Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард

Утром 22 мая 1951 г. в аудитории Зоологической станции сидевший в заднем ряду Уотсон от скуки читал газету, а на трибуну взошел Уилкинс и застенчиво доложил о дихроизме в ультрафиолетовом диапазоне и о молекулярной структуре. В конце выступления он заговорил о нуклеиновых кислотах, и сказанное не разочаровало Уотсона. А когда на экране появилось поразительно четкое изображение, Уотсон, взглянув, выронил газету. Хотя Морис «по-английски» не заметил энтузиазма, вызванного его потрясающим сообщением, он уверенно заявил слушателям, что показанное демонстрирует намного больше, чем ранее полученные изображения, и что данный образец можно считать кристаллическим. Когда же структура ДНК станет известна, будет больше возможностей понять, как работают гены{404}.

Впечатляющие данные Уилкинса поразили не только Уотсона{405}. Дорн сразу же набросал заметки для письма, которое затем отправил Рэндаллу, приписав: «Спасибо, что прислали своего коллегу Уилкинса; его доклад вызвал величайший интерес, и, поскольку он говорит довольно медленно, так что и неанглоязычная часть аудитории все понимала, это был огромный успех»{406}. Астбери также похвалил Уилкинса, заявляя всем, кто был готов слушать, что «картинка намного лучше» всего, что получил он сам{407}.

На вечеринке после докладов Уилкинс с трудом участвовал в болтовне, стараясь выпивать наравне с Астбери. Уотсон наблюдал издали, размышляя над тем, что если гены способны кристаллизоваться, то они должны иметь регулярную структуру, которую можно установить впрямую. Еще не допив первый коктейль, Уотсон знал, что не должен больше терять время в лаборатории Калькара. Путь «в землю обетованную» лежал через рентгеновскую кристаллографию – и Уилкинса, которого нужно было убедить пригласить его в биофизический отдел Королевского колледжа. Однако Джеймс не успел обратиться к Уилкинсу с этой просьбой, так как тот ушел{408}.

В последний день симпозиума, 26 мая 1951 г., сотрудники Зоологической станции устроили для участников экскурсионную поездку. Они отправились к древним храмам Пестума, некогда важного греческого города на побережье Тирренского моря, в местности, которая теперь называется Кампаньей. Эти величественные руины находятся недалеко от пасторального Салерно, сельскохозяйственного рая с фермами и сыроварнями, где производится знаменитая моцарелла. Гости Неаполя почти всегда отправляются прямиком в Помпеи. Каждый год свыше 2,5 млн туристов восторгаются остатками некогда великолепного города у подножия Везувия, который в 79 г. до н. э. извергся прямо на Помпеи и его жителей; это ужасное событие стало символом конца света. Поклонникам морских красот предлагаются лодочные экскурсии к островам Капри и Искья. Относительно немногие путешественники проделывают 95-километровый путь к трем дорическим храмам Пестума{409}.

Когда группа рассаживалась по туристическим автобусам, Уотсон попытался завязать разговор с Уилкинсом. Но водитель решительно велел всем занять свои места, и Уилкинс ускользнул от странноватого американца, чтобы сесть рядом с тем, кого больше всего стремился впечатлить, – с профессором Астбери. Пока автобус петлял по узкой прибрежной дороге, интернациональная компания биологов, биохимиков, физиков и генетиков коротала время за сплетнями, смехом и болтовней. Астбери, один из самых шумных участников этой какофонии, чередовал фривольные анекдоты с глотками виски из видавшей виды серебряной фляжки.

Уотсон молча сидел рядом с хорошенькой молодой женщиной в накрахмаленном розовом платье. Ее руки в белых перчатках держали белую кожаную сумочку, длинную гриву светлых волос венчала крохотная розовая шляпка-таблетка. Это была младшая сестра Уотсона Элизабет, самая обожаемая и уважаемая им женщина. Она приехала в Италию несколько дней назад, чтобы составить ему компанию в поездке по Европе, а затем, если удастся, поступить в Оксфордский или Кембриджский университет{410}. Всю дорогу до Пестума, который совершенно его не интересовал, Уотсон раздумывал, как бы подойти к Уилкинсу и спросить, нельзя ли устроиться в его лабораторию.

Прибыв на место, экскурсанты рассеялись по обширной территории археологического памятника{411}. Уотсон притулился на одном из низких квадратных камней в основании храма, посвященного Гере, который сохранился лучше остальных строений. Его вдруг озарила идея, возможно посланная древними богами. Уилкинсу, судя по всему, понравилась Элизабет Уотсон, и скоро они уже перекусывали вместе. Это единение порадовало Джеймса отнюдь не потому, что долгие годы он вынужден был молча наблюдать, как Элизабет одолевают толпы скучных болванов. Его радость питало то соображение, что если Уилкинс влюбится в его сестру, тогда он как свой человек предложит ему должность в Королевском колледже, которая позволит участвовать в рентгеноструктурном исследовании ДНК{412}.

По воспоминаниям Уотсона, поначалу Уилкинс уклонился от разговора, а по возвращении в Неаполь возможности обсудить ДНК не представилось. Осторожная попытка Джеймса сыграть роль сводни для своей сестры не удалась, и он записал: «Ни красота моей сестры, ни мой огромный интерес к структуре ДНК его не зацепили. Похоже, наше будущее не в Лондоне. Так что я отправился в Копенгаген к дальнейшей биохимической работе, которую собирался избегать»{413}.

Мемуары – ненадежный источник для документирования исторических событий. Вспоминания Уилкинса о поездке в Пестум, написанные в 2003 г., не вполне согласуются с изложением этой истории Уотсоном. Во время их первой встречи Уилкинс, в то время мало что знавший о бактериофагах, почти ничего не понял из пространных речей собеседника о генах и вирусах – отчасти потому, что тот говорил с сильным акцентом выходца со Среднего Запада США. Хотя Уотсон запомнился ему как один из довольно интересных участников конференции, Уилкинс отрицал, что заигрывал с Элизабет: «С ним была сестра, но я не помню, чтобы вообще разглядел ее – в любом случае, меня больше занимали окружающие красоты [Пестума]!»{414} Однако, вернувшись в Лондон, он сказал Реймонду Гослингу, что принять в команду Уотсона нет возможности. «Морис его боялся, – вспоминал позднее Гослинг. – Старина Джим и правда пугает, когда он в ударе»{415}. По другой версии, Уилкинс проинструктировал Гослинга на случай, если «нескладный молодой американец» объявится в Королевском колледже, сообщить ему, что Уилкинс «уехал»{416}.

Для Уотсона было очевидно, что перед ним новое направление исследований – нужно действовать вместе с биофизиками и кристаллографами. В Неаполе он понял, что применение их методов к структуре ДНК – это будущее не только его собственное, но и всей молекулярной биологии. Поскольку попасть в Королевский колледж не получалось, оставались лишь два варианта двигаться по избранному им пути. Первый – завершить работу у Калькара и поехать к Лайнусу Полингу в надежде научиться у того мастерству рентгеновской кристаллографии – Уотсон сразу отверг, потому что, как он выразился, «Лайнус был слишком велик, чтобы тратить время на обучение не знающего математики биолога»{417}. Второй вариант – проникнуть в биофизический отдел Кавендишской лаборатории в Кембридже – был еще более рискованным, поскольку предполагал нарушение контрактных обязательств по гранту, требовавших, чтобы он оставался в Скандинавии. Джеймс все взвесил и выбрал Кембридж.