Мартин Борман - Джемс Макговерн

Наступление в Арденнах, вначале заставшее союзников врасплох, также провалилось. Людские и материальные ресурсы, истощенные на западе, оставляли восточный фронт опасно ослабленным. 12 января 1945 года сто восемьдесят дивизий Красной Армии начали наступление в Польше. 21 января Гиммлер был назначен главнокомандующим группы армий «Висла». Она представляла собой собранные на скорую руку войска, отвечавшие за сдерживание продвижения Красной Армии к востоку от Берлина. Борман способствовал и этому назначению. Рейхсфюрер СС, таким образом, удерживался подальше от Гитлера и еще раз был показан как некомпетентный военачальник. 30 января передовые части Красной Армии вышли к реке Одер в пятидесяти милях от Берлина. Гиммлера пришлось заменить профессиональным армейским офицером генерал-полковником Готгхардом Гейнрики.

В этот же день Альберт Шпеер послал Гитлеру сообщение, начинавшееся словами: «…Война проиграна…» Фюрер сдал это сообщение в архив. В середине февраля Шпеер решил убрать Гитлера, Бормана и Геббельса. Министр пропаганды, поняв, что фюрер не собирается идти на перемирие, также стал ратовать за войну до победного конца любыми средствами.

«Я полагал, что нет никакого другого способа выйти из войны, — сказал позднее Шпеер. — В отчаянии я хотел совершить этот шаг, так как он казался мне очевидным с начала февраля, когда Гитлер вознамерился продолжать войну любой ценой, не обращая внимания на народ Германии. Мне стало ясно, что при проигранной войне он связывает свою собственную судьбу с судьбой немецкого народа. Также было ясно, что война проиграна окончательно, и допускалась безоговорочная капитуляция».

К этому времени Гитлер и его непосредственное окружение переехали в блок бункеров, расположенных под зданием рейхсканцелярии в Берлине. Ни один человек не мог войти в бункер фюрера, не будучи подвергнутым обыску охранниками из СС на предмет наличия оружия или взрывчатки. Как один из архитекторов, прекрасно знавших схему расположения бункеров, Шпеер вспомнил, что в бункер проходила вентиляционная шахта. Он намеревался впустить в нее отравляющий газ, склад которого находился в саду рейхсканцелярии. Однако после того как Шпеер раздобыл газ, он в середине марта проверил вентилятор и увидел, что с недавнего времени его окружила ограда высотой в четыре метра, построенная по личному приказу Гитлера.

Шпеер был вынужден отказаться от своего плана. Однако 18 марта он представил фюреру другое донесение. Упор в нем делался на то, что война не сможет продолжаться более двух месяцев. «Если война проиграна, — ответил Гитлер, — нация погибнет тоже. Судьба неизбежна. Нет никакой необходимости обращать внимание на основные потребности народа для продолжения самого примитивного существования…»

На следующий день Гитлер издал свой приказ Неро (Nero-Befehl). По словам Шпеера, он призывал к уничтожению «всех промышленных предприятий, всех важных электростанций, водопроводных сооружений, газовых станций., всех складов с продуктами и одеждой… военные (должны) разрушить все мосты, все железнодорожные сооружения, почтовые учреждения, коммуникационные системы на германских железных дорогах, а также водные пути, все суда, все грузовые вагоны и все локомотивы…» Уничтожение объектов, не порученных военным, возлагалось на гауляйтеров Бормана.

23 марта Борман издал указ для гауляйтеров. Все немцы, а также иностранные рабочие и военнопленные должны были свозиться с востока и запада на оставшуюся еще не оккупированной территорию рейха. «Эти миллионы людей, — говорил позднее Шпеер, — шли весь путь пешком. Запасов продовольствия для них не было сделано заранее, не представлялось это возможным и сейчас. Выполнение приказов Бормана закончилось невообразимой катастрофой голода».

Однако было два фактора, помешавших полному выполнению этих приказов. Во-первых, быстрое продвижение и занятие территорий союзными войсками. Вторым фактором была деятельность Шпеера по организации сотрудничества ряда военачальников на местах для оказания противодействия гауляйтерам Бормана по исполнению приказов об уничтожении военных и промышленных объектов.

Шпеер был единственным среди нацистов, осмелившимся в присутствии фюрера подвергнуть сомнению мудрость его намерения продолжать войну; Борман же не только оказался не в состоянии сделать это, напротив, делал все, чтобы продолжалась безнадежно проигранная битва.

«Борман пользовался тем, что Гитлер не владел полной информацией о действительном состоянии политической ситуации внутри страны, — свидетельствовал генерал Гудериан, смещенный в марте с должности начальника генерального штаба после ряда острых споров с фюрером относительно дальнейшей стратегии ведения войны. — Он (Борман) не допускал к Гитлеру даже гауляйтеров. Таким образом, возникло нелепое положение дел, с которым гауляйтеры… явились ко мне, представителю вооруженных сил, они были настолько разуверившимися, просили помочь видеть Гитлера, так как Борман постоянно чинил им препятствия в организации таких встреч по обычным партийным каналам».

«Болезнь Гитлера усугублялась, и чем хуже становилась военная ситуация, тем все меньшее количество людей допускалось к Гитлеру. Этот плохой уличный мальчишка Борман делал все, что мог, и его методы действовали весьма успешно».

«У меня было несколько серьезных перепалок с ним, поскольку он снова и снова саботировал принятие необходимых военных мер для спасения тайной политической игры, которую он вел…»

Гудериан точно не знал, какую игру вел Борман. Но если взглянуть на его цели, то тайну Бормана можно легко раскрыть. Он стал правой рукой фюрера и мог различными способами оказывать на него влияние. Однако секретарь никогда не добивается власти для того, чтобы направлять своего хозяина на принятие всевозможных важных решений. Источником власти Бормана был фюрер, остававшийся абсолютным хозяином третьего рейха даже теперь.

«Все они были очарованы им, слепо повиновались ему, совершенно бессознательно — не знаю, каким медицинским термином можно было бы назвать этот феномен», — говорил Шпеер.

Борман, перед лицом наступающего крушения, по-прежнему оставался под чарами Гитлера. 5 января руководитель партийной канцелярии написал своей жене: «Мы никогда не должны переставать радоваться, что у нас есть наш фюрер, ибо наша непоколебимая вера в победу основывается в очень большой мере на том факте, что он существует — на его гениальной и твердой как скала решимости». 2 февраля он описал ей обстановку своего берлинского офиса: «Здания партийной канцелярии тоже имеют плачевный вид — черепица с крыш осыпалась, все окна выбиты, двери сорваны с петель… Весь день напролет были заняты уборкой битых стекол и разбором завалов». Однако в письме, написанном на следующий день, Борман отказывается признать, что поражение неизбежно: «Всякого, кто еще верит, что у нас есть шанс, нужно считать большим оптимистом! И мы именно такие оптимисты! Я просто не могу поверить, что Судьба могла так долго вести наш народ и нашего фюрера по такой чудесной дороге только за тем, чтобы оставить нас сейчас, на веки в отчаянии…»