Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Она хотела во всем теперь действовать, лишь полагаясь на свою любовь к жениху, и с энергией, унаследованной от своей матери…В Берлине ее поезд совершил остановку, на вокзал встречать ее приехал кайзер и целый час там беседовал с ней.

— Дорогая моя кузина, — говорил он ей, — являясь главой протестантской церкви я не могу одобрить твоего перехода в православие. Теперь, когда тебе предстоит взойти на русской трон, подумай о том, что полезного ты сможешь сделать для Германии.

Нужно сказать, что Аликс ничего не отвечала, ничего не обещала, и ее ледяное молчание, прерывавшееся короткими, ничего не значащими фразами, только сильнее раздражало Вильгельма II.

Так они и расстались в чопорной, не отличающейся сердечностью, натянутой обстановке. Аликс продолжала второй этап своего путешествия только в сопровождении одной единственной фрейлины. На русской границе ее встречала сестра, великая княгиня Елизавета, которая, проявив любезность, прибыла на встречу с ней во главе отряда почетной гвардии и нескольких высших чиновников, преподнесших ей букеты цветов и адресовавших ей несколько льстивых слов.

В Ливадии, на крыльце дворца, ей был оказан торжественный прием. Вся царская семья в полном составе, национальная гвардия оказывала ей почести, развивались военные знамена, гремела музыка.

Чинопочитание этих тщеславцев, способных причинить обиду даже самому лучшему из людей, исполняющих свою сокровенную миссию, заставляло робеть молодую путешественницу, и в результате она вдруг почувствовала себя такой одинокой в чужой стране, где никто, ни один человек не смог бы разделить с ней дорогие ей воспоминания о ее детстве. Ее будущий муж, выражая свою сыновью скорбь по отцу, отягощенный своим новым высоким положением, испытывая тревожную неуверенность из-за блеска своей будущей короны у него на голове, не смог в этот важный момент окружить ее должной заботой, создать вокруг нее такую обстановку, которую требовало ее одиночество.

Через пять дней после своего приезда она записала в дневнике цесаревича такие многозначительные слова:

«Дорогое дитя мое, молитесь Богу, чтобы Он укрепил Вас. Не позволяйте ломать себя. Ваше Солнышко молится за Вас и за дорогого всем нам больного. Я Вас так нежно люблю, дорогой мой! Будьте более энергичны, не отходите от доктора Лейдена, пусть он всегда первым обо всем информирует Вас. Не забывайте об этом: очень скоро Вы будете Первым, ведь Вы — сын царя. Не допускайте, чтобы хоть на мгновение вокруг вас забывали, кто Вы такой, что Вы стоите на пороге царствования, Любовь моя, простите меня за то, что я говорю Вам все это, но я делаю это только потому, что люблю Вас».

В четверг, 20 октября, Александр III умер.

Через час после его смерти Николай запишет в своем дневнике: «Голова кружится. Господь призвал к Себе нашего горячо любимого папу. Помоги же нам, Господи, в эти ужасные дни. Вечером, в половине десятого, все мы молились в той комнате, в которой он испустил последний дух. Я чувствую себя так, словно я тоже умер».

На следующий день, в 10 часов утра, во время богослужения в церкви Аликс была обращена в православие. Они все вместе — Мария Федоровна, Аликс, ее сестра Элла, Николай причастились Святых Тайн. Николай официально стал русским императором.

Понимал ли он в эти торжественные часы, что он уже больше не влюбленный молодой человек со своей собственной судьбой, но и хранитель судеб всего своего народа.

Его запись в дневнике, датированная этим днем, ничего не сообщает нам о его заботе. Ни слова беспокойства по поводу своего нового высокого положения, ни тени сомнения по поводу своей способности исполнять новые обязанности!

Николай оставался все таким же влюбленным, таким же вздыхателем, опьяненным своей страстью к Аликс! Он только и думал о своей будущей жене. Кого же мы видим теперь перед собой? Государя, который вот-вот взойдет по ступеням на трон, или же все того же нежного, безумно влюбленного ребенка?

Его невысокий рост еще больше выдает в нем юношу, мало пригодного к управлению великим народом.

Он написал в своем дневнике 21 октября: «Провел весь день с Аликс, отвечая на телеграммы. Погода испортилась, и на море разыгрался шторм».

Аликс молилась, стоя на коленях, в комнате, в которой ярко горели свечи. В отличие от Николая, его реакции на происходящее, она только и размышляла о своем новом положении, об императорской короне, которая очень скоро ей водрузят на голову, и она находила утешение в такой вот мысли: моя любовь к Николаю, наша взаимная любовь, но теперь она — будущее России!

IX

Когда пушки военных кораблей, стоявших на якоре в Ялтинском порту, производили последний залп по усопшему монарху, на лужайке перед Ливадийским дворцом был установлен алтарь, а отец Яничев, в золотом облачении, подошел к Николаю и торжественно совершил принятие присяги у Его императорского величества, царя Николая II.

Аликс из окон своих апартаментов следила за торжественной церемонией. Страх придавал ее печальному выражению налет священнодействия. Лошади в черных попонах, тащившие катафалк, подхалимская угодливость важных вельмож, вежливое, почти безразличное отношение царской семьи, которая становилась сейчас и ее семьей, склонившей голову перед прахом Александра III, производили должное впечатление на молодую принцессу. Ее жених уже не был очаровательным принцем. Он вдруг стал императором, отцом-батюшкой страны со ста восьмидесятые миллионами обитателей, которые были готовы теперь упасть перед ним на колени, растянуться ниц, чтобы выразить ему свое повиновение.

Могла ли она помочь ему, помочь ему своей пылкой любовью к нему, призывавшей ее к действиям? Столь стремительное превращение из неизвестной маленькой немецкой аристократки в великую княгиню, а потом и в императрицу, вызывало у нее головокружение.

Множество свидетелей, которые близко подходили к ней, обвиняли ее только в холодности, в безразличии! Но почему никто из них не думал, что вот эта погребальная помпа, которой оказывали почести усопшему императору, не могла не произвести на нее сильного впечатления?

Сколько же пустоты, тщеты во всех этих церемониях! Она, несомненно, предпочла бы всем этим бездушным, заученным, как у автоматов, поклонам, свое одиночество, как и всем этим придворным, которые теперь утрачивали перед ней дар речи. Убранные в погребальный черный наряд парк и Ливадийский дворец заставляли ее нисколько не доверять всем этим людям, которые подходили к ней, чтобы сделать дежурный, требуемый этикетом книксен. Давным-давно представление о смерти занимало слишком значительное место в ее детских размышлениях, и оно заставляло требовать стыдливого, почтительного к себе отношения. А тут она приходила в ужас от всех этих кривляний, от повседневных привычных жестов, будто труп, который всех их здесь сейчас собрал, был не трупом человека, а какого-то животного; она в эту минуту испытывала определенное величие, благодаря своему новому высокому рангу, но и тщету всех этих обязанностей, которые не воспринимало ее сердце.