Золото русского эмира - Виталий Сертаков

И, за секунду до того, как провалиться в пучину, Коваль-старший вспомнил.

Всё было не так! Точнее – не совсем так…

…Наташа закончила со списком, пересчитала деньги и строго посмотрела на дождь за окном. Затем сделала скидку на мужской интеллект и приписала к пункту «6. Свекла»: «одну большую или две маленькие». Позвала мужа, но он не шел. Опять позвала, ласково, затем уже теряя остатки терпения…

Отсутствовала она в кухне всего минут пятнадцать, однако произошедшие перемены ошеломили. Грязное полотенце одним концом успешно варилось в борще. Кастрюля при этом выкипела на две трети, заплевав плиту и окрестности. Второй конец полотенца, свисавший наружу, горел энергично и ровно, как олимпийский факел. Чадящие ошметки кружились хороводом и опускались в готовые к заправке салаты. Окно стояло распахнутым, дождик весело заливал линолеум и опрокинутый «мягкий уголок». Одна из дурацких английских книжек мужа купалась в опрокинутом мусорном ведре. С промокшей обложки Наташе нагло подмигивал придурок в железном шлеме и с топором в руках. Сомнений не было – во всем виновата книга. Этот бармалей Коваль опять зачитался и поджег дом!

Наташа начала глубокий вдох для первой фразы, но внезапно углядела под окном две голые пятки и кусочек синего трико. Остальные части мужнего туловища живописными складками покрывала упавшая занавеска. Металлический карниз лежал тут же, точно любимое копье поверженного в бою витязя. Наташа выпустила воздух и медленно села на пол…

– Страшного ничего! – Врач поправил компресс на Артуровой голове и щелкнул шариковой ручкой. – Легкое сотрясение. Выпишу вам уколы – глюкоза с витаминчиком. Не гулять, не бродить…

– Сотрясение… – как эхо, повторила Наталья. – А может, все-таки молния была? Шаровая!

Доктор поднял глаза от рецепта, поглядел скучно и брезгливо, будто протечку в углу заметил:

– Повреждения от удара молнией носят несколько иной характер.

– Э, а долго «не бродить», шеф? – подал голос Артур. Он настороженно прислушивался к серванту. В глубинах стеклянного монстра что-то позвякивало…

Коваль-старший настороженно прислушивался к самому себе и удивлялся, неужели он в юности мог нести такую чушь?

Всё было не так.

Китоврас и чертовы вещие птицы что-то сдвинули в его судьбе. Он не разбивал так сильно голову в тот день!..

– За две недели должно пройти, – пообещал врач.

Наташа засеменила провожать врача, в шестой раз интересуясь шаровыми молниями. Артур взял с тумбочки зеркальце. Из овального антимира выглянула невероятно молодая круглая физиономия с копной светлых волос. Глаза красные, в прожилках сосудов.

– Люди гибнут за металл! – объяснил Артур отражению и опустил ноги с тахты. Ему вдруг почудилось, что по заляпанным обоям, между торшером и книжным шкафом, промелькнула длинная тень. Артур излишне резко повернул голову – и контузия тут же отозвалась тупой болью. На стене ничего не было, кроме размазанных комаров и сального следа от диванной спинки. Однако Артур ждал, не отрывая взгляда. И дождался.

Вторично промелькнула тень. Без малейшего повода, при затянутых шторах, по розовым узорчатым обоям пронесся всадник на лошади. Рука с вертикально стоящим древком на отлете, развевающийся хвост лошади и темный клубок внизу, у самого пола.

Охотничья собака…

Артур заковылял в коридор, ненароком глянул в зеркало… И застыл. Если бы у него сейчас в руках оказался поднос с самым ценным саксонским фарфором, то фарфор бы немедленно превратился в груду осколков. Коваль-старший тоже замер, умоляя своего двойника не отводить взгляд.

Навстречу ему, прямо из зеркала, надвигался низкий черноволосый уродец с кривым шрамом на лице. На карлике был надет длинный свободный кафтан, подпоясанный сразу двумя, а то и тремя ремнями, с кожаной помочью через плечо. Слегка перекосившаяся неуклюжая голова сидела на воистину бычьей шее. В распахнутом вороте кафтана виднелась резкая граница бронзового загара шеи и нежно-молочной кожи на груди. На шее, на веревочках болтался здоровенный темный крест, но явно не христианский. Человек в зеркале что-то держал в правой руке. Словно заметив Артура, он начал поднимать руку, демонстрируя то ли кусок грубого цветного половичка, то ли обрывок знамени…

Чувствуя, как стремительно прошибает пот, Артур потянулся к выключателю. Карла в зеркале обнажил в ухмылке гнилые клыки – и исчез.

Зажегся свет.

Никого там не было, в тусклом искривленном мирке. Отражались покосившаяся вешалка с зонтиками, календарь с грандиозной женщиной Сабриной и сам юный аспирант Коваль – с вытаращенными красными глазами, в мокром спортивном костюме, в шлепанцах на босу ногу и с симпатичным бинтом на голове.

Надо было срочно выйти на улицу.

Дождь почти кончился. Артур толкнул висящую на одной петле, разрисованную гениталиями дверь парадной и вышел во двор. Напротив, в скелете детской беседки с оборванной крышей, проводили время трое знакомых. Между скамеечками лежала расстеленная газета, на которой присутствовал натюрморт – пластиковые стаканчики и пронзительно-розовая колбаса.

– Салют химикам! – помахал рукой дядя Толя. – Как насчет поучаствовать? Иди, я тебя обниму, студент…

Коваль подошел, стараясь избегать собачьих экскрементов. Дядя Толик выплеснул брызги из белого стаканчика, потянулся налить.

– Дядя Толя, что вам купить, чтобы вы не пили водку? – спросил Артур, принюхиваясь к старику. От Толика пахло неприятно – некачественным алкоголем и овощным магазином, где он подхалтуривал грузчиком. Однако Артур чувствовал что-то еще, к Толику совершенно не относящееся.

Свежескошенное сено. Солнечные зайчики на лице, как будто сквозь листву. Хотя солнце уже неделю как пряталось за угрюмыми рваными мочалками туч. Артур посмотрел на водку в стакане, вернул посуду на столик и удалился. В голове царил неуютный хаос.

Стараясь не делать резких движений, он обвел глазами двор. Двор как двор: помойка, ржавые «запоры», кострища среди вытоптанных кустов, тетки на лавках.

Но кое-что изменилось.

Прямо сквозь пропитавшуюся дождем, в бурых разводах выщербленную стену второго корпуса прорастали ветви ярко-зеленого дуба. Дуб был очень высокий, явно находился в самом соку, могучие ветки заметно раскачивались, не причиняя никакого вреда жильцам, посещающим за разными надобностями свои балконы. На втором этаже статная дама в джинсах и косынке развешивала белье, по диагонали от нее, на третьем, курили на балкончике трое подростков. Еще выше поливал цветы начальник институтской слесарки Макаров, в майке и татуировках. Словно почувствовав внимание, Макаров отставил лейку, обернулся, узнал Коваля и по-брежневски сделал ручкой. Артур изобразил встречный энтузиазм.

Одна из толстенных дубовых ветвей росла прямо из макаровского окна, а в метре от перил балкона болтался повешенный. Босой, в выцветших лохмотьях, с неровной бородой. Лохматая веревка была закручена вокруг ветки; мертвец раскачивался, вытянув ноги по стрелочке, на груди его болталась деревянная табличка.

Начальник слесарного цеха отставил лейку, облокотился о перила и мечтательно закурил. Его рука с тлеющей сигаретой находилась в сантиметре от черного оскала мертвеца.

Коваль не заорал, не бросился вызывать «скорую». Он скрипнул зубами и приказал себе не двигаться с места. Макаров обернулся внутрь своей квартиры, что-то спросил, ему что-то ответили. Мертвец продолжал раскачиваться. Кроме Артура, никому не было до него дела.

«Этого не было, я бы такое запомнил… Дырка в молодости. Оно уже происходит. В тот день я лежал, просто лежал, забинтованный. И кажется, отлеживался еще пару дней. А потом все прошло, даже сотрясения не заработал…»

Сквозь рычание моторов на улице, сквозь вопли караоке из окон девятого этажа до Коваля-старшего донеслись странные звуки. Точно поблизости мычало коровье стадо. Кроме того, показалось, будто повеяло горячим хлебом. Так бывает, когда в стужу проходишь мимо распахнутых дверей пекарни. Вот только пекарни никакой во дворе не наблюдалось. Горела помойка с резиной, псы удобряли лысые газоны, мокли холмики окурков, выкинутых из автомобильных пепельниц. Однако нос чуял свежую выпечку.

…Через двор брели коровы. Очень много коров, все темно-красной, с белыми пятнами, масти и с одинаковым клеймом на задней ноге. Коровы выныривали из гаражного блока, откуда-то сверху, точно спускались с пригорка, неторопливо проплывали сквозь песочницы, карусельки и детские качели, сквозь воркующих с сигаретами мамаш – и задумчиво погружались в ободранную стену жилого дома.

Стадо было призраком, но призраком подозрительно материальным. Доносилось не только мычание, но и перезвон грубых бубенцов, шлепанье тяжелых копыт по лужам, тявканье собак. А потом из расписанной пошлостями стенки гаража показался пастух. Пастухи всех времен и народов очень похожи, такова уж специфика работы. Но Коваль-старший как-то сразу, поспешно отбросил мысль о мираже, о перемещениях воздушных масс и прочих погодных фокусах. Это стадо и этот пастух не перенеслись в центр города из ближайшего совхоза.