Тяжело в учении, легко в бою (СИ) - Лифановский Дмитрий

Ничего-ничего! Посмотрим, как будут разбегаться фрицы, когда он с ребятами пройдется над ними на своих вертолетах, щедро рассыпая на врага смерть. Надо будет запросить у товарища Сталина бетонобойные ракеты с Ковчега, и С-8 с С-13. И «Иглы». И ПТУРы. Не даст, наверное! Вернее даст, но мало. Интересно, как они столько боеприпасов с Ковчега вывозить будут? Эх, туда бы парой восьмерок несколько рейсов сделать. И хватило бы. Все равно им работать точечно, основную работу будет фронтовая авиация делать. А еще местные ОДАБы. Что-то боязно их использовать. Черт его знает, что там ученые с инженерами навертели. Да и с ночниками непонятно как взаимодействовать. Все как-то сумбурно, не подготовлено! Даже командарм, в зоне ответственности которого им работать, не знает, что с ними делать и как применять их соединение. И сам Сашка не знает, хоть и командует этим соединением. Да и в принципе командующий из него, как… Короче плохой командующий. Учиться ему надо военному делу. Хорошо учиться. Понимать это он стал давно, а общение с капитаном Коротковым, подполковником Матвеевым, Евдокией, не говоря уже о Рокоссовском, Журавлеве и Виноградове, только укрепил в этой мысли. Но во время войны учиться некогда, а после войны… А после войны, если оно для него будет, это после войны, он хочет просто жить. И летать. Не воюя. Испытывать новые вертолеты или удобрять поля, без разницы, лишь бы не на войне! Только бы не видеть смерть и разрушения! Сашка скрипнул зубами. Евдокия пошла на посадку, внизу показалась первая намеченная ими для просмотра точка.

Второй разговор с Рокоссовским оказался более продуктивным, хотя решения по соединению так и не было принято. Константин Константинович в этот раз никуда не спешил и подробно расспросил о боевых возможностях вертолетов и их применении в предстоящем наступлении, как это видит Сашка. Хорошо, что такие вещи Стаин обсуждал с Коротковым, да и с Евдокией удалось вечером после полетов кое-что обсудить. А иначе совсем бледно выглядел бы парень перед прославленным полководцем. Генерал-лейтенант, задумчиво постукивая карандашом по столу, на котором была расстелена карта, многозначительно глянул на своего начштаба, присутствующего при разговоре и повторил примерно то же, что за день до этого Стаину и Бершанской сказал Журавлев:

— Увижу, что вы из себя представляете, там поговорим. А пока, сами понимаете. Ставить под угрозу реализацию планов командования, используя неизвестное мне вооружение и необстрелянные части на самом острие наступления армии, я не собираюсь. Заметив промелькнувшую в глазах Сашки обиду, Константин Константинович, слегка улыбнувшись, добавил: — Но и отказываться от целого, пусть и довольно странного авиакорпуса я не собираюсь. Значит базироваться будете в Тобино?

— Да, товарищ генерал-лейтенант, — голос Сашки был сух и деловит, — тройка штурмовых вертолетов и 588-ой ночной легкобомбардировочный авиаполк будут находиться в Тобино. Там будет основной аэродром. Железная дорога рядом, легко можно обеспечить снабжение и большей авиагруппы и в то же время место довольно укромное, лишних глаз не будет. Запасной аэродром будем оборудовать в районе населенного пункта Кайчала. Передовые пункты будем искать и оборудовать когда получим конкретные задачи. 154-ый истребительный останется на прежнем месте в Плеханово.

— Что за передовые пункты?

— Пункты пополнения боеприпасов и топлива, в ближайшем тылу поддерживаемой наступающей части, на расстоянии 20–25 километров от передовой. Чтобы минимизировать время, когда наступающая часть останется без огневой поддержки.

Брови Рокоссовского удивленно вскинулись:

— Вы собираетесь вести постоянную поддержку?

Сашка пожал плечами:

— Если боеприпасов и топлива хватит. Работать будем точечно, по очагам сопротивления.

Генерал-лейтенант грустно усмехнулся:

— Эк, у тебя все красиво выходит. Только не бывает так на войне. Да и как ты связь обеспечишь с передовыми частями? Связь наша беда, — Константин Константинович в сердцах стукнул кулаком по ладони, — и если в обороне еще куда ни шло, можно работать, то в наступлении такой кавардак… Скулы у командарма заходили желваками, видимо вспомнил что-то не очень приятное, связанное со связью, из своего боевого опыта.

— Связь будет, товарищ командующий армией. От нашего Наркомата обещали прислать специально подготовленных людей со средствами связи, которые будут работать непосредственно на передовой.

— Хорошо если так, — Рокоссовский покачал головой, видимо не совсем веря в бесперебойную связь с наступающими частями. — Ладно. Давайте, разворачивайтесь, проводите боевую подготовку. Как будете готовы, приеду к вам, посмотрю. От меня что-нибудь требуется?

— Нет, товарищ генерал-лейтенант. Все обеспечение будет идти по линии НКВД. Оборудованием аэродромов уже занимаются. Товарищ генерал-майор Журавлев прислал саперов с техникой, завтра уже будем готовы принять самолеты.

— Хорошо. Значит, не буду вас больше задерживать. Свободны, — и Рокоссовский уткнулся в карту, забот у командарма помимо непонятных летчиков полно.

Бывает, что наваливается на тебя аврал и крутишься ты, как белка в колесе, ничего не успевая, тратя нервы и силы. А потом вдруг раз, и затишье! Не потому что все сделано, а просто закончился один какой-то этап, и надо ждать, когда другие участники процесса сделают свою часть работы. И бродишь ты неприкаянный, вроде при деле и в то же время лишний в отлаженном производственном механизме.

Такое затишье настигло и Евдокию с Сашкой по возвращению из штаба армии. Первые вагоны с хозяйством 588-го полка должны были прибыть только на следующий день. Летчицы с самолетами ждали, когда для них будет готов аэродром в Ярославле. В Тобино работала инженерно-саперная рота. Ставились бараки, для личного состава, рылись щели, оборудовались позиции для средств ПВО и замаскированные стоянки для самолетов и вертолетов. И все это с соблюдением строжайших мер секретности, за соблюдением который следил нервный младший лейтенант государственной безопасности с взводом бойцов НКВД. Что в свою очередь нервировало и раздражало саперов. Стаин с Бершанской сунулись было в эту суету, но были тактично посланы заниматься своими делами, сначала саперным лейтехой, а затем и госбезопасником. И все в рамках субординации. Пришлось возвращаться в Плеханово.

Приземлившись, решили переодеться и встретиться в столовой. Время катилось к вечеру, а пообедать с перелетами толком не удалось, только погрызли галеты с кипятком, разжившись им у саперов. В общем, животы от голода сводило у обоих. Поэтому, не задерживаясь, быстро сменив комбинезон на шинель, Сашка рвану в сторону столовой. На подходе увидел спешащую туда же Евдокию. Поужинали быстро, чтобы освободить места вернувшимся с вылетов летчикам. Сытно отдуваясь, не спеша вышли на крыльцо. На улице уже семнело.

— Эх, сейчас бы баньку! — мечтательно протянула Евдокия.

— Это да. Неплохо было б, — согласился Сашка, — только день не банный. Придется воду греть.

— А мне девчонки связистки согреют, — тепло улыбнулась Бершанская, — ухаживают за мной.

— Ну, у меня девочек нет. Придется самому все делать, — улыбнулся в ответ Сашка.

— Хочешь, я попрошу, и тебе согреют.

— Нет, спасибо, — испуганно отказался Сашка. Никак ему не улыбалось идти в женскую избу мыться. И пусть там место огороженное, и вообще никто за ним подглядывать не будет, но все равно неудобно, — Я сам! Привык уже.

— Ну и зря, — усмехнулась Евдокия, прекрасно понимая испуг молодого парня, — а то смотри, — и она шутливо толкнула парня локтем, видя, как он покраснел еще сильней. А потом вдруг ни с того ни с сего спросила, не в силах сдержать свое любопытства. — Саш, тебе сколько лет?

— Шестнадцать, — буркнул парень и спрыгнул с крыльца, — ну что, пойдем?

А Бершанская стояла, застыв, в изумлении широко раскрыв глаза. Нет, она, конечно, видела, что командир их совсем молодой, почти мальчишка. Но чтоб на столько! Она думала ему лет восемнадцать-девятнадцать. Уж очень он был рослый и развитый для своего возраста, ну и глаза повидавшего многое человека делали его старше. И действительно, за прошедшие четыре месяца Сашка стал выглядеть гораздо старше своего возраста. Война быстро старит людей. Да и взгляд у него изменился. Пропала из него былая наивность и непосредственность, а появилась еще не совсем оформившаяся, но уже ощутимо заметная жесткость и требовательность. Наконец отмерев, Евдокия в два шага приблизилась к Сашке: