Слимп - Михаил Бабкин

– Мыться! – возмутился ифрит. – Откуда здесь вода возьмётся. Я бы с удовольствием…

– Закрой глаза и не смотри на меня – потребовал Семён. – Отвлекаешь. Странная у тебя шишка, очень странная… Там, внутри, что-то есть. Огонёк какой-то. Сейчас я его…

– Сделаешь мне больно – ухо тебе оторву, – предупредил ифрит. – Я на расправу скорый!

– Лечение без боли всё равно что нога без мозоли, – авторитетно заявил Семён, – ничего, потерпишь.

Мар явственно фыркнул.

– Итак, – Семён потёр ладони, – приступаю.

– Угу, – сказал ифрит. – Приступай. – И закрыл глаза.

Семён легонько коснулся шишки – по телу стражника прошла крупная дрожь. Семён успокаивающе похлопал ифрита по твёрдому как дерево плечу и снова вернулся к наросту на лбу стражника.

Внутри мягкой на ощупь шишке действительно было что-то странное. Что-то светящееся, очень тонкое и длинное, уходящее вглубь прозрачной головы. Что-то наподобие изогнутой иглы – с маленьким шариком-шляпкой со стороны лба. Семён осторожно надавил большим пальцем на шишку сбоку и внезапно она поплыла под нажимом его пальца, быстро тая, как воск горящей свечи. Семён глухо чертыхнулся – горячие капли потекли по лицу ифрита.

– Не сильно жжёт? – испуганно спросил Семён. Очень уж лишаться уха ему не хотелось.

– Нога без мозоли, – сквозь зубы ответил страж. – Действуй, лекарь. Действуй. Я потерплю.

Опухоль исчезла. Семён подцепил ногтями светящийся шарик и осторожно потянул иглу к себе: та легко пошла наружу.

– О, – вдруг сказал ифрит. – Вон оно что! Теперь я вспомнил, – и беззвучно захихикал. Словно ему пятки пощекотали.

Семён выдернул иглу полностью. И едва он это сделал, как игла мгновенно погасла и растворилась в воздухе, лишь золотой шарик выпал у Семёна из пальцев; и тут невидимый ифрит стал видимым. Стал человеком. Семён попятился от него – ифрит, бывший ифрит, был невообразимо грязен. И вонял ещё как! Как бомж со стажем. Но не это было главным, не это… Главным было то, что всё получилось. И путь к сокровищнице был открыт.

Человек легко встал на ноги. И покровительственно улыбнулся Семёну.

– Что ж, вор-лекарь, – дружелюбно сказал бывший ифрит, – ты и впрямь вылечил меня. А я выполню своё обещание. Ступай в сокровищницу и бери всё, что тебе надо. И быстро уходи отсюда! Потому что скоро здесь станет очень шумно и очень небезопасно. Потому что я вернулся. Я – первый шах этой страны и основатель города Баддура. Я – познавший магию летящего жеста не от второсортных учителей, а от прямых потомков богов волшебства тела. И я иду возвращать себе трон.

– А за что вас… В ифриты – за что? – не удержался от ненужного вопроса Семён.

– Этого тебе знать не положено, – надменно ответил основатель города, – целее будешь. Торопись, вор! – и спешно вышел из зала, пройдя сквозь безвредную теперь для него магическую преграду и толкнув по пути боком зазевавшегося Мафусаила. И даже не заметил этого.

– Джинн, давай сюда! – махнул рукой Семён. – Быстро-быстро! Надо успеть тебя восстановить, пока не началось.

– Что не началось? – подбегая трусцой и на ходу потирая ушибленное плечо, спросил джинн. – Видал грубияна? Толкнул и не извинился. Одно слово – ифрит.

– Дворцовый переворот, – ответил Семён, направляясь к золотым дверям. – А толкнул тебя ваш новый шах. Уж этот шахом точно будет! Можешь не сомневаться.

– Хороший человек, – немедленно отреагировал Мафусаил. – Он мне сразу понравился.

– Исключительный симпатяга, – поддакнул медальон. – Душка. Такой сам будет своих наложниц в постель к тебе подкладывать. Чтобы ты не скучал. А как же!

– Не трогай меня за святое, – вяло огрызнулся джинн. – Много ты понимаешь в любовных утехах, – и сосредоточенно умолк, обдумывая очевидный факт: смена шаха наверняка вела к смене гарема. А смена гарема плюс возвращённая молодость сулили приятные неожиданности… Джинн Мафусаил расправил плечи, ускорил шаг и засвистел что-то радостное и игривое; настроение у джинна заметно улучшилось.

– Ты что-нибудь слыхал о вашем первом шахе? – мимоходом спросил Семён. – О самом первом. Который Баддур основал.

– Конечно, – Мафусаил перестал свистеть. – Драматическая история, полная печали и очень нравоучительная. Брат шаха, злобный и завистливый человек, возжелал власти и одной из любимых жен шаха. И, вступив в мерзкий сговор с той нечестивой женщиной, ночью, когда шах спал, вогнал ему колдовскую иглу в голову, запечатав ту иглу неуничтожимой заговоренной печатью. Он был словесником, этот презренный брат! И шаха не стало… А сын шаха, от той жены-предательницы, увидел после в башне призрак своего отца и сошёл с ума. А придворные, обнаружив сумасшествие принца…

– Тсс, – Семён приложил палец к губам. – Дальнейшее – молчание.

Пройдя сквозь ещё одну прозрачную стену, возле дверей сокровищницы, они остановились перед самими золотыми воротами.

– Надеюсь, хоть тут сюрпризов не будет, – Семён взялся за гнутую витую ручку. – Хватит на сегодня, – и открыл ворота.

Внутри сокровищницы царил полный бардак. Не в том сладостном понимании, которое вкладывал в это слово джинн, а в самом обычном и бытовом. В утилитарном.

Горы золотых монет и украшений, разбросанных по грязному полу там и сям; пыльные сундуки, стоявшие как попало; кучи одежд, наваленных где придётся… Продуктовая кладовая по сравнению с шахской сокровищницей была образцом порядка и чистоты.

По стенам и потолку зала, светившихся ровным матовым светом, были начертаны до боли знакомые расплывчатые письмена. Семён даже принялся с испугом озираться по сторонам: нет ли где поблизости блуждающего стражника? Стражника, разумеется, не было.

– И где же в этом кавардаке запрятана твоя сила и молодость, о половозрелый джинн? – брюзгливо спросил Мар. – Да мы тут до смены шахской династии ковыряться будем! Может, ты их по запаху найдёшь, или там по каким другим приметам? Какие приметы у твоей силы и здоровья? Особые, броские.

– Не дразни деда, – оборвал Семён речь медальона. – Он и так в замешательстве. Видишь, как кручинится. – Джинн стоял в полной прострации, безумными глазами обводя кучи золота и барахла.

– Бутылочка, – выдавил из себя Мафусаил. – Должна быть фиолетовая бутылочка. Помню, её вместе с тем сосудом приносили. В который меня заточили.

– Это уже ближе к делу, – одобрил Мар. – Это даёт шансы. Все на поиски бутылочки! Нашедшему – премия. В размере молодости и возвращения на Перекрёсток.

Джинн словно с цепи сорвался: он бросился к золотым кучам с диким воплем, словно людоед к толстому миссионеру; Семён еле успел догнать и ухватить Мафусаила за шиворот.