Обратная перспектива - Гарри Гордон

Да, являясь не особенно отёсанным, не получив должного и желаемого образования, я обладаю, тем не менее, завидным качеством: понимаю людей, распознаю их с первого взгляда, и, будучи человеком сочувствующим и незлым, о чём свидетельствует сам факт написания этого письма, умею преподнести их более располагающими, и, кто знает, более значительными.

Тема провинции — для меня вовсе не тема, а сущность моего внутреннего мира, который на грани эпох, при смене представлений о добре и зле, очутился в состоянии стресса, что грозило моему физическому существованию.

Это привело меня к необходимости создать некое безусловное пространство, реальнее реального, населить его людьми, приходящими, временно остающимися, и уходящими, и таким образом выжить не только самому, но и предотвратить мировую катастрофу, хоть на короткое время, потому что — мы-то с Вами знаем — предотвратить её совсем, похоже, невозможно, а возможно лишь придать ей ползучую и стёртую форму.

Насколько я понимаю, Вы, мистер Чарльз, тоже стремитесь создать свою Йокнапатофу, в чём я желаю Вам преуспеть, и в чём, я подозреваю, Вы преуспеть не сможете, потому что Россия, во-первых, не Америка, и потому что, во-вторых, Америка не Россия, и возможности у неё, хотя бы в создании воображаемых отношений, гораздо больше, — настолько она, Америка, ещё первобытна и не определена ещё Небесами, как безусловный объект красоты и силы.

В моей Йокнапатофе главная проблема — пережить и перемолоть буржуизацию и урбанизацию прекрасного патриархального быта, с его устоями, табелями о рангах в семейных и расовых отношениях, согласиться с устоями новыми и не сойти с ума от крови, пота и скрежета, сопровождающих крушение старого и нарождение нового мира.

В Вашей Йокнапатофе — сладкий запах упадка, смешанный с запахом коровьего навоза, вымирание и вырождение, поголовная американизация тех, кто спасается, как может.

Вам, мистер Чарльз, труднее, и я искренне желаю Вашей Йокнапатофе существовать, как всё ещё существует моя, и приютить и взлелеять то количество персонажей, которое сможете потянуть.

Именно поэтому, желая Вам сил и здоровья, позволю себе дать Вам несколько советов:

Не бросайте, по возможности, физических усилий, лучше всего, если позволяют средства — авиаспорт; это и новый взгляд с высоты, и, конечно, адреналин, столь необходимый Вам в Вашем возрасте.

Если же нет такой возможности, и Вы стеснены финансово — займитесь дайвингом, говорят, у Вас есть сносное Чёрное море. То же ощущение полета, тот же адреналин плюс трофеи — морская рыба очень полезна, она убивает холестерин.

Старайтесь не злоупотреблять бобами, а сою и вовсе вычеркните из своего рациона — она очень не полезна мужчинам.

Желаю Вам победить. Вы сможете!

Уильям Фолкнер, эсквайр.

Глава десятая

1

Январское солнце поднималось уже высоко и Карл, срывая перед сном листок календаря, радовался графе «долгота дня», зачитывался ею.

День прибавился уже на час, и каждую ночь прирастало две-три минуты. Знать бы только, чему ты радуешься…

Ивовый модерн заливался сверху вниз тягучим маслянистым светом. Синие тени сползали на глазах. На толстой иве обозначился тёмный пупок посреди ствола.

— Смотри, Танюша. С дерева штаны сползают.

— Привет от Олеши, — сказала Татьяна и глянула в окно. — Действительно. Ты бы в магазин сходил по такой погоде.

Выход из дома зимой был для Карла проблемой почти не разрешимой: снять домашние штаны и надеть уличные, развязать шнурки на сброшенных давно, в прошлый раз, ботинках, снова завязать их…

— Гулять надо, — призывала Татьяна.

— Как это? Добрести до Битцевского парка и подставить белочкам варежку? И потом: резкий запах мёрзлого воздуха, вынужденное ощущение себя в другой реальности…

— Сейчас пойду, — вздохнул Карл. — Что купить?

В дверь позвонили.

— Кто бы это мог быть?..

— Картошку продаём, — сказал мужик с дальнего края лестничной площадки: он звонил в соседскую дверь. — Хорошая, курская. Шестьсот рублей мешок.

— А сколько в мешке?

— Тридцать килограмм.

— А десять можно? Нам хранить негде. Даже балкона нет.

— Десять нельзя, — сочувственно вздохнул мужик, — можно полмешка…

— Кто там? — спросила Татьяна.

— Та, картошка. Просил десять кило — не хочет.

— И ладно. Они сверху хорошую насыпают, а роют со дна, сплошной мусор. Так ты идёшь? Я тебе список напишу.

— Пиши, а я пока покурю.

Под самым окном разговорились птицы:

— Почём, почём, почём, — тревожно спрашивал воробей.

— Триллион, триллион… — отвечала серенькая замухрышка.

— И всё? и всё? — удивлялась синица.

— Я тебе напишу картошку, — сказала Татьяна, — только много не таскай, килограмма три, не больше. Лучше ещё раз сходишь…

В дверь позвонили. Молодой человек с тревожными азиатскими глазами, волнуясь и перебивая сам себя, заговорил:

— Хозяин, возьмите посуду, очень хорошая, много, большой набор, Цептер…

У ног его стояла большая красивая коробка.

— Кто там? — окликнула из кухни Татьяна.

— Посуду продают.

— Не надо. Нам её девать некуда.

— Хозяин, вы не поняли. Всего тысяча рублей, шестнадцать предметов, она в десять раз дороже стоит, а мне уезжать домой, а её на таможне бесплатно отберут… нам зарплату выдали товаром, всего тысяча рублей, отберут таможенники…

— Извини, но нам и вправду не нужно. Найди кого-нибудь ещё… Подожди секунду…

Карл отбежал в комнату, торопливо зачерпнул из кармана уличных брюк скомканные десятки, прибавил сотню и вернулся к двери.

— Вот, возьми, на трамвай, что ли…

— Спасибо, хозяин. Может всё-таки…

Карл закрыл дверь. «Почему на трамвай?.. Где ты видел трамвай?» — удивлялся он.

— А давай, Танюша, чаю попьём. И сразу же пойду в магазин.

В дверь позвонили.

— Да что же это! — плачущим голосом сказала Татьяна.

Карл решительно рванул дверь. На пороге стоял Славка.

— Господи, — забормотал Карл и взял Славку за рукав. — Да проходи, проходи…

На Славке было музейное двубортное пальто из ратина, кроличья шапка и подвёрнутые валенки с галошами. Он был бледен: под многолетним сизым загаром просвечивал белый подмалёвок.

— Здорово, — смущённо сказал Славка и поставил на пол спортивную сумку Nike. — Я у тебя, Борисыч, поживу, а завтра утром — уеду. Хозяйка твоя где?

— Я здесь, Слава, — Татьяна вышла в прихожую и нерешительно потянулась с поцелуем, но остановилась: Славка не любил сантиментов.

— Раздевайся, пойдём на кухню.

Славка сел в угол, пригладил жёсткую седину. Наклонился к сумке:

— Вот, Татьяна, тебе творог. Ты любишь. Это гостинец, бесплатно.

— Спасибо, Слава. Внучки скучают по домашнему творогу. А у тебя — особенный.

— Хорошо, — снисходительно сказал Славка. — А это, Карла, тебе.

Водка легкомысленно сверкнула бликами.

— Хозяйка, если не возражаешь, отрежь нам корочку.

Татьяна бросилась что-то разогревать. Карл спросил:

— Каким ветром?

— Херовым, Борисыч. Был я в больнице, на этой… — он достал из кармана бумажку. — Каширское саше. Зелёный дедушка послал.

— Какой дедушка? — удивилась Татьяна.

— Да ты не знаешь, — смутился Славка.

— Я тебе потом расскажу, — торопливо сказал Карл. — Познакомлю. Наши со Славой дела.

Славка переждал диалог и продолжал:

— Я оттуда. Сказали — ложись на обследование. Полипы какие-то…

Карл с Татьяной переглянулись.

— Полипы, так полипы, — серым голосом сказала Татьяна. — Надо обследоваться, Слава.

— А корова? И так Машке доверил на два дня. Потом век не расплатишься…

— Танюша, так я схожу в магазин по-быстрому, — вспомнил Карл. — Чтоб потом не отвлекаться.

Ему хотелось по пути осмыслить Славкино положение.

— И лекарства какого купи, — жалобно улыбнулся Славка, — болит, блядь.

— Какого?

— Ты же знаешь. Любого.

— Купи, Карлик, но-шпу, — сказала Татьяна. — И аллохол. Ну, и анальгину, что ли.

Карл купил всё по списку и добавил бутылку водки — день длинный.

За обедом Славка постанывал и пил неохотно. Трудно было смотреть на такого Славку: гонял, бывало, дачников клюкой, и навоз выдавал не всем, а выборочно — изгалялся, но только по-пьянке.

— А где ж, Слава, твоя клюка, — удивился Карл.

— Я, Борисыч, её не взял. Так хромаю. Думаю — Москва большая, хер, потеряешь и не найдёшь потом…

Солнце исчезло. Деревья за окном стояли тёмные, застёгнутые на все пуговицы, будто собрались уходить.

— Как стемнеет — спать лягу, — предупредил Славка. — Рано уеду.