Лоскутное одеяло - Василий Катанян

Отец и Л.Ю. слегли с сердечными приступами, и я три ночи ходил к ним ночевать.

"А если это любовь?" Райзмана - очень хорошая картина, которая почему-то вызвала ненависть его друга Юткевича, в Союзе кинематографистов устроили даже обсуждение.

Издали у нас Цветаеву. Изумительные стихи, особенно ранние. А поздние великолепны по изобретательному слову. (Кстати о брюках* - ранние стихи почему-то почти всегда великолепнее поздних...)

17 декабря. Вернулся из Челябинска и Магнитогорска, смотрел объекты для съемки альманаха "СССР сегодня". Все не подошло, удручающе неинтересно.

Был на Всесоюзной художественной выставке. Огромный контраст в лучшую сторону по сравнению с пятидесятыми годами. Много свежего, условного, почти нет натурализма. Много "широкоэкранных" композиций. Очень хороши армяне.

"Океан" Штейна у Охлопкова. Неплохо. Почему-то эту пьесу ставят во всех городах...

22 декабря. Генеральная оперы "Не только любовь" Щедрина, либретто отца по мотивам рассказов С.Антонова. Кто ругает, кто хвалит. Л.Ю. подошла к двум полузнакомым дамам, которые фыркали, и спросила: "Что, скучно без бояр?" Это, конечно, пощечина общественному вкусу, все непривычно. Но музыка прелестна, особенно хоры и сам частушечный прием, декорации Тышлера для Большого новы, но со вкусом. Голоса хорошие, Майя танцевала соло - "Девушка с веткой черемухи". Но все, повторяю, непривычно.

"Мы помним заветы Сары Бернар, - писал Мейерхольд, - предостерегавшей художников театра от таких спектаклей, которые бы всеми принимались. Актеры и режиссеры должны торжествовать, только когда зрительный зал раскалывается"*.

28 декабря. Майя впервые станцевала Джульетту, которую она добивалась годами. Успех огромный. Выглядит прекрасно, позы - как с картин Ренессанса. Но некоторые вещи, которые ставились на Уланову, ей не идут, верно, будет менять их, делать по-другому. Сам балет - скучища адова, декорации хлам, а когда-то казалось все новым и свежим. Видно, приелся.

Новый год буду встречать у Руфины с Рязановыми, Лифшицами, Гребневыми и Бахновыми.

1962

19 февраля. Работал над картиной о пионерской организации. Смотрю то-се, хожу туда-сюда. Один сплошной зевок. С 20 января ездил во Львов, останавливался в отеле "Жорж" - там снимали "Мечту". Город красивый и скучный. Оттуда в Киев - видел Параджанова, совсем с ума сошел. На праздники его балкон украсили Ворошиловым, и он иногда отодвигал панно и кричал "УРРРА!" Меня успокаивал - я же не кричу "долой"! Действительно.

Из Индии вернулась группа туристов, где кто-то заболел чумой, был большой шухер, и решили на "Мосфильме" делать кино. Меня Толя Рыбаков загримировал индийским принцем, которому делают педикюр. Говорят, получилось интересно. Посмотрим.

Видел "Виридиану" - испанский фильм, получивший премию в Канне и запрещенный Франко. "Дольче вита" наоборот.

"Малегот"* в Кремлевском дворце показал:

"Петрушку" Стравинского - замечательно.

"Цветы" Шостаковича - срамотища.

"Болеро" Равеля хорошо танцуют, но глупо.

"Болеро" видел во Львове в постановке Дречина - гораздо лучше.

Вышел замечательный альбом рисунков Эйзенштейна.

29 марта. Сегодня скоропостижно умер кинорежиссер Толя Рыбаков. Это ужас. 42 года. От второго инфаркта. Бедная Саша!

За время моих разъездов умерла Софья Вишневецкая. Славная была тетка, интересная, умная, невыносимая. Хоть я и ругался с нею на чем свет стоит. Жаль ее очень. И Сережа Гуров, наш режиссер, умер скоропостижно. Очень по-настоящему интересен фильм М.Ромма "Девять дней одного года". С умными, оригинальными героями. (Посмотрел второй раз - и абсолютно не понравилось.)

4 августа. "Юных ленинцев" сдали благополучно-тускло на студии. Дали первую категорию. В Главке - вторую. В Министерстве - третью. Вот тебе и мерило, неизвестно кого слушать. Денег - гроши. Сейчас начинаем волынку с пересмотром категории, думаю, что впустую. (Получилось, и нам доплатили!)

Ездили в Вильнюс с И.Копалиным и Каравкиным, чего-то обсуждали, тратили государственные деньги. C утра до вечера чего-то смотрели и без передыху выступали. Шикарная гостиница размодерн, предельно неудобная, вход в спальню только через уборную. Копалин, наша гордость и оплот, все время говорит о еде и пересчитывает суточные.

Впервые увидел Чюрлениса, много-много, но он мне совсем не понравился, символизм мне чужд.

С 7 июня по 10 июля отдыхал в доме отдыха в Ялте, в Литфонде. Все время проводили с Виктором Некрасовым, очень ироничный.

24 октября. Начались гастроли "Нью-Йорк сити балле". Программа очень разнообразна. Есть вещи восхитительные, есть скукотища. Но нет безвкусицы. "Отсутствие денег спасает нас от безвкусицы", - сказал Керстайн, руководитель балета. Я начинаю снимать Жоржа Баланчина и его балет, хотя договоренности у Минкульта с американцами нет - возьмут ли они с нас валюту? Если потребуют мы закроем картину. А пока что я прихожу вечером к Пере Аташевой и она, глядя на буклет, спрашивает:

- Кто это такой с огромным носом, даже страшно?

- Линкольн Керстайн - финансовый директор и хозяин труппы.

- Уж не тот ли, кто дружил с Эйзенштейном в Америке и был потом с ним в переписке? Узнай!

Я узнал и выяснил, что это тот самый Керстайн, ценитель и знаток искусств, автор нескольких книг о балете. Услышав о вдове Эйзенштейна, он захотел с ней повидаться. Не могу ли я этому содействовать?

Вчера я заехал за ним в "Украину" и, ни слова не говоря (я по-английски, он - по-русски), привез его к Пере. Тут уж все в порядке, так как она в совершенстве владеет языком. Пили крепкий чай с клюквой в сахаре и долго дружески разговаривали. Керстайн вспоминал всякие подробности пребывания Эйзенштейна в Нью-Йорке, в каком отеле он жил, как однажды на сутки исчез Александров и сколько было волнений, как он устроил ланч и были приглашены Робсон с женой, Эйзенштейн и Тиссэ. "Я знаю, об этом мне потом рассказал Робсон", - засмеялась Пера. Потом они что-то уточнили с ним в рукописи Сергея Михайловича и в какой-то открытке. Они очень понравились друг другу, Керстайн осматривал библиотеку Эйзенштейна.

Затем Пера без обиняков сказала ему о нашей проблеме с валютой, и он все решил в одну минуту: "Ну конечно, о чем речь?" И послезавтра я начну снимать картину - благодаря Пере! Вот удивятся-то в Минкульте.

Перед уходом я попросил прочитать босса инструкцию на перцовом пластыре против радикулита - Пера не могла осилить такой мелкий шрифт. Он вздел очки и громко прочитал все дословно, а Пера переводила - что, куда и как надо прикладывать.

P.S. 1997. Они подружились и переписывались. Он даже сочинил поэму в ее честь, начертал ее на клыке какого-то животного и с кем-то послал ей, но клык кто-то зажухал... А может быть, таможня не пропустила.

За это время к нам приезжал Стравинский, который мне ужасно понравился - и как дирижирует и, главное, музыка.

На днях ездили с Гребневыми и Анной Ахматовой гулять в Переделкино. Она очень грузная, хвалила Стравинского. Сказала, что прочла его воспоминания, где он удивительно верно вспоминает Петербург - и по цвету и по запахам. После этого она перестала писать свои воспоминания, так как ее ощущения абсолютно совпадают с ощущениями Стравинского. "А переписывать его - это не моя очередь". Надписала мне свой портрет. Она абсолютно гениальна и несгибаема.

В последних числах октября Гребневы устроили вечер в честь Анны Андреевны. Были Арсений Тарковский, Татьяна Озерская и я. Ахматова сидела величественная, в светло-фиолетовом платье и белой шелковой шали - какой ее описывают современники в последние годы. Пили чай и, поскольку я приехал из Большого театра, то разговор зашел о балете. И, хотя танцевала Уланова в "Ромео", я ушел в антракте, предпочтя Ахматову. "Трудно было смотреть", - сказал я, не объяснив, что стоял на одной ноге в дальней неудобной ложе. "Что же трудного, - резонно заметила Анна Андреевна. - Смотреть на танцоров и слушать музыку? По-моему, одно удовольствие".

Говорили о приближающемся Дне поэзии, о поэтических вечерах. Гребнев сказал, что лишь недавно увидел стенограмму последнего выступления Маяковского перед студентами Плехановского института.

- Я читала эту стенограмму в его музее. Молодые негодяи просто глумились над больным Маяковским, приехавшим к ним на вечер. Это было за пять дней до его гибели. Разумеется, он не мог этого выдержать - он же мужчина!

Естественно, вскоре попросили Ахматову прочесть стихи. Перешли в другую комнату, ибо маг был огромный, одна из первых моделей и таскать его было невозможно. Анна Андреевна читала охотно и много. Низким голосом, неторопливо, нараспев. Спросила: что еще? Арсений Тарковский, который сидел закрыв глаза, попросил - "Без героя". Так я впервые услышал отрывок из этой поэмы.

1963

[Новый год встречали у меня 16 человек - Бахновы, Гребневы, Гердты, Рязановы, М.Львовский с женой, Клара, Руфина, Мара с Павлом. Было очень мило.