Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко

Кемаль смотрел Григорию в глаза прямо и открыто, не отводя взгляда.

– Оба вы сумасшедшие, – процедил де Бруси.

– Что ж, оба, так оба!

Григорий кивнул Кемалю и подытожил:

– Итак, мы поплывем в Стамбул, а месье де Бруси будет делать то, что сочтет нужным.

И добавил:

– Для меня настало время забраться в самую пасть смерти. В этом мне поможет Кемаль. Да, именно сейчас для этого и место, и время. Такие вот перипетии купеческой жизни…

Григорий умолчал лишь об одном: кроме того, чтобы найти французского посла Вильнева или его поверенного, получить инструкции и, таким образом, исполнить свой долг как перед французской короной, так и перед порабощенной Украйной, у него появилась еще одна – теперь уже личная причина попасть в Стамбул. Он должен был разыскать следы этого коварного негодяя Неплюева и отомстить ему.

Лейла, о Лейла!..

Погружаясь в роскошный водопад рыжих волос, проваливаясь в водоворот влажных черных глаз, целуя пухлые сахарные уста, отдыхая после любовной страсти на ее роскошных персях… даже просто читая короткие, но преисполненные неподдельной жажды любви письма, которые время от времени настигали путешественника в разных городах Востока, он чувствовал, как постепенно сглаживаются, исчезают страшные рубцы, много лет тому назад оставленные на сердце внезапным исчезновением из Стокгольма его невесты Софийки вместе с ее отцом Семеном Пивтораком.

Нет-нет, Григорий ни в коем случае не забывал свою первую любовь! И наверное, не забудет никогда… Тем не менее, в объятиях Лейлы к нему возвращалась давно и, казалось бы, навеки утраченная вера в возможность личного счастья. Счастья не просто для его семьи, для отца и матери, для всех четырех сестер и брата Якова… для порабощенной Украйны, наконец! Нет – это была надежда на счастье лишь для себя самого… То есть для них двоих – для него и Лейлы. Каким образом удастся этого достичь, преодолев многочисленные препятствия – от хронической нехватки времени на королевской службе до разницы их вероисповеданий, Григорий не знал. Но свято верил, что это произойдет непременно! И тогда он окончательно исцелится от сердечной боли.

И надо же, чтобы проклятый резидент Московщины таки добрался руками, запятнанными кровью по самые локти, до этой сокровенной надежды!!! Воспользовался его отсутствием, смертельно напугал любимую Лейлу! И она, конечно, не выдержала. Ушла из жизни сама, чтобы не подвергать опасности ни своего любимого, ни свою семью.

И вот вместо надежды на скорое и окончательное избавление от застарелой сердечной боли его бедное сердце получило двойную порцию новой. Да, двойную: ведь Семен Пивторак разбил его и Софийкину юношескую любовь, тогда как Неплюев варварски уничтожил страсть зрелого взрослого мужчины к красавице-женщине. Два года они вкушали пьянящий плод разделенной любви, а теперь оказались по разные стороны жизни и смерти.

Душа кипела от жажды мести – поэтому Григорий найдет обидчика и отомстит!!!

Отомстит непременно!..

Глава 6. От Парижа до Варшавы

25 мая 1759 г. от Р. Х.,

Франкфурт-на-Майне, ул. Олений Брод,

ставка военного губернатора французов графа

Теа де Тораса де Прованса

Вопреки всем трудностям, связанным с войной, франкфуртский дом Иоганна Каспара Гёте был пропитан веселым расположением духа. Еще бы: узнав обо всех обстоятельствах битвы при Бергене, произошедшей месяц назад, король Луи XV решил присвоить своему преданному маршалу лагеря Григору Орли очередное воинское звание. Сегодня специальный курьер его королевского величества доставил во Франкфурт патент на звание генерал-поручика и вручил его лично графу, который все еще не выздоровел окончательно после ранения в голову.

Разумеется, в ставке сразу же был организован обед – настолько роскошный, насколько позволяла ситуация. Когда все было съедено и почти все выпито, а непривычный к столь бесшабашной гулянке королевский курьер поплелся на нетвердых ногах немного отдохнуть, к Григору Орли и верзиле Каролю поспешил присоединиться Иоганн Вольфганг.

– Вот видите, герр граф, король оценил вашу победу по достоинству.

– Никогда не сомневался в милости его величества, – улыбнулся виновник торжества. – Это скорее наш Каролик…

– А что я такое? – вздохнул верзила.

– Следует помнить простую вещь: королевская милость не всегда проявляется явно, поскольку на то могут быть определенные причины.

– Лучше бы их вовсе не было, причин этих… – пробормотал себе под нос Кароль.

– Опять ты за свое, братец?

Кароль на миг оторвался от набивки душистым табаком чудной штукенции, которая называлась «шиша», и сказал:

– Король должен был бы…

Но так и не договорив, почему-то пожал плечами, снова тяжело вздохнул и принялся раскуривать шишу.

– Его королевское величество, мой верный Каролик, делает только то, что сам захочет сделать, другого же делать не должен. И если его королевское величество сочтет необходимым не демонстрировать явную милость к кому-то из своих верноподданных… то это, наверное, и в самом деле к лучшему.

На этот раз Кароль промолчал – поскольку изо всех сил высасывал из шиши бледный дымок. Иоганн Вольфганг присматривался к графскому адъютанту не слишком благосклонно, хотя и знал, что более верного слуги генерал-поручику не сыскать во всем мире. Возможно, настороженность проступила на мальчишеском лице слишком явно, иначе не объяснить, почему граф вдруг сухо улыбнулся и сказал:

– Ты, мальчик, не смотри на наши с Каролем перепалки. Это же так, по-дружески. Мы вместе из та-а-аких передряг выгребали, что рассказать обо всем, как оно было, не хватит ни времени, ни моего мастерства рассказчика.

Между тем из шиши наконец зазмеился приятный душистый дымок. Кароль поклонился хозяину, при этом протягивая ему украшенный черным бархатом с серебристыми узорами мундштук. Граф Орли глубоко затянулся, откинулся на спину, выдохнул вверх седую дымовую тучку и задумчиво повторил:

– Да, мы с Кароликом сквозь такие тернии продрались и живыми-здоровыми остались, что другому никогда не одолеть тех преград. Ты уж как-нибудь поверь мне, старику…

Конец 1732 г. от Р. Х.,

украинская степь, корчма поблизости селения,

расположенного на пути к Запорожской Сечи

Сидеть за столом в корчме, понемногу попивать крепкую пенную медовуху и во всех деталях, минута за минутой, припоминать недавнее посещение кошевого атамана Иванца – чего еще может желать казацкая душа?!

Ведь ни в Стамбуле, ни в Стокгольме, ни даже в самом Париже такой медовухи не сыскать! И казаки в заморских краях – всего лишь приблудные изгнанники, чужеземные наемники! А родная земля!.. А чистое небо!.. А пушистый беленький снежочек!..

Господи, сколь же велика милость Твоя, что после стольких лет изгнания ныне послал Ты им обоим такое счастье – хоть немножечко побыть здесь! За подобную милость не грех и выпить.

Погрузились кончики усов в медовуху – а-а-а, как вкусно!..

И снова соприкоснулись побратимы лбами, снова зашептали так, чтоб окружающие не услышали:

– Значит, кошевой сказал?..

– Сказал, братец, именно так и сказал: дескать, вы только ударьте по Московии, а Сечь уж не осрамится! Восстанут казарлюги все, как один!

– Ой, дай-то Боже, дай-то Боже…

– Дай Бог, братец…

Оба порывисто перекрестились. В этот момент в противоположном конце корчмы компания подвыпивших цыган взорвалась хохотом. В расположенном за три версты селении расквартировался на зиму целый табор, поэтому сегодня набилось их в корчму немало: один чернобородый красавец разбрасывался деньгами на все стороны и вместе с полудюжиной соплеменников ел и пил столько, что, казалось, еще совсем немного – и из ушей полезет, из носа потечет, а потом и живот лопнет.

Но до странствующих гуляк с их цыганским счастьем ни одному из побратимов не было никакого дела. Ведь речь шла о будущем несчастной порабощенной Украйны – что же еще в мире может быть более важным?!

– А если вдруг не восстанут?

– Восстанут, братец, восстанут! Кошевой поклялся. Думаешь, им здесь по душе московские порядки?

– Мне так показалось, что не очень.

– Вот именно – «показалось»! Это твое самое первое впечатление. А я говорю: в печенках-селезенках им нынешние порядки, введенные московитами на Украйне! Нам сидеть в изгнании тяжело, а представь, как приходится им – с чужестранным ярмом на шее…

– Хм-м-м… Представляю.

– Вот именно, что только представляешь! А им жить приходится.

– А правомочный гетман?[26]

– А-а-а, братец, чтоб его! Апостол – гетман полуформально, он в основном лишь подслащает горечь, льющуюся из Московии на Украйну, тогда как казацким сердцам опостылели объедки с царского стола. Быть господами у себя дома, а не жалкими подпанками на побегушках у московитов – вот чего на самом деле хотят люди!