Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах - Евсей Гречена

Британский генерал Роберт Вильсон, описывая ущерб, нанесенный Москве, приводит совершенно иные цифры. Он пишет:

«Из сорока тысяч каменных домов уцелело только двести, а из восьми тысяч деревянных – пятьсот; из тысячи шестисот церквей сгорели восемьсот и семьсот были повреждены; из двадцати четырех тысяч раненых и больных более двадцати тысяч заживо погибли в огне».

Количество погибших и в самом деле измерялось тысячами человек.

Кроме того, были уничтожены Университет, знаменитая библиотека графа Д. П. Бутурлина (она состояла из 40 000 томов), Петровский и Арбатский театры. В огне сгорели важнейшие исторические и культурные экспонаты, в частности, во дворце А. И. Мусина-Пушкина, рукопись «Слова о полку Игореве», а также уникальная «Троицкая летопись».

Историк Е. В. Тарле констатирует:

«Ростопчин, конечно, активно содействовал возникновению пожаров в Москве, хотя к концу жизни, проживая в Париже, издал брошюру, в которой отрицал это. В другие моменты своей жизни он гордился своим участием в пожарах, как патриотическим подвигом».

В самом деле, в 1823 году граф Ростопчин издал в Париже на французском языке книжку «Правда о московском пожаре», где отвергались все обвинения в его адрес, связанные с причастностью к поджогу города.

С. Н. Глинка, бывший в курсе всех действий Ростопчина и ночевавший у него в доме накануне вступления французов в Москву, позднее написал:

«В этой правде все неправда. Полагают, что он похитил у себя лучшую славу, отрекшись от славы зажигательства Москвы».

Почему же граф Ростопчин «похитил у себя лучшую славу»? Тому есть несколько причин, и главная из них состоит в том, что он не захотел противоречить официальному Санкт-Петербургу, решительно объявившему поджигателем Наполеона. Кроме того, ему хотелось спасти себя от ненависти соотечественников, разоренных в результате пожара Москвы.

Глава одиннадцатая Дубина народной войны

Переходя к этой теме, приходится констатировать, что слишком уж много басен нам понарассказывали про так называемую «дубину народной войны». На самом же деле изрядное количество жителей Российской империи в 1812 году ничего ни про какую войну с Наполеоном вообще не знало.

На наш взгляд, главная проблема в истории про «дубину народной войны» заключается в том, что до сих пор у историков нет четкого определения, что такое «партизанская война» и что такое «народная война».

Раньше военные специалисты четко отличали партизанскую войну от народной и относили ее к «малой войне». Например, в XVIII–XIX вв. «это понятие имело расширенное толкование – так назывались все действия войск малыми отрядами, в противоположность действиям крупных соединений и армий» [50] .

В частности, к «малой войне» относили «действия отрядами (простые и усиленные рекогносцировки, засады, нападения на фланги, на колонны, обозы, фуражиров, магазины, депо)» [51] .

Соответственно партизанские действия считались «венцом малой войны». Проще говоря, «если „малая война“ выражала собою второстепенные операции войны, то партизанские действия – это „война в малом виде“ [52] .»

При этом утверждалось, что «народная война составляет средство вполне самостоятельное, совсем отдельное от партизанской войны». И два эти средства вполне могут сосуществовать, могут находиться в связи одно с другим – тем не менее они никогда не сливаются.

Позднее взгляды на этот вопрос изменились, и «к началу XX века под „малой войной“ стали понимать только партизанские действия, так что эти понятия стали синонимами, и выражение „малая война“ стало выходить из употребления» [53] .

Но это мнение до сих пор разделяется не всеми. В частности, так толком и не понятно, кого же, собственно, следует называть партизанами 1812 года: отдельные части регулярных войск или же представителей народа, действовавших по своей инициативе, на свой страх и риск?

С одной стороны, «образ действий крестьян-партизан ничем решительно не отличался от способа действий армейских партий» [54] .

С другой стороны, «разница в духовной или моральной стороне действий тех и других получается громадная» [55] .

К сожалению, неразбериха в терминологии привела к тому, что понятия «партизанская война» и «народная война» стали отождествляться. В результате армейские партизаны, в том числе и офицеры с подходящими (русскими) фамилиями, оказались в числе героев «народной войны». Их действия, если таковые имели место, описывались в мельчайших деталях, об иных же говорились одни лишь общие слова.

Эти «недостатки» советские историки убрали усилиями своей фантазии. Например, Н. Ф. Гарнич уверял, что «едва враг переступил границу, как в Литве, Белоруссии и на Украине возникла народная, партизанская война».

Полковник П. А. Жилин добавил к этому, что будто бы «в районе Витебска, Орши, Могилева отряды крестьян-партизан совершали частые дневные и ночные налеты на обозы противника, уничтожали его фуражиров, брали в плен французских солдат».

Ну, а Е. В. Тарле для «научного обоснования» мифа о народной войне не постеснялся приводить легенды типа истории с некоей «партизанкой» Прасковьей, которая «одна напала с вилами на шестерых до зубов вооруженных французов, троих из них убила, а троих обратила в бегство». Наверное, окажись у Кутузова два-три батальона таких Прасковий, он бы и Бородинское сражение легко выиграл.

В связи с этим историк А. И. Попов вынужден констатировать:

«Эти авторы приписали мифическим „крестьянам-партизанам“ то, что в реальности осуществляла отступавшая русская армия. Подвиги мирных жителей создавались советскими сочинителями буквально из ничего. Иные из них не брезговали и откровенной ложью».

Военный историк Карл фон Клаузевиц различает понятия «партизаны» и «народная война». В своей фундаментальной работе «О войне» он пишет, что партизаны «совершают смелые марши и нападают со своими маленькими отрядами на мелкие неприятельские гарнизоны, транспорты, передвигающиеся взад и вперед команды, ободряют взявшуюся за оружие часть населения и соединяются с ней для отдельных предприятий».

К этому он добавляет, что подобные отряды «скорее должны быть многочисленны, чем сильны, и так организованы, чтобы было возможно объединение нескольких отрядов для выполнения более крупных предприятий».

Если следовать логике Клаузевица, партизаны – это небольшие армейские отряды, отличающиеся от некоей «взявшейся за оружие части населения». Но тогда – что же такое это последнее? Это могут быть и организованные из гражданского населения «дружины самообороны», и «партии поселян», и «внутреннее охранное войско», которое охраняет ту или иную территорию не только от противника, но также от русских мародеров.

В. И. Боярский в специальном исследовании о партизанах четко различает понятия «партизанство-повстанчество» и «партизанство войскового типа».

Он же пишет:

«Партизанство есть первая возможность и первое средство слабейшей стороны вести самостоятельную борьбу».

На наш взгляд, партизаны и партизанская война (партизанство) – это, как говорится, две большие разницы. Партизанская война – это удары по тылам противника, мелкие неожиданные нападения, засады и т. д. Такую войну может вести как гражданское население, так и армия. Так, например, воевали против русских войск в русско-шведской войне 1808–1809 гг., но тогда против русских так воевала армия, а армия – это не партизаны в классическом современном понимании этого слова.

Партизанами (партизанами-повстанцами) же уже давно принято называть «вооруженные отряды гражданского населения, которое действует против врага».

В связи с этим армейские отряды, воевавшие в тылу Великой армии Наполеона, вели партизанскую войну, но не были партизанами. Это скорее были отряды регулярной армии, выполнявшие специальные диверсионные задания.

Соответственно самый знаменитый ныне русский герой-партизан 1812 года, подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов, строго говоря, не был партизаном. Просто он за пять дней до Бородинского сражения предложил князю Багратиону идею диверсионного отряда, который действовал бы в тылу неприятельской армии.

Д. В. Давыдов написал тогда князю Багратиону:

«Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия <…> имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей <…> Вы мой единственный благодетель; позвольте мне предстать к вам для объяснений моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носит звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственное положение любезного нашего Отечества требует».

Быстрые успехи Дениса Давыдова, безусловно, сделали его героем войны, но не сделали партизаном. Он как был офицером-дворянином, служившим в армии, так им и остался, дослужившись в конечно итоге до чина генерал-лейтенанта.