Славянский мир Начальной летописи - Николай Барсов

По известию летописи, область северян (север, северо[220]) простиралась по Десне, Семи (Сейму) и Суле. Следовательно, она прилегала на западе к Полянской и Кривской землям, с севера – к радимичам, жившим по Соже, на северо-восток к поокскому населению вятичей, представляя на юго-востоке и юге славяно-русскую украйну с кочевьями азийских выходцев. Их западная окраина, во всяком случае, доходила до Днепра. Это видно из обстоятельств, сопровождавших раздел Русской земли между братьями Володимировичами Мстиславом и Ярославом в 1024 году, когда Мстислав Тмутораканский, одержавши над братом победу в известной Лиственской битве, благодаря поддержке северян[221], добровольно уступил ему Киев, а за собой удержал Чернигов, причем Днепр остался рубежом их владений. Мы видели, что в XII веке киевские владения простирались узкой полосой по левой стороне Днепра от низовьев Десны до устья Курани. Но эти владения имели характер подгородных мест Киева и даже в то время нисколько не ослабляли порубежного значения Днепра, разделявшего киевскую и черниговскую стороны. Что касается кривичско-северянского порубежья, то некоторые указания на него может представлять топографическая номенклатура волока, разделяющего течение Брягинки и Днепра. Здесь по правую сторону Днепра к юго-западу от Радуля лежат селения Севки и близ него – Сутава (к юго-востоку), Кривец (на юг), Новое Городище на реке Брягинке, далее на север опять Кривец близ местности Лоева и у верховьев Брягинки – Вышомеж. Такое совпадение данных современной географической номенклатуры на таком небольшом сравнительно пространстве не позволяет видеть в нем ничего случайного, и едва ли будет слишком смело допустить, даже основываясь только на этих данных, не подкрепляемых иными свидетельствами, что здесь, на этом Брягинско-Днепровском водоразделе, сходились рубежи земель Северской, Кривской, Радимичской и Полянской. По левую сторону Днепра северный предел северян составлял, без сомнения, водораздел между Сожью, которая была занята радимичами, и полостью Десны (реки Свинь, или Замглай, Сновь). Летопись указывает тут чернигово-северские города Любечь, теперь местечко на Днепре, Листвен (1024 год; Лавр., с. 64), который приурочивается к селу Листвену, лежащему на юг от уездного города Городны, на ручьях вливающихся в Сновь с левой стороны, Ропск (на Снови), Новгород, за которым удержалось по преимуществу название Северского. На подробных картах этого края замечаются, кроме Городни на речке того же имени, через Смячь вливающейся в Сновь, еще несколько названий, которые нельзя опустить из виду при определении этнографического распространения северян, а именно: Страшиво (Страживо) к юго-западу от Стародуба и верстах в 10 от него к северо-западу; Рубежное, близ которого село Большой и Малый Кривец (в Новозыбковском уезде), а также Городище у Судости в Стародубском уезде к юго-востоку от уездного города и вблизи Погара, древнее название которого Радогощ едва ли не сохранило след племенного наименования радимичей. Далее на север по Десне северянские поселения простирались между радимичами и вятичами. Земельный рубеж с вятичами должен был проходить по Окско-Деснянскому водоразделу, где летопись указывает в XII веке местности, которые хотя и принадлежали к Черниговскому княжению, но тем не менее не причисляются ей к земле вятичей и которые, следовательно, могут быть отнесены к области северских заселений. Таковы Болдыж Лес (1145 год; Ипат., с. 26), урочище на пути из Путивля и Севска в Корачев, там, где теперь указывается село Болдыж у города Дмитровска Орловской губернии, Корачев, Домагощ (1147 год; Ипат., 1145 год), Дьбрянск (Брянск, 1147 год; Там же), Въщиж (1142 год; Там же) на Десне в 40 верстах выше Брянска[222]. Здесь, на этом водоразделе, в холмистой и лесистой местности по восточным границам теперешних Дмитровского и Карачевского уезда замечаются теперь городища: Криво-Городище на Кроме, левом притоке Оки, Водоцкое Городище в южной части Карачевского уезда, Верхний и Нижний Городцы по дороге из Севска в Карачев, к западу от Городища Водоцкого, близ них несколько далее на запад – Городи на ручье, с юга вливающемся в Деснянский приток Навлью. Как далеко на север за верховья Десны простирались северянские заселения, указывают названия левого притока Москвы-реки Северска, известного под этим именем с начала XIV века, и города Свирельска, бывшего Черниговской волостью на ростово-суздальском порубежье. Впрочем, в этом краю, как уже было сказано выше, первоначальное население составляло инородческое племя мерь, и славянство является здесь населением пришлым, хотя и в весьма отдаленное время. Сколько можно судить по топографической номенклатуре, колонизация шла сюда с разных концов восточного славянства, и главным деятелем в ней было великое племя кривичи.

Юго-восточные расселения северян шли по Семи (Сейму), с областью которого Подесенье сближается рекой Севой, вливающейся в Десну через Нерусу. Здесь только указывает их летопись, но есть много оснований думать, что они простирались даже в эпоху образования Русского государства гораздо далее на восток и юго-восток, в область Северского Донца, известного на Руси под именем Дона, как то видно из описания похода на половцев в 1111 году[223], и в область самого Дона. По известиям мусульманских писателей IX–X веков, славяне составляли в Хазарии, простиравшейся по Дону и Волге до Кавказского хребта, не только значительную часть городского населения, но довольно многочисленное оседлое, следовательно, деревенское или сельское население, из которого, как свидетельствует Баладури[224], сирийский вождь Марван в набеге на Хазарию вывел до двадцати тысяч славян. Нет нужды ни предполагать в этих славянах те славянские ветви, которые, по известиям нашей летописи, платили дань хазарам (то есть северян по Десне, Семи и Суле, вятичей, радимичей и полян), ни отвергать справедливость этого известия, опираясь только на то соображение, что сирийский вождь не мог проникнуть так далеко в глубь Восточно-Европейской равнины – на Днепр, Сулу, Сейм, Сож, Оку. Он нашел оседлое славянское население в пределах самой Хазарии, в плодородных поречьях Северского Донца и Дона. По прямому свидетельству Массуди, еще в его время (во второй половине X века) русские и славянские племена языческой религии обитали в пределах Хазарии. Они имели особого судью, который судил их по закону язычества, то есть по закону разума. Русь и славяне составляли войско царя и его прислугу[225]. Самый Дон у многих из мусульманских писателей, вообще хорошо знакомых с восточными окраинами Европейской России, называется Славянской рекой. Это название, еще чаще придаваемое Волге, должно было явиться не только вследствие того, что верховья этих рек лежали в земле славян, но и в силу того, что на их побережьях и в их полости славянство, если и не было населением, преобладающим по численности, то заявило себя достаточно самобытной и сильной деятельностью среди кочевого и перемежающегося азийского населения. Это название дает также основание предполагать, что на юго-востоке равнины славянство могло простираться по крайней мере до нижнего течения Волги, которая у теперешнего Царицына отделяется таким незначительным волоком от полости Нижнего Дона. Существование Тмутаракани, славяно-русской колонии на устьях Кубани, начало которой относят обыкновенно к X веку, показывает, что славянское население в глубокой древности доходило по Черноморскому побережью до Кавкасинских гор, в соседство ясов, касогов и обезов[226]. Сильное Хазарское царство, опираясь само главным образом на славянство, обеспечивало славянству, жившему в его пределах, спокойное существование. С падением его под ударами русских князей Олега и Святослава, с подчинением его территории власти Руси единоплеменное или родственное славянское население естественно должно было получить перевес над инородческим населением. Связь с Поднепровьем через низовья Дона и Донца по левым притокам Днепра, очевидно, усилилась. Торжество христианства в Поднепровской Руси отразилось в Тмутаракани основанием особого епископства, стоявшего с Киевом в близких и частых сношениях. Окруженная со всех сторон враждебными соседями – горными ясами и касогами с юга, греками с запада, азийскими степняками, – постоянно наплывавшими с востока, Тмутаракань, пока не пала окончательно в конце XI века, служила убежищем и приютом для многочисленных выходцев из разных концов русского славянства, которых влекли туда жажда воинской деятельности, чести и добычи, отчасти же недовольство своим положением на Руси. Здесь, в местном населении, князья-изгои легко находили себе дружину и союзников в воинственных инородцах и воев в местном славянстве. Так мы видим, что первый тмутараканский князь Мстислав Володимирович, предъявивший свои права на владения в Приднепровской Руси, является с инородческой дружиной, хазарами и касогами, и с воями-северянами. Постоянная связь Тмутаракани с Черниговом, зависимость ее от черниговских князей, которая признавалась на Руси делом законным и бесспорным[227], могла основываться только на племенном или земельном сродстве ее славянского населения с населением Подесенья, Посемья и Посулья, и заставляет видеть в славянском населении этого края разветвление северян. С падением власти русских князей в Тмутаракани, с усилением азийских кочевников на понтийском побережье, славянское население на юго-восточной окраине исчезает. С начала XII века его крайние следы замечаются только на Доне, то есть собственно теперешнем Северном (Северском) Донце, но уже среди господствующего и преобладающего инородческого населения. В городе Шарукани видно население, близкое русским воям, по крайней мере по вероисповеданию, очень может быть, по языку и происхождению. В конце XII века крайним славяно-русским пунктом был город Донец[228], в котором знаменитый Игорь Святославич нашел безопасный приют после одиннадцатидневного бегства из половецкого плена[229]. Как далеко на юг простирались славянские поселения на восточной стороне Днепра, неизвестно. К концу X века мы застаем их окраины на Суле-реке, но если и здесь славянское население было так же принуждено постепенно отступать к северу перед наплывом степных инородцев, как то было на западной стороне Днепра, то необходимо допустить, что их первоначальные поселения заходили гораздо далее на юг.