Оторванный от жизни - Клиффорд Уиттинггем Бирс

а не настоящим заговором. У меня было невероятное желание доказать, что человек способен сбежать, если придет к такому решению. Чуть позднее я похвастался помощнику врача своей неудавшейся попыткой к бегству. Как выяснилось позже, он ее запомнил.

Наказание за подобные выходки не заставило себя ждать. Санитары, казалось, думали, что весь их долг по отношению к запертым пациентам заключался в том, чтобы три раза в день подавать еду. Между приемами пищи они отдыхали, и было опрометчиво мешать им. Больше всего меня раздражало то, что они отказывались принести мне воды, когда я просил. Вода доставалась мне во время еды или в тех редких случаях, когда меня пускали в ванную. Приходилось как-то справляться без питья, и это когда я был в горячке эйфории! Мои вежливые просьбы игнорировались, а на грубые отвечали угрозами и ругательствами. И вся эта война просьб, требований, угроз и ругательств продолжалась до моего четвертого дня в отделении для буйных пациентов. Тогда санитары сдержали свое слово и напали на меня. Я прекрасно понимал, что они собирались заставить меня драться, и часто обвинял их в этом. Они бесстыдно отвечали, что просто ждут шанса «врезать» мне побольнее, и обещали наказать меня, как только я предоставлю малейший предлог для этого.

Ночью 25 ноября 1902 года главный санитар с помощником проходили мимо моей двери. Они возвращались с бала (балы для медсестер и санитаров время от времени проходили зимой). Я вежливо попросил у них стакан воды. Но они спешили спать и, выругавшись, отказали. Тогда я ответил им тем же.

– Сейчас я зайду внутрь и прибью тебя, – пригрозил один из них.

– Значит, я сделаю всё, чтобы тебя не впустить, – ответил я и придвинул к двери железное изголовье кровати.

Демонстративное неповиновение и выстроенная защита дали санитарам предлог, которого они, казалось, ждали. Мне удалось удерживать дверь пару-тройку минут, и это лишь разозлило их сильнее. Когда они вошли внутрь, то были подобны фуриям. Один из них – молодой человек двадцати семи лет – был прекрасно развит физически, но практически лишен моральных качеств благодаря тому, что несколько лет проработал в разных учреждениях, в которых приветствуется дегуманизация пациента и поддерживаются нечеловеческие методы лечения. Именно он и напал на меня в темноте камеры. Главный санитар стоял рядом: в руке он держал фонарь, который излучал слабый свет.

Когда дверь открылась, я больше не сопротивлялся. Сначала меня сшибли с ног. Потом несколько минут пинали по комнате, били руками, коленями и душили. Нападавший даже попытался наступить каблуком мне на щеку. Это ему не удалось, потому что я носил густую бороду, которая меня и защитила. Но мои голени, локти и спину изранили его тяжелые ботинки; и если бы я инстинктивно не подтянул колени к локтям, чтобы защитить тело, я мог бы быть серьезно, а возможно – даже смертельно ранен. Но дело ограничилось серьезными порезами и синяками. Когда меня почти покинули силы, я притворился, что потерял сознание. Лишь эта уловка спасла меня от дальнейшего наказания, поскольку обычно запланированное нападение заканчивалось только тогда, когда пациент не мог говорить и был полностью беспомощен. Достигнув своей цели, они оставили меня (я лежал, скрючившись в углу). Им было все равно, выживу я или нет.

Как ни странно, спал я хорошо, но заснул не сразу. Уже через пять минут я был занят тем, что писал отчет о нападении. Даже опытный военный журналист не смог бы прийти в себя быстрее. Как обычно, у меня был пронесенный контрабандой простой карандаш: на этот раз его доставил мне сочувствующий пациент – в первый день, когда я был в «Стойле». Когда он просунул мне под дверь это маленькое военное орудие, оно приобрело в моем воображении размеры тарана. Бумаги у меня не было. Но раньше я уже писал на стенах и находил их вполне подходящей заменой. Я немного поискал и обнаружил прямоугольный кусок стены, полметра на метр, на котором отражался свет из моей фрамуги.

На следующее утро помощник врача, как обычно, пришел в сопровождении главного санитара, который был виноват в случившемся и прошлой ночью держал фонарь.

– Доктор, – сказал я. – Мне нужно кое о чем вам поведать. – Я со значением посмотрел на санитара. – Прошлой ночью со мной случилось необычайное. Последние два с половиной года я часто сталкивался с вымышленными ощущениями, и, возможно, прошлой ночью ничего не случилось. Возможно, это все было фантасмагорией, как то, что я видел в первые месяцы моей болезни. Как бы там ни было, я оставляю это на ваш суд. Мне просто кажется, что прошлой ночью на меня напали. Если это был сон, то такого толка, которые оставляют следы на теле.

С этими словами я продемонстрировал доктору синяки и порезы. Я знал, что это произведет большее впечатление, чем мои слова. Доктор посмотрел на меня понимающе, но не сказал ни слова и вскоре вышел из комнаты. Санитар, виноватый в случившемся, старался не подавать виду, что волнуется, и я считаю, он полагал, что я не уверен в событиях предыдущей ночи или, по крайней мере, не знаю о его роли в них.

XXI

Ни одного из участников нападения не уволили. Этот факт заставил меня еще лучше понять, что происходит в больнице. Самоконтроль, который помог мне молчать целый день, теперь был со мной. Благодаря этому я избежал многих мук, которые переносили мои соседи по отделению. Раз за разом я отступал, когда санитар собирался меня наказать. Но по меньшей мере несколько больных не обладали достаточным разумом, и их регулярно жестоко избивали те самые люди, которые показали и мне, как поднаторели в этом ремесле.

Вскоре я заметил, что издевательствам не подвергались те, кто меньше всего нуждался в лечении и заботе. Буйного, шумного и беспокойного пациента били за то, что он буйный, шумный и беспокойный. Слишком слабого – физически или умственно – пациента, который не мог справиться с собственными нуждами, часто били из-за беспомощности, потому что санитарам приходилось его ждать.

Обычно на беспокойного или проблемного пациента нападали в тот же день, когда его переводили в наше отделение. Эта процедура, казалось, была частью установленного кодекса бесчестия. Санитары считали, что лучший способ контролировать пациента – запугать его с самого начала. Эти ребята, бóльшая часть которых не имела профессиональных знаний и необходимого опыта, думали, что с буйнопомешанными по-другому нельзя. Один санитар – в тот самый день, когда его уволили, потому что он душил пациента и довел его до такого состояния, что пришлось вызвать доктора, чтобы