Партизаны - Алистер Маклин

— Мы не наивны, — голос Зарины звучал напряженно. Она сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев. Было непонятно, к чему она ближе, к слезам или к ярости. — Нас обучали американские инструкторы, а не британцы. И приехали мы не облегчать жизнь четникам, а помогать своей родине.

— У американцев в Каире нет школ для подготовки радистов, — парировал Харрисон. — Если вашими инструкторами были американцы, значит, так хотели британцы. Думаю, вы все же наивны, доверчивы и лживы, вы прибыли помогать четникам. К тому же, думаю, вы хорошая актриса.

— Отлично, Джеймс, — одобрительно сказал Петерсен. — Хотя вы правы только в одном. Зарина — хорошая актриса, но она не наивна, не доверчива, они никогда не лжет, ну, разве один-два раза, и то, как говорят, во спасение. И она приехала в Югославию не для того, чтобы помогать нам.

Оба — и Харрисон, и Зарина — удивленно взглянули на майора.

— С чего вы решили? — спросил Харрисон.

— Интуиция.

— Интуиция! — с несвойственной для себя язвительностью воскликнул англичанин. — Если ваша интуиция похожа на ваши идеи, ее давно пора выбросить на помойку. И не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Ваши драгоценные четники, — Харрисону, видимо, нравилось употреблять слово «драгоценный» с негативным оттенком, — ваши драгоценные четники, получая деньги и оружие от западных союзников, воюют на стороне немцев, итальянцев и усташей. Воюют против единственного реального союзника Англии в Югославии — против партизан.

— Хотите еще вина, Джимми? — предложил Джордже.

Харрисон помотал головой.

— Спасибо. Я хочу быть полезен своей стране, а вы, четники, ослеплены лже-патриотизмом, фанатичным желанием восстановить дискредитировавшую себя королевскую власть, — страстно продолжил он. — Неужели в Лондоне не понимают этого? Неужели мое правительство и дальше позволит водить себя за нос? Наверное, позволит, — печально заключил он. — Иначе чем объяснить непрекращающуюся помощь Михайловичу?

— Спорю, вы не смогли бы повторить это еще раз, — восхищенно сказал Петерсен. — Я имею в виду все эти возвышенные слова. Что же, мне ясна ваша позиция, — встав из-за стола, он подошел к печи, возле которой сидела Зарина, и присел на корточки около девушки. — Не подумайте, что тема разговора переменилась. Мы будем говорить о том же. Как вам понравилась утренняя беседа тет-а-тет с полковником Михайловичем?

— Тет-а-тет? Я не говорила с полковником наедине. Мы с Михаэлем доложили о своем прибытии. Вы же сами предложили нам отложить рапорт на утро. Или забыли?

— Я ничего не забыл. Однако мне кажется, что у вас с полковником состоялась беседа. Стены имеют уши — истина избитая, но верная.

Зарина быстро взглянула на брата, затем перевела взгляд на Петерсена.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— У некоторых стен есть и глаза.

— Хватит издеваться над сестрой! — закричал Михаэль.

— Издеваться? Задать элементарный вопрос означает, по-вашему, издевательство? Тогда, быть может, вы мне ответите, Михаэль? Вы ведь тоже там были и знаете, о чем идет речь. Самое смешное, что и я это знаю.

— Мне нечего вам рассказывать! Нечего! Совершенно нечего!

— Вы скверный актер. Переигрываете.

— Достаточно, Петерсен, — Михаэль тяжело и часто дышал. — Довольно издеваться надо мной и моей сестрой! — он вскочил на ноги. — Бели вы думаете, что я намерен терпеть...

— Вы не намерены терпеть, Михаэль, — Джордже, подойдя сзади к юноше, опустил свои огромные ладони ему на плечи. — Вы намерены сесть. Если не успокоитесь, я свяжу вас и заткну рот кляпом.

— Боже мой! — возмущенно вскричал Харрисон. — Джордже, вы слишком много на себя берете! Петер, учитывая ситуацию, в которой мы все находимся...

— А если вы, мистер Харрисон, не утихомиритесь, — проговорил толстяк, — с вами будет проделано то же самое.

— Со мной?! — завопил англичанин. — С офицером?! Капитаном британской армии?! Джакомо, вы же британский подданный! Я призываю вас...

— Ваш призыв отклоняется, — сказал Джакомо. — Я не стану оскорблять честь офицера, говоря вам «заткнитесь». Майор пытается выяснить кое-что. Вы можете быть недовольны его политическими убеждениями, однако в состоянии взять себя в руки. Ц вы, Зарина. Думаю, вы оба ведете себя неумно.

— Боже мой, Боже... — пробормотал Харрисон и затих.

— Спасибо, Джакомо, — поблагодарил Петер-сен и обратился к девушке. — Зарина, вы же не считаете, что я хочу как-то обидеть вас — это было бы глупо. Я не стану, да и не смогу поступить подобным образом. И все же, вы говорили с Михайловичем один на один.

— Да. Вас устраивает?

— Ну, наконец-то. Прошу прощения, если я спрашивал об этом с излишней настойчивостью. Теперь разрешите уточнить: о чем вы говорили? Обо мне?

— Нет... То есть, да... Помимо всего прочего...

— "Помимо всего прочего", — передразнил Петерсен. — Что же такое «все прочее»?

— Всякие другие вещи.

— Неправда. Вы говорили с Михайловичем только обо мне и, возможно, немного о полковнике Лунце. Помните: «у стен есть глаза и уши». Наверное, вы забыли, что говорили, продавая меня Михайловичу? Сколько Серебреников вы получили за это?

— Я ничего не получала, — лицо Зарины покрылось красными пятнами, — и не предавала вас. Не предавала! Я не говорила о вас ничего плохого!

— Подумать только, какой-то паршивый клочок бумаги. Надеюсь, вы получили свои тридцать Серебреников, — Петерсен достал из кармана сложенный вчетверо лист и развернул его. — Узнаете? Зарина тупо уставилась на бумагу, затем уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо.

— Господи, что происходит? — глухо прошептала она. — Я знала, что вы — плохой, противный человек, но не предавала вас. Я просто отдала полковнику эту бумагу.

— Знаю, — неожиданно промолвил Петерсен. Он мягко коснулся плеча девушки. — В отличие от вас я понимаю, что происходит. И понимал, надо признаться, давно. Простите, но мне пришлось так поступить. Почему вы не сказали сразу, что беседовали с полковником обо мне? Забыли, о чем я говорил вчера утром?

— О чем же? — Зарина оторвала ладони от лица и взглянула на Петерсена. В глазах ее стояли слезы.

— Я сказал: вы слишком привлекательны и кристально честны для того, чтобы поступать непорядочно. Всего существовало три экземпляра приказа генерала фон Лера. Первый я отдал Михайловичу в запечатанном конверте. Это, — Петерсен потряс бумажным листком, — я раздобыл после отъезда из Рима. И только что вы сообщили мне о третьей копии, которую получили в Риме от полковника Лунца и вручили сегодня утром нашему командиру.

— Да, в сообразительности вам не откажешь, — Зарина вытерла слезы. Взгляд ее стал яростным.

— Во всяком случае я чуть сообразительнее вас, — весело отозвался Петерсен. — Лунц, наверное, решил, что я могу работать на два фронта и подменю инструкции. Но я же не сделал этого. Сообщение, переданное мной Михайловичу, было точным? Сравнив мой текст с вашим, он убедился в этом? Удивительно, что Лунц доверил такой девушке столь ответственное поручение. Окажись я предателем или шпионом, вам бы этого не простили. Хотя бы поэтому не надо смотреть на меня с таким бешенством. Вы, конечно же, осознавали, что, подмени я инструкции, Михайлович немедленно меня бы казнил?

Краска отхлынула от лица Зарины. Она прикоснулась ладонью к губам.

— Разумеется, вам и в голову не пришло такое. Вы не способны не только на двойную игру, но даже подумать о подобном. Вы не способны пред ставить последствия, которые ожидают проигравшего. Как же такая умная девушка... Ладно, не обращайте внимания. Пусть о подобных вещах думают те, кто на них способен. ...Почему вы пошли на это, Зарина?

Вопрос был задан неожиданно, и девушка растерялась. Беззащитно взглянув на Петерсена, она спросила:

— В чем теперь вы хотите меня обвинить?

— Ни в чем, дорогая. Клянусь, ни в чем. Я только хотел узнать, почему вы согласились на подпольную сделку с полковником Лунцем, вопреки своей натуре. Но я уже понял почему. Это был для вас единственный шанс попасть в Югославию. Вы отказываетесь от предложения полковника — он отказывается помочь вам в переправе. Вот я сам и ответил на свой же вопрос. ...Вина, Джордже, вина! Этот разговор вызвал у меня жуткую жажду.

— У тех, кто его слушал, думаю, жажда не меньше...

Петерсен поднял наполненный вновь стакан и повернулся к Харрисону.

— За ваше здоровье, Джимми. За здоровье британского офицера. И джентльмена.

— Да, да, конечно, — стиснув стакан, Харри-сон с усилием вылез из кресла. Вид у него был смущенный. — Конечно. Ваше здоровье, старина. Простите меня... Обстоятельства...

— Если вы и должны просить прощения, Джимми, то не у меня. Действительно, обстоятельства, в которых мы находимся, чрезвычайные. И это позволяет мне говорить откровенно. Вы вели себя не слишком по-джентльменски, когда назвали Зарину наивной лгуньей, присланной сюда, чтобы скрасить нам, четникам, убогую жизнь. Эта милая и очаровательная леди совсем не та, за кого вы ее принимаете. Ее истинная сущность весьма и весьма порадует вас: Зарина — патриот именно в том смысле слова, который вы в него вкладываете. Она и Михаэль вернулись на родину, чтобы быть, как вы бы выразились, полезными своей стране. Они — партизаны. Такие партизаны, какими могут быть люди, не имеющие ни малейшего представления о них.