Чайки садятся на воду - Альберт Беляев

Радист робко предложил дать в пароходство радиограмму с просьбой о помощи. Это предложение капитан отверг.

— Моряки просят о помощи лишь в крайних случаях, — сказал он, — а у нас такой момент еще не наступил и, надеюсь, не наступит. Зачем же паниковать? В пароходство дадим объективную информацию о том, где мы, что с нами и куда вынуждены идти. С берегом связь держать непрерывно, радисту постоянно быть на рации. Вахты нести как обычно, подвахте быть на мостике, всегда готовой к действию. Штурманам с мостика не уходить, механикам находиться в машине. Вопросы есть? — закончил Шулепов. — Нет? Значит, решение принято, будем выполнять!

Тимофей очнулся. Какое решение? Идти по волнам? А впрочем, не все ли равно…

— Тимофей Андреевич, — вдруг услышал он голос капитана и с трудом открыл глаза. — Вам разрешаю два часа отдохнуть. Идите в каюту и постарайтесь уснуть; через два часа быть на мостике.

— Есть отдохнуть, — машинально ответил Тимофей.

Он добрался до каюты, сбросил с себя мокрую одежду прямо на пол и свалился на койку, заснув раньше, чем голова коснулась подушки.

Протяжно скрипели переборки, тяжко вибрировал корпус судна, и временами, когда винт выходил на волне из воды, все в каюте начинало подпрыгивать и звенеть. Но Тимофей ничего не слышал — он спал мертвым сном.

По городу прошел слух, что «Кильдин» разломился пополам на волне. С утра в приемную начальника пароходства Бурмистрова набилось полно людей. Встревоженные слухом сюда прибежали жены и дети, отцы и матери, друзья и знакомые тех, кто плавал на «Кильдине».

— Товарищи! — тщетно обращалась к ним пожилая женщина — секретарь начальника пароходства. — Идите домой, не нервничайте и не верьте слухам.

— Нет, — отвечали ей, — подождем начальника. Там наши мужья, наши дети…

— Начальник в обкоме. Он вернется не скоро.

— Тем более будем ждать. В обком по-пустому не ходят. Значит, с «Кильдином» плохо, значит, слухи верные.

А начальник пароходства сидел в это время в кабинете у первого секретаря обкома партии Василия Андреевича Кузнецова и докладывал об обстановке на море и о бедственном положении «Кильдина»:

— Последняя подробная радиограмма получена пять часов назад. Вот она: «В районе второго трюма трещина в палубе. Имею крен пятнадцать градусов левый борт, волнение моря девять баллов, ветер десять баллов. Иду по ветру малым ходом, сильная килевая качка. Есть опасность разлома судна районе трещины. Спасательные средства разбиты. Команда работает устранению повреждений. Широта… Долгота… Шулепов». Радиограмма поступила в четыре часа утра. Больше связи с кораблем не было.

— Что вы предприняли?

— В район бедствия направлен спасательный буксир «Вихрь», и из Архангельска по нашей просьбе вышел спасатель «Арктика».

— Сколько времени им потребуется на переход к месту бедствия «Кильдина»?

Начальник пароходства виновато посмотрел на Кузнецова и ответил:

— Не меньше полутора суток от Мурманска и сутки от Архангельска.

— Когда вышел буксир?

— В четыре тридцать.

Кузнецов подошел к столу, на котором была расстелена генеральная карта бассейна. Красным кругом был обведен район предполагаемого местонахождения «Кильдина». Место буксиров на девять часов утра было отмечено крестиками.

— Ваши предложения? — коротко спросил Кузнецов.

— Просить командование Северным флотом направить в район бедствия, во-первых, самолеты, если это окажется возможным по погодным условиям; во-вторых, от их базы к месту бедствия «Кильдина» — быстроходный военный буксир смог бы дойти туда быстрее всех.

— Хорошо. Мы договоримся с военными. Прошу постоянно информировать нас об обстановке. Как связь?

— «Кильдин» не отвечает. Радиостанции пароходства приказано работать только на «Кильдин».

Появление в приемной начальника пароходства люди встретили молчанием. Все глаза были обращены на Бурмистрова. Он понял сразу, что это за люди и зачем они сюда пришли.

— Товарищи! — сказал он. — Положение «Кильдина» серьезное, но совсем не безнадежное. Мы принимаем меры, чтобы помочь им. К ним идут два спасательных буксира. Кроме того, пятнадцать минут назад в район местонахождения судна вылетел военный самолет и вышел военный корабль. «Кильдин» держится на плаву, команда делает все необходимое, чтобы продержаться до подхода спасателей. Прошу вас, идите домой. Все, что нужно, будет предпринято.

— Связь есть? — спросил кто-то из толпы.

Бурмистров помолчал и ответил:

— Пока связи нет.

Кто-то всхлипнул. Женщина с ребенком, стоявшая рядом с Бурмистровым, вдруг охнула и стала медленно валиться на пол. Ее подхватили под руки, взяли ребенка.

Бурмистров прошел в кабинет и плотно притворил за собой дверь.

Что мог он сказать этим людям? Они ждут от него чуда. Если бы он мог совершить это чудо. Если бы он знал, что сейчас происходит там, на «Кильдине», сумеют ли они продержаться… Треснула палуба, а от трещины недалеко и до катастрофы. И тогда… Бурмистров вздрогнул, и холодные мурашки пробежали по спине. Он на мгновение закрыл глаза, и тотчас же перед ним возникла картина гибели «Пионера» в 1942 году. Он служил тогда на «Пионере» вторым штурманом. А капитаном был Шулепов. В ноябре они вышли из Мурманска и направились по побережью Кольского полуострова собирать в становищах улов рыбы у поморов. Штормило крепко. Тогда это было к лучшему — в шторм подлодки у берегов не ходят. А «Пионер» невелик был, всего тысяча двести тонн водоизмещения, шел впритык к берегу.

Ночь была темная. На траверзе Святого носа «Пионер» лег курсом на вход в бухту, и почти тут же прогремел взрыв. Бурмистрову тогда показалось, что «Пионер» прыгнул в небо, так содрогнулась палуба под ногами. Напоролись, видимо, на блуждающую мину. А может, успела подлодка немецкая заминировать.

И до сих пор, стоит только закрыть глаза, Бурмистров отчетливо видит трещину поперек палубы от борта до борта… Она все расширялась и расширялась, и вдруг он понял, что нос судна оторвало! Полубак отплыл от средней надстройки, неуклюже качнулся и прямо на глазах исчез под водой. Бурмистров стоял на мостике, онемевший от испуга, пока чьи-то руки не сунули ему спасательный круг и не столкнули в море. Он пришел в себя уже в ледяной воде. Оглянулся — и ничего не увидел: не было ни носа, ни кормы парохода — все исчезло. Лишь волны били и били в лицо, накрывая с головой…

Хорошо, из бухты быстро пришел тральщик, выловил их, уцелевших, из воды. А кто к тем придет сейчас на помощь? Кто тех выловит из воды, если «Кильдин» переломится?

Коротко звякнул внутренний телефон. Бурмистров взял трубку, выслушал.

— Немедленно несите сюда! И не отпускайте их с волны! Сообщите, что на помощь вышли спасатели.

Он выхватил из рук радиста синий бланк радиограммы: «Широта… Долгота… Сильное обледенение, крен пятнадцать градусов левый борт. Откачиваем воду трюма… Снежные заряды, ветер норд-вест десять-одиннадцать море девять-десять… трещина… Шуле…»

— Что трещина?

Радист виновато пожал плечами.

— Не прошло. Разряды сильные в эфире. Только это и удалось разобрать…

«Кильдин» боролся с обледенением. Оно теперь стало для судна главной опасностью — каждая лишняя тонна льда, осевшая на надстройках, мачтах и вантах, ухудшала и без того плохую остойчивость судна, шедшего в балласте.

Под тяжестью льда оборвалась антенна, и «Кильдин» потерял связь с землей. Но в эти часы нечего было и пытаться вновь натянуть антенну — страшный ветер легко мог сорвать человека с обледенелой мачты. «Подождем, — сказал капитан, — сначала заварим трещину, обколем лед, тогда займемся антенной».

Тимофею удалось поспать пару часов. Потом он вместе с матросами ломом скалывал лед с фальшборта, с мачт, со стрел, с вант, с релингов на полубаке. Но наросты льда вновь появлялись, и опять люди сбивали их ломами. А у второго трюма, отгороженные брезентом от волн и ветра, механики колдовали над трещиной. Они приволокли огромный дейдвудный ключ, наложили его на трещину, и сейчас там вспыхивали блики электросварки.

Малым ходом, чтобы только судно слушалось руля, «Кильдин» шел, обгоняемый тяжелыми волнами, покорно кланяясь каждой из них. А когда вдруг мощный вал коварно подкатывался сзади и вздымал корабль на свой хребет так, что нос и корма провисали, тогда становилось особенно жутко — начинали действовать силы, разламывающие судно пополам. А тут еще трещина в палубе…

Тимофей не знал, сколько часов пробыл он на палубе, махая тяжелым ломом. Руки сначала ныли от холода, потом перестали его ощущать, а потом Тимофей не чувствовал уже и рук — лом казался пудовой глыбой железа, и не было сил поднять его, не было сил удержать в руках, хотелось бросить его, лечь прямо на палубу и ни о чем не думать. Но бросить лом нельзя, надо было бить и бить по этим проклятым ледовым наростам, надо было двигаться, прятаться от потоков воды, действовать, надо было спасать пароход.