Глубины отчаянья (СИ) - allig_eri

Мирадель лежала задыхаясь и медленно поворачиваясь.

Она слышала все прежние звуки, всех людей, которые когда-то были и ходили по этим коридорам. Все негромкие голоса знатных гостей и императорских родственников, смешки щёголей из благородных родов, шорох нелепых подолов, топот неуклюжих слуг. И даже «её», идущую навстречу, хотя внешность этой женщины была знакома Милене только по профилю, оттиснутому на монетах: Янлиенна Мирадель, её предшественница, прошлая супруга Дэсарандеса, подарившая ему Аелиноса и Финнелона. Она шла мягкой кошачьей поступью, в нелепых, расшитых золотом шлёпанцах, скорее насмешливая, чем улыбающаяся…

Резко вздохнув, императрица подскочила.

Издалека сквозь вереницу опустевших залов сочились мужские голоса:

— Госпожа! Отзовитесь, ваша милость! — слышала она разноголосый хор.

«Не послушались меня, — осознала Милена. — Либо я провела здесь слишком много времени».

Окинув полумрак взглядом, она осознала, что лежала на полу в вестибюле.

Мирадель выпрямилась, всем телом ощущая утомление. Подошла к ряду дубовых панелей, ограждавших противоположную колоннаду, отперла запор, отодвинула одну секцию и, прищурившись, посмотрела на широкий балкон. Возле уютного мраморного бассейна чирикали и ссорились воробьи. Небо пастельных цветов пульсировало обетованием воздаяния и войны. Распростёршийся под вечной дымкой Таскол пронизывал расстояние своими улицами и домами.

Дымные столпы поднимались над горизонтом. Чёрные фигурки всадников рыскали по полям и садам. Беженцы толпились у ворот. Стонали горны, но звали они, предупреждали, или смеялись над ней, она не знала… да и не смущала себя такими мыслями.

— Нет…

В душе каждого имперца обитает нечто безжалостное и жестокое, рождённое эпидемиями, бедствиями и сожжёнными людьми. Милена была неуязвима: немилосердная реальность мира могла сколько угодно обламывать свои ногти, мечтая вцепиться в неё. Отвернувшись от балкона, императрица возвратилась в сумрачные недра поместья с какой-то усталой покорностью — словно играла в некую игру, но давно уже потеряла терпение. Она не столько утратила надежду, сколько отодвинула её в сторону.

Высокие двери в широкий гостевой зал были распахнуты настежь. Она вошла, крохотная под взмывающими вверх каменными сводами. Представив себе всю тяжесть, подвешенную над её головой, обитавшая где-то в глубине её души обнищавшая дворянка удивилась, что это здание могло быть чьим-то домом, что кто-то живёт под выложенными золотом и серебром потолками, защищёнными миллионами кропотливо вырезанных рун.

Через широкие окна небо бледным светом заливало длинные столы и остатки брошенной мебели. Верхняя галерея пряталась в резных тенях, внизу блестели полированные полы, которые устилали сухие мухи, не сумевшие найти выход и погибшие в этом помещении. Чуть колыхались натянутые между колоннами гобелены — по одному на каждое завоевание её грозного мужа.

Мирадель подумала о долге, о том, каким образом следует придать смерти рыцарей веры, убивших Карсина. Она представила себе Лотту и ожидающую её жуткую участь. И ухмыльнулась — с полным бессердечием, — представив себе те мелкие жестокости, которыми прежде ограждала себя её собственная робкая и покорная природа.

Более не существующая.

Теперь она будет действовать с использованием всех тех хитростей, о которых рассказывал Дэсарандес. «Смазывать голос маслом» и требовать крови. Как это делает её божественный муж.

— Ваша милость! Благословенная императрица! Отзовитесь! — продолжали кричать голоса.

Она бесшумно прошла по просторному залу и приблизилась к величественной фреске, украшающей стену. Лишь тогда она заметила небольшую дверцу, практически сливающуюся со стеной. Тайную дверцу, которую она увидела только потому, что та была приоткрыта — словно приглашала её заглянуть внутрь.

Робким шагом Милена приблизилась, а потом неуверенно протянула руку. Слабого толчка оказалось достаточно, чтобы отворить её и пройти внутрь, оказавшись в небольшой проходной комнатке, служащей местом, долженствующим позволять наблюдать за происходящим в главном зале. Наблюдать через едва заметные щели, искусно оставленные во фреске.

И здесь, на драной лежанке, прямо возле стены, она заметила её… Ольтею. Свою любовь, свернувшуюся клубком и едва слышно душащую. Спящую.

Грязную, окровавленную, босую…

Отчаяние преодолело отвращение. Она схватила её, обняла, заглушила рыдания и стоны.

— Милена? — непонимающе прошептала та. — Это правда ты? Милена⁈

Императрица припала щекой к холодному комку засаленных волос.

— Ш-ш-ш, — выдохнула она, обращаясь к себе в той же мере, как и к женщине в своих объятиях. — Я осталась единственной властью.

Взгляд её метнулся обратно, в сторону выхода, а с ним вернулась и память о её городе, великом Тасколе, столице Империи Пяти Солнц. Далёкие завывания кашмирских горнов ознаменовали воссоединение двух любящих сердец.

«Да сгорит он — этот город», — мелькнула злобная мысль.

Благословенная императрица плотней обхватила аристократически тонкие руки и плечи Ольтеи, вновь предпочитая забыть о силе, которая за ними стояла. Вместо этого она лишь плотнее прижимала её к своей груди — столь сильно, будто желала слиться и образовать нечто единое.

То, что и должно быть.

* * *

Вместе с Маутнером я чеканил шаг, стремясь быстрее добраться до Логвуда и его, несомненно важных, новостей. Ох, даже не знаю, хочу ли я того, чтобы они были важными или готов просить судьбу о пощаде? Хотя бы ненадолго, а?

Однако мысли в голове крутились вокруг совершенно иных вещей. Мне вспомнилось, как я посетил Геварди, получив за спасение его внучек весьма таинственную и в каком-то плане интригующую награду…

В тот день причиной всех ссор, распрей и перебранок в городе был, несомненно, зной. Да-да, именно он, совсем не все те беды, о которых болела голова у «будущего меня»!

Хотя… наверное дело даже не в том, что жар, льющийся с небес (даже несмотря на ожидаемую зиму), осушил большинство источников воды. И не в том, что на городской мостовой можно было печь яйца, а пыль, вздымаемая порывами горячего ветра, заставляла слезиться глаза и царапала глотки — редкость для поздней осени этого региона, но норма, когда располагаешься сравнительно недалеко от пустыни…

Дело, скорее, было в атмосфере, которая висела над пережившим войну и бунт Монхарбом уже весьма продолжительное время: душной, нервной, будто наполненной невысказанными резкими словами и несправедливыми обвинениями.

Такой день подошёл бы для спокойной трапезы в затенённой беседке, со стаканом холодного вина (или хотя бы эля) под рукою и молодой служанкой рядом, что декламировала бы негромким, чувственным голосом эротические стихи. Ну или использовала свой ротик несколько для другого, тоже несомненно очень приятного дела…

В тот день я, вздыхая о невозможности осуществления своего видения, почёсывал лёгкую щетину, сетуя, что не уделил ей время, и ожидал. В сей чудесный миг я находился на внутреннем балконе, скрытый лёгкой ширмой, а внизу, на затенённой аллее, восседал старик Геварди и трое более ранних посетителей — представители клана бродячих кочевников из Великих Марок, которые пешком прошли сюда весь путь,