Кровь героев - Колин Александр Зиновьевич

На следующий день перед штурмом Анслен открыл среди своих сторонников предателей, пытавшихся на рассвете отворить ворота. Барон не отказал себе в удовольствии лично зарезать пятерых негодяев и, когда осаждавшие пошли на приступ с противоположной от ворот стороны, совершая тем самым, как было условлено (Анслен сумел вырвать признание из уст одного изменника) отвлекающий маневр, велел опустить подъемный мост и распахнуть ворота.

Авангард мстителей, числом человек до двадцати, возглавляемый двоюродным дядей отрока Иоанна, успел проникнуть на территорию внешнего двора замка прежде, чем опустилась стальная решетка, и… угодил в засаду. Остальные силы штурмовавших ворота мстителей оказались отрезаными от них и принуждены были смотреть, как их товарищи находили быструю смерть от стрел и мечей дружинников де Шатуана. Едва стало известно, что захвачен в плен дядя Иоанна, осаждавшие прекратили свои атаки.

Анслен приказал сбросить со стены убитых и раненых врагов, оставив в заложниках одного лишь знатного своего пленника, обещая Иоанну сварить его родственника в котле, если осада не будет снята. Кроме того, кто-то напомнил славному рыцарю о женах и дочерях гостей. Изможденных женщин извлекли из подвала башни, где те сидели несколько дней без воды и пищи. (Анслен просто забыл про них.)

Показав юному де Бриллю его собственную мать, защитники замка пригрозили, что, если Иоанн и его сторонники не уйдут, всех женщин ожидает лютая смерть. Осаждавшие с опозданием прибегли к увещеваниям священников. Анслен и его солдаты остались глухи к вразумляющим речам.

Наступил вечер. Понимая, что, несмотря на некоторые тактические удачи, время работает против него, барон де Шатуан созвал всех способных держать в руках оружие и сидеть в седлах сподвижников, коих оказалось не более тридцати. Военный совет продолжался до глубокой ночи, и, когда жар споров поугас, все согласились со своим предводителем и оседлали коней…

Ярко горели факелы дозорных, хорошо видимые из лагеря мстителей, расположенном у дороги, что вела в замок. Не ведали беды дремавшие на холодном ветру стражники, никак не ожидали осаждавшие, что кровожадный барон решиться на такую дерзкую выходку. Точно ураган, обрушились солдаты де Шатуана на лагерь неприятеля, топча копытами коней, рубя мечами ошалело выскакивавших из палаток рыцарей и заснувших возле дотлевавших костров дружинников и крестьян.

Опомнившиеся мстители снарядили было погоню, но куда там! Анслен все предусмотрел и позаботился о заводных лошадях, коих в замке оказалось более чем достаточно. Преследователи быстро отстали, а мятежный барон со своей изрядно поредевшей дружиной, нашив кресты на плащи, неустанно продвигался к Венеции, не брезгуя грабежом и убийствами. В республике дожей де Шатуана и дюжину его солдат ждало разочарование. Крестоносцы осаждали захваченную венграми шестнадцать лет назад Зару и по слухам вот-вот должны были взять ее.

Огорчившись было, что где-то без него делят куски сладкого пирога, барон даже немного приуныл, но потом, отдохнув, воспрянул духом и двинулся вдогонку берегом, где собрал вокруг себя довольно большой и разношерстный отряд, объединенный властью своего свирепого предводителя и общностью интересов — неуемной жаждой грабить кого ни попадя.

Это занятие так увлекло Анслена, что он с Мишелем, Кристинаном и еще пятью участниками кровавой бойни в родовом замке едва успели на последний корабль, уносивший «взявших крест» рыцарей к берегам Греции, к не чуявшей беды столице Византии. Спустя год древний град Константина пал. Целую неделю крестоносцы, почти не понесшие потерь во время штурма, словно соревнуясь друг с другом в жестокости, предавались грабежу и насилию в самом богатейшем городе мира.

Анслен начал было преуспевать, но благодетель его, граф Фландрский Балдуин, ставший первым императором Франкской Романии, угодил в плен к царю Калояну, а сам де Шатуан едва не погиб в той битве с болгарами.

При Генрихе дела норманнского мятежника тоже поначалу шли неплохо, но, как говорится, бес попутал. Не смог Анслен спокойно смотреть на разжиревших котов — греческих попов-ортодоксов. Де Шатуан с присущим ему энтузиазмом принялся грабить православные церкви и монастыри. И все бы хорошо, да на беду император Генрих, опасаясь на религиозной почве смут и волнений среди местного населения, велел перебить дружину своего непослушного слуги, а его самого заковать в кандалы и посадить до времени в темницу.

Не зная, как ему поступить с ослушником, император откладывал решение. Тем временем нашлись у заточника и доброхоты при константинопольском дворе. Не такой уж и большой грех — грабить неверных. Ну да, конечно, не грех, но можно ли нарушать императорский указ, каким строго-настрого запрещается грабить греческое духовенство? Так-то оно так, но тогда получается, что и кого познатнее надо запихивать в подземелье, не один же, в самом деле, Анслен де Шатуан позволял себе подобные вольности? Были среди нарушителей воли императора и люди, знатностью и богатством не уступавшие выборному престоловладельцу.

Одним словом, император выпустил нарушителя своих указов и велел тому убираться на все четыре стороны из своих владений. Анслен заартачился было — куда же, мол, я пойду? Пришлось Генриху ему еще и денег давать на дорогу, лишь бы выпроводить строптивца ко всем чертям.

Климов, прочитав об этом, лишь покачал головой: «Во наглость у мужика!»

Заметив, что профессор смотрит на него, Саша поднял голову.

— Так это что, — спросил он с удивлением, граничившим с ужасом, — мои предки?

— Именно так, — часто закивал головой профессор.

— Эйрики, Харальды, Рольфы или как их там? — переспросил Климов, и, получив подтверждение, продолжал: — И Генрих Сова, и Анслен этот, и сам Габриэль?

— Разумеется, — заверил Сашу Стародумцев. — Что касается последних двух — несомненно. Раз эти рукописи унаследовал ваш отец, то и он, и вы, конечно, наследники мессира Габриэля де Шатуана, как и он наследник своего отца и деда. Все сходится.

«Ну и ни себе же фига! Родственнички! Ударная бригада убийц, насильников и ворюг! Браво, Сашок, тебя можно поздравить!» — подумал Саша, но вслух спросил, точно для убедительности тыча пальцем в первый лист перевода:

— А кто же Анри де Шатуан?

— А вы прочтите дальше, Александр, — попросил профессор. — Большая часть того, что вы прочитали, была, к моему сожалению, написана на норманнском наречии, да еще в стихах, которые я, не располагая ни временем, ни соответствующим талантом, был просто не в состоянии передать подобающим образом. Здесь лишь общий смысл и наиважнейшие детали истории вашего рода.

«Моего рода! Твою мать, а?»

А Стародумцев продолжал.

— Откровенного говоря, месье Антуан недоумевал, как мог подобный памятник литературы покинуть пределы Франции, — произнес профессор. — Он ведь не знает, почему Шатуаны никогда не обнародовали своего наследия. А оно, согласитесь, представляет огромный научный интерес, как, скажем, написанные все на том же наречии, только веком раньше, новеллы Марии Французской.

Александр не стал интересоваться тем, кто такой месье Антуан (надо полагать, коллега Стародумцева, от которого тот и узнал про манускрипты) и, тем более, кто такая Мария Французская (голова и без нее пухла от имен), а вот причину скрытности предков Климову почему-то захотелось уточнить. Какие-то детские воспоминания снова всплыли в его сознании. Получив ответ профессора, Саша насупился… Он-то считал все эти бредни насчет проклятия сущей чепухой. Впрочем, хотя сидевший на его кухне старик и не производил впечатления выжившего из ума человека, все же был, как бы это сказать, довольно странным субъектом.

А кто тут не странный? Кому ночью снились фрагменты событий без малого восьмисотлетней давности? Снились? Да нет, это не сны… И даже не увлекательный исторический фильм. Бред законченного психопата! Беда заключалась в том, что в своих невероятных видениях Александр ощущал себя то Эйриком, то Беовульфом — Харальдом, то, что было уж и вовсе жутковато, Ансленом, чьи подвиги воспел в стихах и прозе его внук Габриэль. А ведь чтение перевода только начато. То ли еще будет? Впрочем, такое ли уж чудовище этот Анслен? Что было бы, победи Жильбер? Такая же резня… Разве что соседи бы целы остались… Да что Жильбер? А мало ли крови пролили, мало ли зверств совершили наши собственные деды в Гражданскую, да и в Отечественную? А ведь на дворе двадцатый век… Да Сталин с Гитлером угробили народу больше, чем все их венценосные предшественники, вместе взятые! Ну и причем тут Сталин? Он, хотя и был Генсеком самой многочисленной в мире партии, в волка, насколько известно, не превращался.