Правила бунта - Калли Харт

Парень поворачивает руки ладонями вверх и вытягивает их, дергая головой вниз. В частности, на сгибы локтей. — Никаких следов от уколов. Ни одного, — говорит он, бросая на меня взгляд «я же тебе говорил».

— Это ничего не значит.

— Как ты думаешь, почему я стою здесь в нижнем белье? Ты не найдешь следов на моем теле, милая. Давай, попробуй найти хоть одну отметину от иглы.

Итак... он солгал. Для меня это не должно иметь значения. Если парень хочет покончить с собой с помощью тяжелых наркотиков, то это его дело. Так почему же тогда я испытываю такое облегчение?

Дэш переворачивает руки.

— На тыльной стороне ладоней ничего нет. Между пальцами тоже. Ни на ногах, ни на ступнях. — Он показывает мне каждую конечность, и, как подозрительная, сбитая с толку дура, я смотрю, чтобы убедиться, что тот говорит правду. На нем нет никаких отметин. Ни одного места укола.

— Чего ты надеешься добиться, придя сюда и показав мне это? — шепчу я. — Какой в этом смысл?

Дэш задумывается. Или, во всяком случае, молчит, уставившись в пол, прижимая кончик языка к припухлости нижней губы. Через некоторое время он говорит:

— Людям нравится верить во всякое дерьмо обо мне, Карина. Большую часть времени мне на это наплевать. Но ты? Я не мог смириться с тем, что ты поверила в эту чушь.

Он берет свои джинсы и стряхивает их. Я смотрю, как парень медленно надевает их, кусая щеку изнутри. Только когда Дэш засовывает руки в мокрую футболку, я позволяю себе заговорить.

— Так, значит, это все? Ты убедил меня, что не наркоман. Теперь уходишь? И будешь снова игнорировать меня и притворяться, что меня не существует?

Дэшил проводит руками по волосам, которые немного суше, чем когда он впервые вошел в мою комнату, но все еще достаточно влажные, чтобы пряди слиплись.

— А какая альтернатива? Узнать друг друга получше? Поделиться всеми нашими самыми глубокими, самыми темными секретами? Ты что, хочешь встречаться со мной, Карина Мендоса? — Он холодно смеется. — Мы уже проходили через это. Я не могу ни с кем встречаться. Я лишь трахаюсь, вызываю ненависть и еще много чего... но ты не хочешь встречаться со мной, Кэрри. Поверь мне.

— И ты так хорошо меня знаешь? — Я киплю от гнева, моя кровь бурлит в венах, ненавидя тот факт, что это болезненное, жалкое чувство разочарования переполняет мой желудок. Он снова отвергает меня. — Не говори мне, чего я хочу и чего не хочу, придурок. Ты ни хрена обо мне не знаешь. Если я тебе не интересна, то наберись смелости сказать это четко и ясно. Вместо того, чтобы танцевать вокруг и отступать в сторону, и... и быть таким чертовым англичанином.

— Большинство людей находят дух Англии очаровательным.

— Ну, не я. Это раздражает. Ты всегда обходишь стороной все, что хочешь сказать. В разговоре с тобой никогда нельзя провести прямую линию из пункта А в пункт Б…

— Прямые линии скучны. Где самое интересное в прямых линиях?

— ...приходится блуждать и выбирать самый длинный, самый малоизвестный маршрут из всех возможных. И вдобавок ко всему, ты настолько неясен в своих мотивах или целях, что невозможно сразу понять…

— Я не могу быть прямолинейным, как остальные. Я пытался. Это причиняет мне физическую боль. Но ладно. Если ты настаиваешь, я попробую. — Дэш выпрямляется во весь рост, хрустит пальцами и смотрит на меня сверху вниз, его глаза полны ледяного пламени. — Я бы трахнул тебя, милая. Но потом, вероятно, никогда больше не заговорил бы с тобой. И ты бы возненавидела меня. А мне было бы все равно, что только заставило бы тебя ненавидеть меня еще больше. Выпускной в конце концов пройдет, и я произнесу какую-нибудь речь. Ты будешь сидеть в своем кресле во втором ряду, и тебя будет переполнять жгучая ненависть ко мне. А я... я ничего этого не замечу. Ни черта не почувствую. Мне будет все равно. Будет чудом, если я вообще вспомню о твоем существовании.

Он замолкает.

— Итак, как я уже сказал. Тебе лучше забыть обо мне, милая. Как только ты кончишь на мой член, я перейду к следующей хорошенькой девушке с приличного размера сиськами, и на этом все. Ты ничего не услышишь от меня. Не будет никаких сообщений. Мы не пойдем рука об руку по коридорам этой помойки. Я погублю тебя. Стану той уродливой раной в памяти, которая никогда не затянется, гноящаяся и отравляющая все будущие отношения, которые у тебя когда-либо будут, потому что я сделаю невозможным для тебя доверять всем мужчинам. А потом я вернусь в Англию, буду сидеть на своей испорченной заднице, перечитывать классику и трахать домработниц, потому что мне больше нечем заняться. Не думая о тебе… — Он подходит ближе, протягивает руку, берет прядь моих распущенных волос и задумчиво наматывает ее на палец. — Не помня о тебе. Не заботясь о том, что я причинил тебе боль. — Дэш делает паузу, и именно тогда я, наконец, достигаю своего самого низкого и самого презренного состояния. Потому что его слова ранят больше, чем острый край лезвия бритвы — я никогда не чувствовала себя так ужасно, как сейчас — но все же прижимаюсь к нему. Все еще жажду его прикосновений. У меня все еще кружится голова от его близости и от того факта, что чувствую запах ночи и дождя на его теплой коже. И несмотря на то, как сильно ненавижу себя за это, я все еще чертовски хочу его.

Он подходит на дюйм ближе. Еще ближе. Боже, его губы так близко к моим, что Дэш мог бы поцеловать меня. Это не займет много времени. Всего пара миллиметров.

— Дело не в том, чтобы знать тебя или чего ты хочешь, Кэрри, — шепчет он. — Я знаю себя. Я плохая новость для всех, дорогая. Не думай, что ты особенная.

Тревожный жар обжигает мне горло, глаза щиплет от собравшихся слез. Наконец-то я осознаю, насколько слаба, и собираю воедино кусочки самоуважения.