Дева в голубом - Трейси Шевалье

— Вот и прекрасно, — пробормотала я и посмотрела на Жана Поля. — А откуда, собственно?

К моему удивлению, Жан Поль смутился еще больше.

— Да ерунда все это, ерунда, они просто… — Он вновь остановился и потеребил край нагрудного кармана.

— Просто — что? — При мысли о том, что им может быть известно, я почувствовала тошноту.

Жан Поль извлек из кармана пачку сигарет.

— Знаете автомат рядом с площадью?

— Ах, вон оно что.

Наверное, кто-то в тот вечер видел, как Рик покупал презервативы. Господи, что еще они вынюхали? Может, доктор всем сообщает подробности каждого визита? Или они роются в мусоре?

— Что еще обо мне говорят?

— Зачем вам это знать?

— Что еще обо мне говорят?

Жан Поль выглянул в окно.

— Берут на заметку все ваши покупки. Почтальон докладывает о каждом полученном вами письме. Известно, где вы бываете в течение дня и как часто выходите с мужем. А если вы не закрываете ставни, то и происходящее внутри дома тоже становится известно.

Казалось, Жан Поль скорее журит меня за то, что держу ставни открытыми, нежели земляков за то, что они заглядывают в окна.

Вспомнив, как едва не задохнулся ребенок и как сомкнулись передо мной спины, я вздрогнула.

— И что же говорят?

— Хотите знать?

— Да.

— Сначала толковали про пирожки с луком и про беременность. Потом начали перемывать косточки, когда вы купили стиральную машину.

— Но почему?

— Говорят, что нужно стирать одежду руками, как все. Что машины положены только женщинам с детьми. Говорят еще, что ставни вы выкрасили безвкусно и что для Лиля этот цвет не подходит. Что вам не хватает воспитания. Что не следует носить платья без рукавов. Что говорить по-английски с людьми неприлично. Что вы лгунья, потому что сказали мадам Роден в boulangerie, будто живете здесь — в то время, когда еще не жили. И это было первое о вас впечатление. Изменить его трудно.

Какое-то время мы ехали молча. Я не знала, что мне делать — то ли плакать, то ли смеяться. По-английски я разговариваю только в присутственных местах, но оказывается, это имеет большее значение, чем все мои попытки говорить по-французски. Жан Поль закурил сигарету и со скрипом опустил окно.

— А вы тоже считаете, что я веду себя неприлично мне не хватает воспитания?

— Нет. — Он улыбнулся. — И мне кажется, что вам чаще следует носить платья без рукавов.

Я вспыхнула.

— Что же, обо мне и единого доброго слова никто не сказал?

Жан Поль на мгновение задумался.

— Людям кажется, что у вас очень симпатичный муж, даже несмотря на… — Он потрогал шею сзади.

— Хвост.

— Вот-вот. Но они не понимают, зачем он бегает, и считают, что шорты его слишком коротки.

Я улыбнулась про себя. Действительно, в деревне бег трусцой выглядит странно, но Рику никогда не было дела до того, что говорят люди.

— Да, но вы-то откуда знаете, что обо мне говорят? — Я перестала улыбаться. — Пирожки с луком, беременность, ставни, стиральная машина и прочее? Вроде бы вы выше всех этих сплетен, но, получается, знаете не меньше других.

— Я не сплетник, — твердо заявил Жан Поль, выпуская в окно струю дыма. — Все это мне было передано как предупреждение.

— Предупреждение о чем?

— Элла, всякая наша встреча становится общественным событием. Вам не следует видеться со мной. Мне сказали, что о нас уже судачат. Мне следовало бы вести себя осмотрительнее. То есть я-то могу не волноваться, но вы женщина, а женщинам всегда труднее. Понимаю, понимаю, вы хотите сказать, что это не так, — заторопился он, видя, что я готова его перебить, — но, что бы вы на этот счет ни думали, так оно и есть. К тому же вы замужем. И иностранка. Что только осложняет положение.

— Меня оскорбляет, что вы ставите их суждение выше моего. Что дурного в наших встречах? Видит Бог, я ни в чем не провинилась. Я замужем за Риком, но из этого не следует, что мне запрещается разговаривать с другими мужчинами.

Жан Поль промолчал.

— И как только вы можете так жить? — нетерпеливо бросила я. — Среди всех этих сплетен. Что, и о вас тоже все известно?

— Нет. Конечно, привыкать к такой жизни после большого города было очень трудно, но я научился вести себя благоразумно.

— А-а, так вы называете это благоразумием — таиться от всех? Знаете, а ведь выглядим мы и впрямь грешниками.

— Боюсь, вы слишком все упрощаете. Больше всего задевает людей, если все происходит у них на глазах, прямо перед ноздрями.

— Перед носом. — Я невольно улыбнулась.

— Ну да, это я и хотел сказать, перед носом. — Он мрачно улыбнулся в ответ. — У них совсем другая психология.

— Что ж, так или иначе, но предупреждение пропало втуне. Встреча состоялась.

Весь остаток пути мы проделали молча.

Переплет наполовину сгорел, страницы обуглены, читать текст невозможно, за исключением фронтисписа. Чьим-то тонким почерком, выцветшими коричневыми чернилами было написано следующее:

«Жан Турнье, р. 16 августа 1507 г.

женился на Анне Турнье 18 июня 1535 г.

Жак, р. 28 августа 1536 г.

Этьен, р. 29 мая 1538 г.

женился на Изабель дю Мулен 28 мая 1563 г.

Жан, р. 1 января 1563 г.

Якоб, p. 2 июля 1565 г.

Мари, р. 9 октября 1567 г.

Сюзанна, р. 12 марта 1540 г.

вышла замуж за Бертрана Було 29 ноября 1565 г.

Дебора, р. 16 октября 1567 г.»

Четыре пары глаз остановились на мне: Жан Поль, Матильда, месье Журден — который, к моему удивлению, оказался здесь же и сидел рядом с Матильдой, отпивая что-то из высокого бокала, — и девочка со светлыми волосами, оказавшаяся дочерью Матилды Сильвией; пристроившись на табурете со стаканом кока-колы в руках, она смотрела на меня расширившимися от возбуждения глазами.

Меня слегка подташнивало, тем не менее, прижимая Библию к груди, я улыбалась.

— Oui, — только и повторяла я, — oui.

Глава 5

ТАЙНЫ

Прежде всего здесь были совсем другие горы.

Изабель вглядывалась в окружающие ее со всех сторон склоны; обнаженный каменный козырек у самой вершины выглядел так, что казалось, будто он может оторваться и рухнуть в любой момент. Деревья тоже были другие, они жались друг к другу, словно мох, оставляя между собой редкие ярко-зеленые прогалины.

«Наши Севенские горы, — думала Изабель, — напоминают живот женщины. А эти скорее похожи на плечи. Более острые, более определенные по форме, более строгие. Жить в таких горах будет нелегко». Изабель вздрогнула.

Они остановились у реки, на границе Мутье, часть большой группы путников, оставивших Женеву в поисках местожительства. Изабель с трудом удерживалась, чтобы не умолять их не задерживаться здесь, продолжить путь, пока не попадется что-нибудь более привлекательное. Но никто не разделял ее тревоги. Этьен и еще двое мужчин отправились в деревню, на постоялый двор, справиться насчет работы.