Рифтеры - Питер Уоттс

Там есть что‑то еще, отчасти евклидово, отчасти дарвиновское. Кларк увеличивает изображение. Человеческая плоть слишком похожа на воду для отражения эха, но кости видны довольно отчетливо. Автоматика внутри различается еще яснее, кричит даже при очень слабом сигнале сонара. Лени фокусирует экран, указывая на прозрачный зеленый скелет с часами внутри.

– Это он? – спрашивает Карако.

Кларк качает головой:

– Может быть. Все остальные…

– Это не он.

Лени касается управления. Экран расширяется, максимально охватывая пространство.

– Ты уверена, что его нет в каюте?

– Он покинул станцию семь часов назад. И до сих пор не вернулся.

– Возможно, он прижимается ко дну. Или сидит за скалой.

– Возможно, – судя по голосу, Джуди не особо в это верит.

Кларк откидывается на спинку кресла, затылком касаясь переборки.

– Ну, работу он выполняет хорошо. А когда не на дежурстве, то может плыть куда угодно, я так думаю.

– Да, но это уже в третий раз. И он всегда опаздывает. Слоняется где ему вздумается…

– И что? – Лени неожиданно чувствует себя усталой, трет переносицу большим и указательным пальцами. – Мы тут не по сухопутным расписаниям живем, ты же знаешь. Он честно выполняет свою работу, поэтому не связывайся с ним, а то схлопочешь проблем.

– Фишер, например, постоянно получал за оп…

– Никому не было дела до того, что Фишер опаздывал. Всем нужен был… предлог.

Карако наклоняется вперед и признается:

– Он мне не нравится.

– Актон? А с чего он должен нравиться? Это же псих. Да мы все – психи, помнишь?

– Но он какой‑то другой. Я точно знаю.

– Лабин чуть не убил собственную жену на Галапагосах, прежде чем его перевели сюда. У Брандера множество попыток самоубийства.

Что‑то меняется в позе Джуди. Кларк не уверена, но ее собеседница вроде как уставилась в пол.

«Задела за живое, похоже».

Она продолжает более мягко:

– Ты же не беспокоишься по поводу всех нас, так ведь? Что такого особенного в Актоне?

– О, смотри.

На тактическом дисплее что‑то входит в пространство сонара.

Кларк дает увеличение на новый показатель, тот находится слишком далеко для хорошего разрешения, но жесткую металлическую метку посередине трудно не заметить.

– Актон, – говорит она.

– И… как далеко? – робко спрашивает Карако.

Лени проверяет:

– Около девятисот метров. Не так и плохо, если у него есть «кальмар».

– Нет. Он ими никогда не пользуется.

– Хм. По крайней мере, он вроде бы плывет напрямик. – Кларк смотрит на Карако. – Вы двое когда на смену выходите?

– Через десять минут.

– Тогда ничего страшного. Он опоздает всего минут на пятнадцать. Максимум на полчаса.

Карако не сводит глаз с дисплея:

– А что он там делает?

– Не знаю.

Иногда Кларк думает, причем уже далеко не в первый раз, а действительно ли Джуди тут место. Иногда она не понимает совсем очевидных вещей.

– Я вот тут подумала, может, ты сможешь поговорить с ним? – предлагает Карако.

– С Актоном? Зачем?

– Да ладно. Забудь.

– Хорошо.

Кларк встает с кресла, Джуди отходит от люка, пропуская ее.

– Э… Лени…

Та поворачивается.

– А как насчет тебя?

– Меня?

– Ты сказала, Лабин чуть не убил свою жену. Брандер пытался убить себя. А что сделала ты? В смысле… чтобы соответствовать?

Кларк не сводит с нее глаз.

– В смысле, если это не слишком…

– Ты не понимаешь, – голос Кларк абсолютно ровный. – Дело не в том, сколько ты всего натворил, чтобы попасть на рифт. Дело в том, сколько пережил, сколько перенес.

– Извини. – Карако с глазами, лишенными даже намека на эмоцию, умудряется выглядеть пристыженной.

Лени немного смягчается:

– В моем случае я просто научилась справляться с тумаками. И не сделала ничего такого, чем стоило бы хвастаться, ясно?

«Хотя и продолжаю работать над этим».

Она не понимает, как это могло произойти так быстро. Он пробыл тут всего две недели, но сейчас, стоя в шлюзе, чуть не разрывается от желания выйти наружу. Комната заполняется водой, Лени чувствует одну‑единственную судорогу, проносящуюся по телу, и, прежде чем может двинуться, Актон открывает люк, и они падают в бездну.

Он легко выплывает из‑под станции по траектории, безо всяких проблем повторяющей ее собственную. Кларк направляется в сторону Жерла. Чувствует Актона рядом, хотя и не видит его. Его головной фонарь не светится, как и у нее. Лени не включает его из чувства уважения к хрупким и изысканным огням, обитающим здесь.

Почему Актон остается во тьме, она не знает.

Он ничего не говорит, пока «Биб» не превращается в грязно‑желтое пятно позади.

– Иногда я задаюсь вопросом, почему мы вообще возвращаемся на станцию.

Неужели в его голосе слышится счастье? Как вообще хоть какая‑то эмоция способна просочиться сквозь металлический канал, который позволяет людям здесь говорить?

– Я вчера заснул неподалеку от Жерла, – говорит он.

– Тебе повезло, что тебя никто не съел, – отвечает Лени.

– Они не такие плохие. Просто нужно научиться с ними общаться.

Интересно, общается ли он с другими видами с той же тонкостью, как и со своим собственным, но Кларк оставляет этот вопрос при себе.

Какое‑то время они плывут сквозь разреженный и живой звездный свет. Впереди мерцает еще одно пятно, слабое и приглушенное: Жерло, идеальная мишень. Прошли месяцы с тех пор, как Кларк в последний раз вспоминала о поводке, который, по идее, должен был нести их туда‑сюда, словно слепых троглодитов. Она знает, где тот находится, но никогда им не пользуется. Здесь, внизу, просыпаются другие чувства. Рифтеры не могут заблудиться.

Кроме Фишера, возможно. Но он потерялся задолго до того, как спустился на глубину.

– А кстати, что же случилось с Фишером? – спрашивает Актон.

Холод зарождается в груди Лени, добирается до кончиков пальцев, прежде чем звук голоса напарника затихает.

«Это совпадение. Совершенно обычный, нормальный вопрос».

– Я спросил…

– Он исчез, – отвечает Кларк.

– Мне так и сказали, – жужжит Актон. – Я думал, у тебя будет чуть больше информации.

– Может, заснул снаружи. И его съели.

– Сомневаюсь.

– Серьезно? И с каких пор ты у нас эксперт, Актон? Ты внизу уже сколько, две недели?

– Всего две недели? А кажется, дольше. Время растягивается, когда ты снаружи, не думаешь?

– Поначалу.

– Ты знаешь, почему Фишер исчез?

– Нет.

– Он пережил свою полезность.

– А, – ее машинные части превращают возглас в полускрип‑полурычание.

– Я серьезно, Лени, – механический голос собеседника не меняется. – Ты думаешь, они позволят тебе жить тут вечно? Ты думаешь, они бы вообще позволили людям вроде нас работать здесь, если бы имели выбор?