Люди в белом - А Крабов

— Смотри, Алексей, тут, наверное, и копрокультура есть, — пропуская напарника вперед, бросил я напутствие.

На площадке второго этажа поднялась какая-то возня, и мы с радостью осознали, что нас здесь ждут, и мы желанны.

— Помощь идет! — закричал Краснощеков и, делая неестественно широкие шаги, поспешил наверх.

— Они не дышат! — кинула нам в лицо старушка, видимо, жительница одной из квартир.

Помимо старушки на площадке находились еще трое наблюдателей: мужчина в полинялых тренировочных и две женщины бальзаковского возраста, без особенностей. Женщины выцвели настолько, что казались частью стены.

— Кто вызвал бригаду? — спросил Алексей, обводя всех страшным взглядом и опускаясь на корточки перед потерпевшими.

Мужчина мгновенно ретировался, а женщины еще больше слились с окружающим фоном. Одна старушка продолжала причитать и умоляла спасти сынков.

— Сынки были, судя по форме, курсантами военного училища. Точечный зрачок, синий носо-губный треугольник и весьма редкое дыхание указывали на банальную перидозировку героина.

— Ай, молодца! — сказал Краснощеков, — вот уже и военные пристрастились к герычу. Скоро и мы с тобой также, где-нибудь.

— Типун тебе на язык, гад паршивый! — крикнул я, живо представив наши два тельца в подобной ситуации. Больше всего мне не понравилась загаженность кафеля на котором нам бы предстояло лежать.

Громкий синхронный хрип обоих кадетов возвестил нам о том, что пора бы шевелиться. Я побежал в машину за носилками, а напарник принялся звонить по квартирам в поисках трудолюбивых мужиков.

Ценою невероятных усилий двух алкоголиков и нас, минуя котлован и газопровод, больные были доставлены в карету.

С толстой, покрытой бородавками, липы слетел первый осенний лист и через открытую дверь автомобиля лег на молодое лицо одного из курсантов.

"А вдруг и я когда-нибудь так?" — ужаснулся я, и какой-то холодок, родившийся в области солнечного сплетения, стал разрастаться внутри, и меня передернуло.

— Ты чего дергаешься? — спросил Краснощеков, щелчком сбивая лист со лба юноши, — давай лучше попробуем заинтубировать, а то он совсем плохой. Коля, понеслись, в помощь вызывать не будем, — бросил он через оконце, и машина полетела в сторону известной всем наркоманам города больницы в Купчино.

Нам повезло. Обоих любителей героина удалось спасти. Принимая на обмен интубационную трубку у медбрата приемного покоя и провожая взглядом два тела на каталках, исчезающих во чреве токсикологического отделения, я подумал:

"Пусть живут и никогда больше этого не делают".

То ли в связи с последним вызовом, то ли в связи с предстоящим отъездом, на меня накотила тоска. Я сидел и смотрел, как сияющий, подобно медному самовару, Краснощеков, с энтузиазмом пчелы, пытался создать подобие праздника. На видавшую виды поверхность, знавшего и лучшие времена стола, изъеденную проплешинами пятен неясного генеза, напарник аккуратно стелил скучные рекламные листки, создавая импровизированную скатерть. Я в раздумье разглядывал веснушки сигаретных ожогов на когда-то лакированной столешнице.

— Ты что тухнешь? Иди, лучше принеси стаканы снизу и народ позови, — сказал Краснощеков и начал выставлять на стол бутылки молдавского вина, которые он приобрел накануне.

— С такой рожей лучше никого не звать. Можно подумать, что у тебя, Михайлов, поминки, а не отвальная. Я сама схожу за стаканами, — сказала Лена Лапкина, которая все это время сидела и наблюдала за Алексейчиком.

— Да, этот депрессоид только распугает всех своей тревожной мнительностью, — поддакнул Алексейчик и попытался прихватить, исчезающую в дверном проеме, Леночку.

— Шалунишка! — донеслось уже с лестницы.

Я, желая избежать дальнейших упреков в свой адрес, включил телевизор. Пластилиновый мультик, являющийся отбивкой на музыкальном канале, длился слишком долго и ненавязчиво подталкивал к мысли посетить места общего пользования. За спиной послышался хлопок, возвестивший о том, что пробка покинула свое горлышко. Краснощеков перестал кряхтеть, и послышалось характерное бульканье.

Я понял, что пора разбить зеркало, отражающее мое хмурое эго, и, выхватив у возмущенного напарника бутылку, сделал пару приличных глотков.

— Как боженька лапоточками пробежал, — поглаживая себе эпигастральную область, объявил я и улыбнулся.

— Ах, вот в чем дело. Тебе просто выпить хотелось, — Алексей хлопнул себя ладонью по лбу, — а я-то думаю, что такое.

— Это правда. Для расслабления я не умею использовать внутренние резервы эндорфинов, — ответил я.

— Вам что, пять минут не подождать? — Лапкина ворвалась в комнату в сопровождении Зарабского и Вислоухова.

— За что пьем? — спросил последний.

— В отпуск в Германию едем, — сказал я и принял у негодующей девы стакан.

— 8652 и 9952, поехали, — крикнул селектор.

— Ну все, Лена, остаешься с Леонидом Израилевичем охранять боекомплект, — Алексей указал пальцем на бутылки, — мы быстро.

— Им оставь! — буркнул Зарабский, — приедешь и единственным удовольствием будет сдача стеклотары.

— Давайте братцы на ход ноги примем, — Вислоухов, довольный тем, что остается один в обществе вина и милой барышни, мигом наполнил стаканы.

— Двое пострадавших в одной квартире, — объяснил диспетчер Краснощекову с Зарабским, протягивая листки с вызовами.

Встретил всю честную компанию, обремененную чемоданами и папками, окровавленный человечек со злобно бегающими глазками и, видимо, испытывающий неприязнь ко всему, что обладало витальными функциями.

— Мы с женой сковородками подрались, давайте лечите нас и уматывайте, — фыркнул он.

От этих слов мы впали в тягостное уныние.

— Это нам вместо здравствуйте, — сказала Настенька, работавшая в паре с Зарабским.

— Куда пройти-то? — нарочито ласково спросил Алексей у пьяного хама.

— Идите за мной и поменьше вопросов задавайте, — буркнул тот.

— Порою людям надо просто бить в морду в качестве психотерапии. Тогда они начинают разговаривать с тобой вежливо, — шепнул мне Краснощеков.

— Мне уже хочется накернить этому упырю по бороде, — ответил я.

Дверь в комнату отсутствовала как таковая, вместо нее висел огрызок старой занавески. Оставшееся пространство было перегорожено дверцей шкафа с потрескавшимся и отколупливающимся покрытием. Проходя мимо, Анастасия подцепила ноготком лаковую скорлупу и, отколов приличный кусок, брезгливо бросила его на пол. Миновав это незатейливое препятствие, мы очутились в годами непроветриваемой комнате, и нам в нос ударил ни с чем не сравнимый застоявшийся запах ханыг.

— Кто вызвал этих?.. — спросила возлежавшая на грязной оттоманке "мадам Грицацуева" и презрительно ткнула в нас окровавленным пальцем.

На темени женщины красовалась приличных размеров ушибленная рана, из которой пульсирующей струйкой истекала артериальная кровь, перекрашивая серые замызганные простыни в цвет мясных помоев. Рядом валялось орудие битвы — увесистая чугунная сковородка с псориазными бляшками жирного черного нагара.

— Этих вызвал я, — объяснил мужичок и какой-то портянкой начал вытирать кровь, стекающую с его лба, — мы ведь кровью истекаем, дура!

— Давай работать, Анастасия, — сказал Зарабский и подошел к женщине. Настенька вздохнула и, открыв сумку, стала доставать оттуда перевязочный материал.

Зарабский не оставил выбора, и нам пришлось общаться с мерзким, претенциозным типом.

После десяти минут взаимных упреков, пререканий и нытья повязки были наложены, но, несмотря на обилие бинтов, кровотечение не останавливалось, и аккуратные "шапочки Гиппократа" быстро пропитались кровью.

— Надо ехать в больницу, зашивать ваши раны, — объявил пострадавшим Зарабский.

— Давайте тут зашивайте, мы что, зря налоги платим? — продолжал грубить мужик. Встав, он грубо оттолкнул Александра и направился куда-то в коридор.

— Это ты-то платишь налоги? — сорвалась Анастасия и швырнула окровавленные перчатки в угол, заставленный пыльными, пустыми бутылками, встревожив стайку тараканов. В ответ послышалась нецензурная брань, содержащая в себе угрозы физического воздействия.

— Так, мне надоело с ними пререкаться, вызываем ментов, — обреченно констатировал Краснощеков и направился к телефону.

Предвкушая длительное бездействие, я сел на сумку и, поделившись сигаретами с Настей, закурил.

Зарабский, не обращая внимания на стенания и вопли потерпевшей по поводу нашего хамского поведения, принялся рассказывать пошленькие анекдоты, рассчитанные на аудиторию глупеньких, неискушенных выпускниц медицинского училища № 8. Подобный оборот событий еще больше усугубил обстановку.