Зверочеловекоморок - Тадеуш Конвицкий

Мне кажется, у меня это отцовское. В моего отца – маму я не считаю – тоже вечно влюблялись какие-то психопатки, старые девы со скрытыми или явными изъянами или разочаровавшиеся в жизни мымры.

Теперь же, приятно удивленный, я стал незаметно поглядывать на Майку. Мне нравилось смотреть на ее гладенькие щеки, на спрятанные за уши золотые прядки, на губы, которые слегка шевелились, точно она шептала молитву. Я даже ругал себя за то, что раньше ее чуть ли не ненавидел.

Она опять мне улыбнулась:

– Будем держаться вместе, хорошо?

– Отлично, – ответил я насколько мог непринужденно.

Понаблюдав с минуту за новыми выходками Дориана, Майка брезгливо поморщилась.

– Ты знаешь, кто это?

– Нет. Знаю только, что он играет положительного героя.

– Не люблю положительных, – еще больше скривилась Майка.

– А я как раз отрицательный, – поспешил сказать я.

Она посмотрела на меня с уважением, как Цецилия на портрет Оскара Уайльда, – есть такой английский писатель. У меня точно крылья выросли, и я подумал, что мы проживем и без отцовской зарплаты и выдержим даже столкновение с этим астероидом, который все называют кометой.

– Кажется, ты встречалась с каким-то венгром или перуанцем.

– С кем? Что-то не помню.

– Чернявый такой парень. Вы даже как-то поздней осенью ели на улице мороженое.

– А, это, наверно, наш сосед. Вечно за мной таскался. Слава богу, уже уехал.

– Правда? – Я даже подпрыгнул на сиденье, но, к счастью, в эту минуту подпрыгнул и автобус, въезжая в ворота аэродрома.

– Что правда?

– Так недолго у нас прожил? – выкрутился я.

– Мне даже вспоминать о нем неохота.– Майка пренебрежительно ударила поводком по пластмассовому шлему. – Ты что сделаешь с деньгами?

– Которые получу за съемки?

– Да. Я свои отложу на каникулы. Знаешь, что я решила? Поездить автостопом.

Мне это понравилось, только вряд ли у нее что-нибудь получится. У взрослых хватает ума, чтобы не выдавать книжечек автостопа ребятам нашего возраста. Майке, правда, можно было дать лет пятнадцать, хотя она была выше меня от силы на сантиметр, а то и на полсантиметра. Впрочем, у нее были довольно высокие каблуки. Будь у меня такие, еще неизвестно…

– Мне вообще-то деньги не нужны, – ответил я, небрежно вытянув ноги. – Я со скуки записался.

– Не выдумывай. Деньги всегда пригодятся. А чем занимается твой отец?

– Он специалист по электронным машинам, – неохотно ответил я.

– Интересно. Мой тоже. Он директор института.

– Я в его дела особенно не вникаю, – поспешил сказать я. – Приехали.

Наш автобус уже лавировал между громадными самолетами, которые оказались не такими уж и серебряными. Некоторые были изукрашены черными пятнами сажи и потеками смазочных масел, а на одном я даже заметил обыкновенную сельскую грязь, будто он в весеннюю распутицу вернулся из деревни.

– Петр, – услышал я тихий голос.

– Что? – шепнул я, и сердце у меня опять заколотилось.

Майка смотрела выжидающе, а я растерянно на нее уставился, не понимая, чего она хочет. И наконец увидел ее протянутую, словно только что вымытую горячей водой руку.

– Дружба? – спросила она.

– Дружба.

Я хотел поцеловать эту теплую руку, но постеснялся. И поспешил отдернуть свою – так резко, что сбросил с ее колен шлем.

Огромная бетонная площадка на краю аэродрома была загромождена какими-то ящиками, кабелями и деревянными сооружениями. Посередине, лихо раскорячившись, стояла камера, закутанная в черную тряпку: казалось, ревнивый оператор закрыл ей глаза, чтобы она ничего не видела. Вокруг вертелась куча народу, в том числе все мои знакомые: и Щетка, и бледный Нико, и Щербатый, и даже сам ужасно таинственный Заяц. Бородатый оператор, которого все называли Команданте, флегматично ел что-то с бумажки, запивая чаем. А сбоку стоял режиссер, то есть Лысый, или Плювайка, как его звал Щетка. Скрестив на груди руки и сплевывая сухими губами то медленно, то очень быстро, он глядел на пожухлую траву за бетонной площадкой. Через открытую дверцу грузового фургона я увидел недовольную блондинку, нашу Хозяйку. На ней был пластиковый костюм, который практически ничего не закрывал, но сейчас она куталась в тулуп, какие носят шоферы. И жадно сосала леденцы, вынимая их из громко шелестевших фантиков.

– Партизаны, не разбегаться! – крикнул нам Щетка. – Сейчас будет освоение.

Мы не очень поняли, что нам предстоит осваивать, и, усевшись у дверей огромного ангара, ста– ли смотреть на механиков, которые, перестав ковыряться в самолете, с не меньшим любопытством пялились на нас.

– Это наша ракета. Точь-в-точь такая, как в книжке, – возбужденно сообщил Дориан.

Действительно, довольно далеко от нас, на бескрайнем пустыре аэродрома, стояла на хвосте большая, ярко раскрашенная ракета, к открытой дверце которой вела железная лесенка. Вид у ракеты, чего уж скрывать, был не ахти какой, и вообще она походила на ту, которую я недавно видел во сне про конец света. Но сон был какой-то путаный, и к ракете я не особенно присматривался, так что теперь почувствовал разочарование.

– Je suis, tu es, il est[Я есть, ты есть, он есть (фр.)], – зашептала рядом со мной Майка.

– Что, что?

– Ничего. Повторяю французские слова. Ужасно скучно так сидеть.

– Я тоже по-другому все себе представлял.

Но тут поднялась дикая суматоха. Камеру открыли, кто-то к ней бросился, но тут же был отогнан режиссером, который самолично спрятался под черную фланелевую тряпку и, яростно сплевывая, прилип к видоискателю. Нами занялся Щербатый, призвавший на помощь Щетку и бледного Нико. Они построили нас в колонну и заставили одного за другим входить по железным ступенькам в ракету. Оказалось, что за передней стенкой ракеты ничего нет. Нужно было просто протиснуться в дверцу и спрятаться за фанерный лист, испещренный немецкими надписями времен последней войны. Возглавлял шествие неизменно Щетка, заменявший Хозяйку, которая, видно, считала ниже своего достоинства участвовать в освоении. Щетка довольно похоже ее изображал, а в перерывах объяснял нам, что фильмы с участием детей или животных делаются дольше обычного: правила разрешают уменьшать дневную норму. Мы не знали, радоваться нам или обижаться. Бледный Нико с первого же раза грохнулся в тесном закутке за ракетой.

– На Западе такое было бы немыслимо, – ворчал он, отряхиваясь от пыли. – Помнишь декорации в «Мести марсиан»?

Но Щетка уже снова формировал колонну. И так мы топали взад-вперед раз, наверно, пятнадцать. Режиссер, он же Лысый, он же Плювайка, все время переставлял камеру с места на место, грубо нами командовал, перестраивал и в конце концов заставил ходить даже Хозяйку. И она маршировала с нами, не снимая тулупа.

Я старался держаться поближе к Майке, но режиссер вдруг завопил:

– Этот черный, как его там, ну тот, в черном скафандре, чего он лезет вперед? Я же сказал: в конец!

И Щетка отправил меня в конец.

– Помни, Гжесь, ты отрицательный персонаж, усек?

– Халтурщики,– презрительно буркнул бледный Нико. – В приличной студии они бы в лучшем случае минералку разливали.

Я догадался, что он имеет в виду постановщиков, а не нас. Щербатый тем временем стал выкрикивать приказания через большой мегафон, и тут уже начался настоящий кавардак. Дака отказывалась подниматься по лесенке, котенок испугался самолета и бросился наутек в глубь аэродромной пустыни, ракета накренилась набок, девчонки, вопя благим матом, плюхались на твердый фанерный пол. А режиссер уселся возле камеры, обхватив руками свою тяжелую голову. И даже перестал плеваться.

Тогда к нему робко приблизился сценарист и, задумчиво протерев очки, сказал, как будто обращаясь в пространство:

– А мне эта декорация нравится. Я так себе и представлял ракету.

– Конечно, одному вам все нравится! – завопил режиссер. – Вы свои денежки получили и успокоились. А я должен из этого навоза слепить конфетку.

Вообще-то он выразился крепче, но это неважно. Сценарист побледнел.

– Надеюсь, вы не мне это говорите? Режиссер вскочил как ужаленный.

– А кому я говорю? Кто это сочинил? Может, Шекспир, может, Эдисон или Васко да Гама?

– Я получил премию издателей,– ледяным тоном произнес сценарист.

– А у меня в кармане телеграмма из Голливуда. Я могу в любой момент туда полететь и зарабатывать настоящие деньги на классных текстах. – Режиссер схватился за голову. – Люди, что я тут делаю, зачем мучаюсь в этой дыре?

Конечно, он и на этот раз выразился более энергично, но я не вижу необходимости повторять вам все дословно. На вопрос режиссера, впрочем, никто не ответил. Только около ракеты вдруг загремели страшные взрывы, и космический корабль скрылся за черными клубами дыма.

– Стоп, стоп! – взвыл режиссер. – Что за кретин устраивает тут пальбу?

Прибежал запыхавшийся Щербатый и отрапортовал, как начальник штаба главнокомандующему: