнется резня, ему следовало поспешить.

С трудом оторвавшись от завораживающего зрелища, он достал из кармана план, который донна Стефания нарисовала по его просьбе. Весь заросший колючим кустарником, курган казался неприступным. Озадаченный, он осторожно отодвинул рукой длинные острые стебли, закрывавшие проход. За густым колючим занавесом был вход в подземелье.

От запаха, который оттуда шел, его затошнило. Согнувшись пополам, он долго передвигался по узкому проходу. По топоту лошадиных копыт всего в одном или двух метрах над головой он понял, что находится как раз под полем битвы. Он отчетливо слышал звон шпаг, хотя и приглушенный, и более глухой звук от падения мертвых тел на землю.

Страшная близость смерти заставила его ускорить шаг. Вскоре он вышел из подземелья посреди сада, за которым не ухаживали, наверное, со времен этрусков, и едва проложил себе путь среди сплетенных ветвей.

Он сразу почувствовал, что дверь, перед которой он оказался, была последней. За ней он, без сомнения, найдет Боккадоро, но также и то место, где погибли его родители. Открыв дверь, он выпустит на волю самые мучительные детские воспоминания.

С тех пор прошло тринадцать лет. Тогда ему было семь. Ночь едва набросила на город свой темный плащ. Отец должен был вести переговоры о покупке земельного участка в Пизе. Он воспользовался этим, чтобы взять с собой жену и сына. Хотел показать им знаменитую башню, которая упорно кренилась вопреки общим усилиям самых ученых архитекторов.

Его охватили воспоминания. С ясностью, заставившей его содрогнуться, он вспомнил удивление отца, когда кинжал вонзился ему в спину. Он как будто вновь видел, как мать бросается к уже безжизненному телу, и слышал ее крик.

Из глубины памяти стали всплывать обрывки фраз: «Мальчишку тоже?..» — «Нет… слишком мал… до завтра забудет…» И в довершение картина, навеки запечатлевшаяся в мозгу: полный человек верхом на лошади, выкрикивающий приказы.

Виновных так и не нашли. Дело было быстро закрыто. Все свели к попытке ограбления, которая обернулась трагедией.

Потрясенный страшной сценой, которую он только что снова пережил, Макиавелли переждал несколько мгновений, прежде чем идти дальше. Последние шаги всегда самые тяжелые, ему это было известно. Больше всего на свете он хотел бы оказаться как можно дальше от этой двери, возможно во Флоренции, сидеть вместе с друзьями за кувшином вина. Но трактир Терезы сожжен, а он должен выполнить задание. Он взялся за ручку, глубоко вздохнул и приготовился к встрече с прошлым.

Он застыл на месте, когда к его шее приставили нож, а женский голос прошептал в самое ухо:

— Что это за юнец, который крадется так же тихо, как свора брехливых псов?

Мгновенно все обдумав, он понял, что попал в беду. Он находился в стане врага как раз тогда, когда его соотечественники начали решающий штурм. В лучшем случае его примут за шпиона и повесят после краткой встречи с комендантом. В худшем — будут долго пытать, чтобы выведать, как он здесь оказался, а затем бросят на съедение крысам в сырой каменный мешок.

— Что ты здесь делаешь? Будешь отвечать или предпочитаешь, чтобы мой нож вонзился поглубже?

— Я… я не уверен, что мои объяснения удовлетворят ваше любопытство…

— Ты правда думаешь, что у тебя есть выбор? Хотя бы попытайся! — сердито приказала женщина.

— Хорошо, только будет лучше, если вы уберете свой нож подальше от моей шеи.

Нажим ослабел. Но не настолько, чтобы попытаться вырваться.

— Меня послала донна Стефания.

Нож отодвинулся еще немного.

— Ты не мог сказать сразу, дурень?

14

Когда Макиавелли обернулся, ему внезапно открылось, как должен выглядеть ангел. Перед ним действительно было самое прекрасное божье создание, какое только ему доводилось видеть. В тот миг он ясно осознавал, какое чувство испытал Данте, впервые узрев Беатриче в ореоле ее сияющей красоты.

Он с изумлением, как зачарованный, рассматривал молодую женщину. Казалось, она привыкла к тому впечатлению, которое производит на мужчин, поэтому только сдвинула брови.

— Зачем донна Стефания тебя прислала?

Голос ее больше не был суровым. Ее безупречно прекрасный рот выговаривал звуки с легким акцентом. Смущенный и взволнованный сверкающими изумрудами, которые пристально смотрели на него, Макиавелли не мог произнести ни слова.

Девушка потрясла его за руку. До него снова донеслись отзвуки пушечных выстрелов.

— Я ищу Боккадоро, — с трудом выговорил он.

— Что тебе от нее нужно?

— Вас это не касается. Отведите меня к ней, если знаете, где она.

— Докажи, что ты действительно пришел от донны Стефании.

— А как иначе, по-вашему, я мог узнать про этот ход? Вы что, считаете, что она открыла бы тайну человеку, в котором не была уверена?

В зрачках молодой женщины промелькнул интерес. Макиавелли понял, что эту партию он выиграл.

— Я должен с ней поговорить. Мы и так потеряли слишком много времени… Нельзя допустить, чтобы из-за вас с ней случилась беда.

Девушка раздраженно пожала плечами. Макиавелли с наслаждением почувствовал, как по его телу пробежала дрожь.

— И хватит угрожать мне ножом, а не то сами порежетесь!

Если девушка и обиделась, то не подала виду. Поколебавшись немного, она быстрым движением убрала оружие.

— Так-то лучше!

— Зачем ты ищешь Боккадоро?

— Это я скажу, только когда ее увижу.

— Как же вы все глупы, что ты, что другие…

— Что?

— Вы, мужчины, не способны видеть дальше кончика своих грязных сапог.

— Почему это? Что я должен видеть?

— Я и есть Боккадоро!

Пристыженный тем, что не смог распознать красоту, о которой шумел весь город, он понял, в чем причина странного очарования, исходившего от молодой женщины. От ее красоты не просто захватывало дыхание, в ней еще чувствовалась дикая, необузданная сила. Ее ремесло не сломило ее волю: напротив, оно позволяло Боккадоро навсегда запечатлеть свой образ в самой глубине мужских сердец.