Бледный - Нара Плотева

— Да.

— Ты как, здоров? — пытал Влад. — Передали, около банка яма? На Шереметьевской был провал, у ВДНХ… Всё сгнило: инфраструктура, общество… Если всё хорошо, то вот что… Я говорю заранее, чтоб ты знал: я за тебя. Отец рвёт и мечет, думает, ты спятил. Он жертва клише — кто против денег, тот сумасшедший. С властью не борются. Он не верит, что Лена может не хотеть за Глусского, у которого миллиард, не верит, что ты без денег имеешь право жить с Леной. Дочь его — королева… Я рад тебя слышать, а то, болтают, банк-де обрушился… Лена где, кстати?

— Шопинг, — сказал Девяткин.

— Ты передай ей, что я приду. С женой, с сыном. Праздник так праздник. Ладно? Помощь нужна? Я из своих обжорок — с Леной я договаривался — ставлю блюда. Будут с пяти в субботу. Будет всё свежее, в термотранспорте, и обслуга… В общем, держись. Почему всё — Глусскому? Может, мы убедим отца?

Влад терзался по двум причинам. Первая — информация о провале около банка могла означать, что Девяткин мёртв, тогда Лена с чистой совестью выйдет за Глусского, в результате Влад теряет возможность контроля над её капиталом. Вторая — отсутствие Лены, о чём он знал от тестя, могло означать: что-то не так. Лена могла уехать — в США, в Англию иль ещё куда, и там сошлась бы с Глусским…

О случае у банка уже сообщили, значит, многие будут звонить. Действительно, сотовый вновь ожил, теперь звонил тесть. Девяткин не отвечал.

Ему было плевать на Влада, да и на тестя.

Было на всех плевать.

Завтра или сегодня он вынужден будет сдать себя — и в пожизненку. Вот факт. Он и оказался-то здесь, у Кремля, не кукиш показывать власти, но попрощаться с ней в здравом уме. На дальнейший бред ему хватит зоны… Он понял, что, обладай он силой, способной всё уничтожить, он не осмелился бы… Он — трус. Поэтому труп до сих пор в шкафу. Поэтому он вызвал Тоню — спастись от одиночества. Поэтому пьёт — забыться.

Он рядом с бездной. Назад нельзя — вперёд страшно…

Его несло в туман. Он шёл подземными переходами, заходил в места, где был давно, ещё при Советах. Словно со всем прощался: труп пора было вынимать из шкафа… Вдруг, увидев клоуна, он побежал. Лишь на Кузнецком перевёл дух и, оглянувшись, клоуна не обнаружил. Рад был, что позвонила Дашка, так его трясло. От нирваны в банке и прометейства в баре с Сытиным не осталось и следа. Он хотел спрятаться и родиться обратно. Внутренний сумбур дошел до критической точки.

— Даша? — переспросил он.

— Я. Где Лена?

— Шопинг.

— Ты сам как? Слышала о провале…

Он вдруг представил, как всё разрешилось бы, если б в «Форде» каким-то образом оказались Лена и Катя. Он бы был невиновен.

— Эй, Петя?

— Влад звонил, — сообщил Девяткин. — Он редко мне… никогда почти не звонил, но случай…

— Он позвонил узнать, жив ты?

— Да.

— Он был бы счастлив, — хмыкнула Дашка, — если бы Лена с Катей пропали. Типа, фюить. Все деньги — ему.

— А я… об этом не думал… И в самом деле… Лены ведь нет… Вдруг Влад действительно…

— Что?

— Так…

Трубка молчала.

— Петя, Лена на шопинге? Вместе с Катей?

— Да, — отвечал он, хотя уже понял, что промахнулся.

— Тогда почему это — Лены нет?

— Не так чтоб нет… — он издал смешок. — Но этот провал… мой «Форд» накрылся… он без страховки… выбит из колеи, я то есть… Яма разверзлась рядом с банком, вода хлещет… Я, в общем, неадекватен, стресс… Прости… чуть выпил… Да, я сказал тебе? «Форд» в яме, я без машины… С Владом… Знаешь, этот провал, а за день тесть… Знаешь, он меня обвинял, будто я изменил Лене с этой… которую подвозил… И ты с идеей — ты, Даша, первая… Почему бы тогда и мне? Вы можете — мне нельзя? Вы обвинили меня, а сами… У Влада мотивы, а у меня их нет. За семьдесят миллионов можно не то что двух — можно взвод убить… Как думаешь? — Он вдавил смартфон в ухо, потея от мысли, что она скажет.

Дашка молчала и вдруг засмеялась:

— Ой, к чёрту твой чёрный юмор! Хотя отдаю тебе должное: ты не скис. Сказала же, в тебе мощь! Я на тебя надеюсь. Но… так не надо. Представь, что Влад уходит в туман, как в фильмах ужасов… Ты хорошо сыграл… Поздравляю!

— О чём ты? — Он замер.

— Как же! — Дашка смеялась. — Если ты с Леной — она не с Глусским, что нам и требовалось. Одно лишь: мы с ней договаривались в имидж-салон, она хотела сменить имидж, а сама не звонит.

— У неё есть имидж… — бросил Девяткин и посмотрел в туман, где ходили люди, стояли здания, как в каком-то давнишнем сне. — Бывало, — спросил он, — что ты что-то сделала и случайно — и не случайно? Вроде идёшь и играешь: наступить на муравья — или же не наступить? На Муравьёв зла нет — но мысль есть, что ты им судьба, что мог бы перешагнуть — ан нет, шаг твёрд… и — наступаешь, как бы сознательно…

— Прекрати!

— Нет, Даша, чувство такое, что без задумки про Муравьёв ты, их давя, невиновен, а намеренно держа шаг, — сознательно наступаешь и… подло. Хоть, вроде, не виноват. Иной не думает, а раздавит больше того, кто держит против Муравьёв идею.

— Хватит. Мне не смешно, — прервала она. — Психолог!

— Ты тоже хороша с мыслью, что Влад убил, — бросил Девяткин. — Вот как ты, женщина, провоцируешь…

— Ты прав, я первая… Но я несчастная разведёнка… Будем считать, мы квиты, всё здорово и… в субботу мне приходить? Около двадцати человек придут. Мы с Леной всем им звонили и звали.

— В субботу… — повторил Девяткин. Ему вдруг пришла мысль, что, если устроить трюк с трупами… посадить их в машину да утопить… в реке ли, в провале, как тот, у банка, было бы кстати. Его давил ужас, может быть, больший, чем ужас зоны: ужас предстать маньяком в глазах родных и знакомых. — Знаешь, — сказал он, — с этими катастрофами… Мне на ум пришло: вдруг Лена тоже… вдруг рухнет здание?

— Ты с ума сошёл! — Дашка крикнула. — Правда, что ли, что «Форд» пропал?

— Правда.

— Такое, Петя, раз в году. Не обобщай. В Москве миллионы — а гибнуть Лене?

— Всё. — Он отключился.

И вновь вызов. Это снова был тесть. Девяткин вообще убрал звук, чтоб не знать, звонят ему или нет. Он заглядывал во все бары и в каждом — пил. В восемь вернулся к банку, где «Форд», грязный, мятый, уже стоял на тротуаре. Он попытался завести мотор. Напрасно. Автобусом трясся в Жуковку, потом шел пешком. Подходя, всматривался в туман, решив, что, если будет автомобиль, как в прошлый раз, он скроется. Вечерело, он видел дальше, чем тогда. Туман скрывал его. Он застыл, завидев громады бульдозеров, труб, плит. Стройка приблизилась и сконцентрировалась.

Он прошел дорожкой через газон — и дверь открылась.

— Чёрт, Тоня… Я и забыл, — сказал он.

— Ой, Пётр Игнатьич! — Она была в белой наколке, в белом переднике. — Уйти? Хозяйки ведь не было. Я сварила вам, как могла. Пойду я?

— Нет. — Он задержал её. — Прости. Напугался… У нас не было проживающих горничных, я и…

— Входите. — Она отступила. — Я тут почистила.

Он заметил, что холл сиял.

— Знаешь… — сказал он. — Хватит, сними это, день закончился… и не надо, чтобы как хозяин и прислуга.

— Есть, Пётр Игнатьич… — Тоня сняла передник. — Ужинайте.

— Правильно, что ты здесь. — Он улыбнулся. — Мне веселей… Тебе ведь на съёмной квартире скучно?

— Скучно, Пётр Игнатьич! Здесь хоть посмотрю, как живут богатые… Я не шумная и не буду мешать, в гостиной буду… Тут звонили, — добавила она, сняв наколку, плотная и опрятная, — звонили. Я не брала трубку, вы не сказали.

— Правильно, — похвалил Девяткин, двигаясь к лестнице на второй этаж.

— Женщина приходила…

— С лицом, как лошадь?

— Точно! Где, мол, хозяин? Ох, и сердитая! А нигде — это я ей. Кто знает, кто она?

— Правильно, — ответил Девяткин и зашагал вверх.

Он допустил ошибку, как с Дашкой. Тоню не стоило приглашать, ведь Катин труп в спальне, — значит, теперь его не вынести. Он не может велеть ей оставаться в гостиной: и неучтиво, и подозрительно. Тоня выскочит на любой шум, чтоб навести порядок. Шум неминуем. Надо лопату и табурет отнести, чёрный ход открыть, отволочь мёртвую… Впрочем, завтра он отошлёт её в магазин, а труп спрячет… Может, не спрячет, но наберётся сил и придёт к решению…

Он сказал:

— Тоня, делай, что хочешь… да и не бойся. Я, знаешь, ночью хожу… в кухню за пивом. Не бойся.

— Пётр Игнатьич! — Тоня кивнула. — Я тогда, если выйду… Можно?

— Мы все живые.

«А я особенно!» — чуть не взвыл он, чувствуя, как мысли его метались подобно вихрю, прихоти и решения вспыхивали и гасли, а реакции сменялись ежеминутно.

Вновь к нему подползал страх. Он был как птица в клетке. Он был как зверь, кидавшийся по углам в беспамятстве. Машинально он зашёл в их с Леной спальню… чтоб тут же выйти. Там он не мог…

Впрочем, он и не обязан там находиться. Хозяин может быть где угодно… И у него есть повод… к примеру, сойти вниз ужинать. Он и сошёл, зная, что Тоня слышит. Тонино варево он лишь копнул. Он не хотел есть. Глаза уводило к окну, за которым сгустилась темнота. Он, по привычке последних дней, выключил в кухне свет, но, чтоб Тоня не напугалась, если ей захочется в туалет, включил лампу в кладовке — кухню подсвечивать. Спохватившись, быстро прошёл и зажег свет в ванной. Страх отпустил. В кухне он сел в своё кресло — и вдруг раздался звонок.