Тщеславие - Виктория Юрьевна Лебедева

— Не судите и не судимы будете, — процитировала я с потугой на глубокомыслие, — только мне-то ты зачем об этом рассказываешь?

— Ну… — Лора замялась, — просто я тебе доверяю. Хотелось поделиться с кем-нибудь, а то муторно как-то. Он, конечно, сам виноват был, нечего к подруге дочери клеиться. Мне только Елену Анатольевну жалко, такая женщина замечательная.

— Зачем ты вообще к нему поехала? Могла бы отказаться, он же тебя насильно не тащил.

— Ну, не тащил, — согласилась Лора. — Ой, Надь, я правда не знаю, зачем я это сделала… Наверное, мне было просто любопытно.

Лора давно ушла к себе, а я все ворочалась — и ни в одном глазу даже намека на сон. Про Лорины похождения я была наслышана и раньше, и никакой Америки она мне этим своим откровением не открыла, я только пыталась понять, зачем она мне все это рассказывала, тем более здесь и сейчас. Пыталась и не понимала… Предупредить она меня хотела, что ли?

Глава 18

Слава опять исчез, я звонила ему каждый вечер из единственного гарнизонного телефона-автомата, и днем с работы, даже утром звонить пробовала, но все было бесполезно — дома никто не брал трубку. Лора исчезла тоже, Сергей буркнул мне в ответ: «Здесь такая не проживает». Я не знала, что и подумать. Вернее, знала отлично, но от этого знания мне легче не становилось, наоборот… Я, можно сказать, была в панике. Перемещалась — подобно сомнамбуле — по привычному до отвращения маршруту и была глуха к стараниям преподавателей; не могла уснуть без приличной порции валерьянки. И все ходила, ходила к овощному магазину, отстаивала очередь к телефонной будке, ледяными пальцами прокручивала ржавый с одного бока диск, а потом считала гудки: один, два, три… двенадцать, тринадцать, четырнадцать — а мне колотили в стекло страждущие: «Девушка, не задерживайте!», и я выходила, снова становилась в конец очереди, но увы…

А недели через три трубку наконец подняли…

— Алло? — вопросительным женским голосом сказала трубка, и сначала я подумала, что ошиблась номером, но все-таки попросила на всякий случай:

— Будьте добры, позовите, пожалуйста, Славу…

— Очень жаль, — ответила трубка, — он сейчас не может подойти. — А потом доверительным полушепотом расшифровала: — Он в душе.

А я на другом конце провода ловила посиневшими от холода губами чистый воздух начала декабря, и округлое слово «Лора» перекатывалось где-то глубоко в горле, но срывалось, проскальзывало и никак не хотело выйти наружу.

— Надя? — после небольшой паузы сказала трубка тоном вопроса-утверждения.

— Да, — выдавила я с усилием.

— Привет, — сказала трубка ласково, — ты меня что, не узнала?

— Почему? Узнала…

Ты извини, — замялась трубка, — это все как-то случайно вышло, понимаешь?

— Чего уж тут непонятного…

— Знаешь, Надь, нам надо встретиться и поговорить, — гудела трубка примирительно, — приезжай к нам в гости, пива выпьем. Мы же взрослые люди, мы не будем из-за ерунды ссориться, правда?… Ну, приедешь?

— Нет.

— Почему?

— Глупый вопрос.

— Но нам же надо поговорить, и я уверена, все сразу объяснится!

— Да не хочу я с тобой разговаривать! Никогда! — прокричала я Лоре и в бешенстве нацепила трубку на покореженный рычаг.

На следующий же день Слава объявился в институте — взгляд виноватый и довольный, а по щекам — характерные красные пятна: волнуется. А я не понимала, все мое существо отказывалось понимать произошедшее. «Это неправильно, здесь какая-то ошибка, — вертелось у меня в голове, — так нельзя, его надо остановить!»

— Пойдем-ка прогуляемся, — сказала я Славе, и он безропотно последовал за мной на улицу.

Сначала мы тупо шли вдоль шоссе, уворачивались от встречных прохожих, не смотрели друг на друга и молчали, и это была наша самая первая настоящая пауза… С неба сыпал то ли снег, то ли тополиный пух, мне было жарко, безумно жарко, и я начала торопливо стягивать перчатки.

— Ну? — не выдержал Слава. — Что?

— Сам же знаешь, — отозвалась я.

— Да, — кивнул Слава и тут же искренне возмутился: — Я только не понимаю, зачем ты так с Ларисой, что она тебе сделала? Ты пойми, ведь она уже сейчас — глубоко несчастный человек, ее только пожить берут, но разве любит кто-нибудь?!

Я остановилась и молчала, шок нагрянул на меня на половине следующего шага и на половине слова. А он продолжал все агрессивнее:

— Это что же получается? Гуляй с кем хочешь, только чтобы я их не знала, да?

— Ты не понимаешь…

— Нет, понимаю! — уже почти кричал Слава. — Сам не ам и другим не дам!

Но он не понимал, на самом деле не понимал… Ведь он практически приглашал меня «держать свечку». Я представила себе Лору, как она сидит на кухне с длинной сигареткой между пальцами и сравнивает его «мужские достоинства» с аналогичными «достоинствами» Сергея и Толика, и всех других, кто у нее там был в жизни, и рассказывает, у кого что длиннее, а у кого — лучше действует… И, черт возьми, какая гадость… Я не могла больше общаться с Лорой, физически не могла…

— Мы с тобой все равно жить вместе не сможем, — продолжал кричать Слава, — потому что ты давишь, я себя швалью последней чувствую, такая ты у нас правильная!

Ну что я могла ему сказать, я не имела права объяснять ему. И глупо было бы говорить о Лоре плохо, он был ослеплен и воспринял бы это лишь как проявление ревности. Бесполезно, все было бесполезно, но меня уже понесло, и я начала уговаривать:

— Ну пожалуйста, остановись! Подумай как следует! Просто подумай! Хочешь мир спасти? Тогда помоги и мне! Ты же никогда не спрашивал, как я живу… А знаешь, почему мой отец умер? Напился и замерз в сугробе, под забором. Ты ведь был у нас, ты же сам все видел, но я же не жалуюсь…

— Ну-у-у, — протянул Слава и громко хлюпнул посиневшим от холода носом, — глядя на тебя, мысль о защите пропадает сама собой… Ты — сильная… Я уже подумал, и знаешь, Наденька, ты не права! Что ты делаешь?! У нас ведь с тобой такие отношения! Потому что ты другая, просто другая! Мы с тобой обязаны остаться друзьями! — Он опять почти кричал, а потом неожиданно взмолился — Ну пожалуйста, не ломай!

— Что ломать-то, — я развела руками, — все вроде уже сломано.

— Ой, — лицо Славы отобразило крайнюю степень брезгливого отвращения, — вот только не надо делать из меня Хулио Аморалеса, я тебе, кажется, никогда ничего не обещал! Это ты с самого начала за мной ухаживала!

— Да я просто