Золотой ключ. Том 3 - Дженнифер Роберсон

Агустин не мог представить себе свою сестру такой же сморщенной и старой, но почувствовал в пожилой женщине, сидящей у постели, железную волю — и сразу подумал о сестре.

Ничего общего с Беатрис. Но ведь Беатрис стала любовницей дона Эдоарда… От этой мысли у него начался новый приступ кашля.

Санкта громко хлопнула в ладоши, и на ее зов мгновенно явилась Диониса.

— Мне нужна чаша с горячей водой.

— Но…

— Немедленно.

Гримаса, появившаяся на лице матери, позабавила Агустина, но кашель помешал ему рассмеяться.

— У тебя всегда такой кашель? — спросила санкта. — В сырое время года часто простужаешься? Становится тебе хуже в какое-нибудь определенное время года? Не говори. Только кивни или покачай головой. Ты чувствовал себя слабее других детей? Тебе бывает иногда трудно отдышаться? Да, да.

Санкта вздохнула, но тут же помотала головой, словно обретая твердость духа, и повернулась как раз в тот момент, когда возле нее возникла чаша с горячей водой. Она вытащила из своего вязаного мешочка маленькую коробочку и, открыв ее, начала перебирать пакетики. Агустин догадался, что в них травы и цветы, но не почувствовал никаких запахов.

Санкта приготовила для него горячий чай, и после нескольких глотков Агустин перестал кашлять.

— У тебя слабые легкие, мой мальчик. С этим ни я, ни другой лекарь ничего не сможет поделать. Ты должен чаще гулять, тебе нельзя постоянно находиться в помещении — а похоже, именно так дело и обстоит, судя по тому, какой ты бледный. Ни в коем случае не переутомляйся. Настойка мать-и-мачехи, лакрицы и манзаниллы снимет приступы кашля. Если ты будешь разумно распределять свое время — равномерно отдыхать и работать, хорошо есть, выпивать немного вина, то сможешь жить нормальной жизнью. Все в твоих руках. И не позволяй матери запугивать тебя. Ну вот. Пойду скажу то же самое твоим" родителям.

Она благословила Агустина и ушла.

Он печально уставился в безукоризненно белый потолок: как раз такой должен быть в комнате мальчика, которому не следует думать ни о чем ином, кроме живописи. Он создавал мысленные образы на этом ослепительно белом фоне. Ведь он же Одаренный иллюстратор.

Агустин закрыл глаза, стараясь сдержать слезы. Какой смысл плакать? Все равно ничего нельзя изменить. Он сделал один глоток чая и почувствовал, как легкие еще немного приоткрылись.

У него никогда не будет того, о чем он мечтает: сыновей и дочерей, которых он мог бы качать на руках, собственного дома, жизни, принадлежащей только ему, а не его матери и семейству Грихальва. Разве важно, что у него слабые легкие. Он все равно умрет молодым.

Он — Одаренный иллюстратор.

Как жаль, что ему досталась такая доля.

Диониса заставила его провести в постели два дня и не дала ни карандаша, ни альбома, чтобы он мог хоть как-нибудь скоротать время. Агустин был счастлив, на третий день праздника Имаго ему разрешили встать. Он сидел в гостиной матери, завтракал, ел сыр с булочками и пил лакричный чай, когда без объявления вошел Кабрал.

— Цвет лица у тебя уже вполне приличный, — заметил старик. — Что это ты такой задумчивый, молодой человек?

— Я пытаюсь придумать, как защитить Элейну, — вырвалось у Агустина.

— Не сомневаюсь, Элейна сама прекрасно может себя защитить, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Впрочем, сейчас тебе следует побеспокоиться о себе. Из-за твоей болезни наказание отложено, а я пришел предупредить тебя; ты предстанешь перед Вьехос Фратос. Это значит, что меня там не будет.

Агустин чуть не подавился булочкой, закашлялся, но сумел проглотить кусок; новый приступ у него не начался.

— Они сделают со мной что-нибудь ужасное?

— Не говори им то, что я тебе сейчас скажу. И выслушай очень внимательно. Они станут угрожать, поскольку не любят, когда в их дела вмешиваются. Мне-то понравилась твоя затея. Но ты же понимаешь, у Одаренных передо мной преимущество, а им твой фокус пришелся не по душе. Однако во время летней лихорадки погибло много мальчиков. Ты представляешь для семьи Грихальва большую ценность. Ведь именно на таких, как ты, основано благополучие нашего семейства. Они попытаются тебя запугать, но причинить вред не решатся, если только не сочтут тебя опасным, — но мы-то с тобой знаем, что им нечего тебя бояться. Эйха! Кто-то идет. Все будет хорошо!

Кабрал скрылся за одной из дверей как раз в тот момент, когда в другой появились Гиаберто и Диониса. Агустина все это могло бы развеселить, если б он не дрожал от ужаса. Лицо Гиаберто было невероятно серьезным, а Диониса казалась одновременно разъяренной и обеспокоенной. Будь сейчас рядом с ним Элейна, Агустин чувствовал бы себя увереннее. Но он остался один.

— А ну прекрати трястись! — рявкнула на него мать. — Ты мне напоминаешь перепуганную насмерть служанку, пойманную в тот момент, когда она тайком лакомилась сиропом. — Диониса вдруг замолчала, подошла к сыну, который даже пошевелиться от страха не мог, и погладила его по плечу. — Ну, ну, нинио. Ты же знаешь, я тебя защищу. Никто не обидит моего Агустина. Мы с Гиаберто желаем тебе только добра. Но ты должен вести себя как мужчина и пойти сейчас с дядей.

Агустин привык подчиняться приказам старших.

Его ждали в кречетте одиннадцать угрюмых мужчин, самым младшим из них был его пятый кузен, Дамиано, старшим — дальний родственник, который в возрасте сорока пяти лет страдал от костной лихорадки в последней стадии.

Агустин обнаружил, что старый Тосио не вызывает у него никаких чувств. Агустину не придется испытать страданий, выпавших на его долю, ему не откажут руки и суставы — потому что легкие убьют его гораздо раньше. Эта печальная мысль дала Агустину силы предстать перед собравшимися.

Верховный иллюстратор Андрее поднял руку.

— Ты можешь сесть, Гиаберто. А ты, Агустин, постоишь, вот здесь.

Агустин покорно встал так, чтобы все могли его видеть. Иллюстраторы бросали на него сердитые взгляды, все, кроме молодого Дамиано. Тот сидел к остальным боком и ободряюще подмигнул Агустину. Никойо, скрючившийся в своем кресле, казался особенно недовольным; у него было бледное, тупое лицо человека, из которого словно по капле вытекает жизнь.

— Агустин, тебе известно, как Одаренные наказывают тех, кто нарушает строжайшие законы, установленные нами для самих себя?

Агустин покачал головой. Его охватил ужас, но он тем не менее утешал себя: во-первых, Кабрал сказал, что он представляет большую ценность, а во-вторых.., он все равно умрет рано, что бы ни решили с ним сделать.

— Нам дан могучий Дар, — суровым голосом продолжал Андрео, — но вместе с ним и величайшая ответственность. Мы обязаны служить семье Грихальва и Великому герцогу Тайра-Вирте. Тебе известно о Верро Грихальве. Ты знаешь, что его сестры были захвачены бандитами из Тза'аба и спасены первым герцогом Ренайо. Потомки этих женщин чтут их за щедрость и милосердие — ведь именно они подарили дому Грихальва детей чи'патрос. Наша семья не пала жертвой разъяренной толпы во время нерро лингвы только потому, что за нас вступилась герцогиня Хесминия. Мы, Грихальва, это помним. Мы существуем благодаря до'Веррада, но и они процветают потому, что мы им помогаем. И таким образом увеличиваем благосостояние Тайра-Вирте.