Впервые. Записки ведущего конструктора - Олег Ивановский

Много лет спустя, уже после смерти Королева, Герой Советского Союза писатель Марк Лазаревич Галлай (речь о нем еще пойдет), вспоминая Сергея Павловича, писал:

«Кроме знаний и конструкторского таланта, не последнюю роль играла очевидная для всех неугасающая эмоциональная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других… И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной которой я не встречал ни в одном из известных мне людей, — это сочетание влияло на окружающих так, что трудно было бы, да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять… А бросавшаяся в глаза резкая манера обращения Королева с окружающими чаще всего была действительно не больше, чем манерой. Во всяком случае, при всей своей склонности к тому, чтобы пошуметь, за воротами без куска хлеба он ни одного человека не оставил и вообще неприятностей непоправимых никому не причинил…»

Сергей Павлович сидел за своим рабочим столом, просматривая какие-то бумаги. Вскинув глаза поверх очков, он кивнул нам:

— Заходите, пожалуйста, я жду вас. Сейчас, одну минуточку. Еще два документа. Вы пока разворачивайтесь.

Глеб Юрьевич вынул из толстого алюминиевого тубуса — круглого футляра, в которых обычно хранились чертежи, лист ватмана с общим видом станции. Мы повесили его, прицепив прищепками к тонкой стальной проволоке, натянутой вдоль одной из стен кабинета. Отодвинулись чуть в сторону. Сергей Павлович подошел к чертежу. Несколько минут стоял молча. Смотрел.

— Ишь красавица какая! Ну прямо японский фонарик, хоть сейчас на елку!

Повернулся к Константину Давыдовичу:

— Докладывайте!

Бушуев начал обстоятельно излагать результаты дополнительной проработки конструкции станции. Главный слушал очень внимательно.

— Ну, хорошо, это ясно. Глеб Юрьевич, расскажите-ка мне про фотоаппаратуру. Что мы сможем?

— Сергей Павлович, ученые предлагают район для фотографирования выбрать так, чтобы получить изображение возможно большей части невидимого с Земли полушария…

— Вот открытие сделали! Нет, вы только послушайте, они предлагают снимать невидимую сторону! А чего ради мы все это затеяли?

Сделав вид, что не заметил реплики Главного, Глеб Юрьевич продолжал:

— Но необходимо, с их точки зрения, получить на снимках некоторое число деталей и видимого полушария для привязки, для образцов при расшифровке фотографий.

— А что — есть опасения, что на фотографиях будет трудно различить, что снято? Что же это за фотоаппаратура, не понимаю?

— Нет, Сергей Павлович, дело не в фотоаппаратуре, — решил прийти на помощь Глебу Юрьевичу Константин Давыдович. — Луна во время фотографирования будет видна со станции в фазе, близкой к полнолунию. Детали могут быть различимы плохо, ведь теней почти не будет. Узнавать моря, материки, кратеры можно будет только по их различной отражательной способности. Так считают ученые.

— Ну, это другое дело. Теперь я понял. А сколько у нас будет времени для приема фотоснимков и на какие средства мы будем вести прием?

Глеб Юрьевич подробно рассказал обо всем.

— Ну хорошо, это, если все пойдет по плану. А если что-нибудь не получится? Прошлый раз я поручил вам пересмотреть систему электропитания. Надо, чтобы была возможность передавать картинки несколько раз при подлете к Земле. Что у вас получилось?..

Обсуждение продолжалось часа два. В заключение Сергей Павлович сказал, что через несколько дней проект будет рассмотрен в более широком составе, с приглашением всех главных конструкторов-смежников и ученых.

— Времени у нас остается очень мало. Эх! И что за жизнь? Всегда нам мало времени! Но зато не соскучишься. А?.. — Главный с минуту молчал, повернувшись к чертежу, висящему на стене. — А что, Глеб Юрьевич, будет летать эта машинка? Если полетит, если снимет Луну, если передаст фотографии — будет тебе автомобиль. Ты все по-прежнему на мотоцикле гоняешь? Несерьезно, несерьезно. Хотя, впрочем, знаете, — он повернулся к нам, — Алексей-то Михайлович Исаев, несмотря на свою куда как более солидную комплекцию и положение, решил себе мотоцикл купить и на нем не на рыбалку — нет, на работу ездит… Так-то вот…

Сборка. Завершающий этап в многообразном и сложном процессе рождения космического аппарата. Превращение мыслей, расчетов, эскизов, чертежей в живой металл, в приборы. Все, что изготовлялось на нашем и других, смежных, заводах в специальных ящиках и ящичках, обтянутых внутри бархатом, или на пружинах-растяжках, привезенное, принесенное, прилетевшее к нам, порой даже не успевшее полежать на складских полках, занимает место на монтажных столах в цехе сборки.

Сборка. Бережные руки слесарей-сборщиков в белых перчатках. Теперь уже и не вспоминаются те дни, когда здесь работали без белых халатов. По ассоциации в памяти возникают ласковые, осторожные руки то ли врача, то ли медицинской сестры, прикасающиеся к нежному младенческому телу.

Руки в белых перчатках осторожно снимают с крышек ящиков пломбы, отстегивают замки. И прежде всего берут вложенные листочки бумаги или тоненькую брошюру — технический паспорт. Что поймешь, глядя на прибор, лежащий в ящике или на столе? Да ничего. А прочитав так называемую сопроводительную документацию, узнаешь его полную биографию — где и когда родился, каков вес, чем доказал свою жизнеспособность, каковы прогнозы насчет дальнейшего жизненного пути.

Рядом — оболочки приборного отсека станции, полусферическое верхнее днище с большим иллюминатором, четырьмя штырями-антеннами, складывающимися в четырехгранную пирамидку, чтобы поместиться под головным обтекателем ракеты, цилиндрическая средняя часть, полусферическое нижнее днище. На нем места для закрепления других антенн — рулеточных, таких, какие когда-то привез к нам Полянов. Приборная рама на отдельной ажурной подставке. На ней удобно вести установку приборов, монтаж электрических кабелей, соединяющих приборы.

Большой светло-серый ящик. Он еще не открыт. В нем ФТУ, почему-то окрещенное разработчиками «Енисеем». Почему «Енисей»? Бог весть почему, знают об этом только хозяева. Другой важный пассажир (да и пассажир ли, может, хозяин?) — радиокомплекс. Его назвали проще и непонятнее — Я-100. Под этим названием ему и на приборную раму вставать, и к Луне лететь.

Сборка. Жесткий график торопит, подгоняет. Опоздать, задержаться никак нельзя. Все знают — лететь станции 4 октября. Другой даты нет. Дорога выбрана единственная и столь непростая, что лететь по ней можно, лишь стартовав 4 октября 1959 года. А удачно это получилось — 4 октября. Словно сама природа, Вселенная, извечные законы движения небесных тел сговорились отпраздновать двухлетнюю годовщину рождения космического первенца — первого спутника.

Шла сборка. Что-то где-то не лезло, что-то с чем-то не совпадало, не стыковалось. Доставалось в эти дни всем нам здорово. В КБ бывать почти не приходилось. С раннего утра и до поздней ночи в цехе. Вопросов много, и самых разных вопросов. Ведущему положено любой, даже самый небольшой, вопрос внимательно рассмотреть и незамедлительно принять решение. Не можешь решить на месте — отойди в сторонку, позвони по телефону, посоветуйся. Но решение, именно решение, ты принять обязан. Сборка не любит длительных дебатов и разглагольствований.

Несмотря на то что люди делали, казалось, невозможное, работая много больше положенного, забыв обо всем и обо всех, сборку в срок не закончили. Винить за это, в общем-то, было некого. Еще при составлении графика все понимали, что он «волевой». Сроки исходили не из потребного времени, а только одним определялись: «Так надо». Причем и это «так надо» для гарантии было еще спрессовано на 20–30 процентов.

Так решил Сергей Павлович, в свое время исчеркав проект графика, подготовленного мною с учетом всего имевшегося опыта. Исчеркав своим любимым мягким синим карандашом, но весьма жестким почерком. И видимо, в назидание, а быть может, и нет, не разрешил он перепечатать этот график на чистый лист, без исправлений, а на том самом экземпляре, из которого была ясна моя незрелость, в левом верхнем углу написал: «Утверждаю. С. Королев». А устно добавил: «Вам все понятно? За сроки отвечаете лично!»

И я отвечал, и все отвечали, а сборку в срок не окончили. Аппаратура перед установкой обязательно должна была быть проверена автономно. Прибор, кабели, аккумуляторная батарея, контрольный пульт, инструкция по испытаниям, инженеры — хозяева прибора, наши испытатели — вот, так сказать, типовой состав рабочего места. За двумя длинными столами по соседству разместилась «наука». Чуть поодаль — радисты. Рядом — телевизионщики-фэтеушники.

Так или иначе, а каждый простой и короткий или сложный и длинный процесс, раз начавшись, в конце концов завершается. Станция «собралась». Посмотрев в этот торжественный момент на часы, я установил, что идет сорок шестая минута одиннадцатого — иначе 22 часа 46 минут. Заворачивались две последние гайки на шпангоуте верхнего днища. Станцию готовили к проверке герметичности в барокамере.