Золотое руно - Р. Грейвз

Лемносские мужчины поселились в Мирине со своими женами и сказали лемносским женщинам, что те им больше не нужны, ибо их новые жены будут и хлеб сеять, и фиги прививать, и за мужьями присматривать как надо. Они с восторгом приняли новую Олимпийскую веру и, будучи ремесленниками, отдали себя под покровительство Бога-Кузнеца Гефеста - того самого Гефеста, который прежде считался местным героем, а не богом, но теперь был обожествлен, как сын Геры и Зевса. Его святилище, которое видел на мысу Тифий, было превращено в храм, ему приносились жертвы на высоком алтаре, который заменил прежний низкий очаг, а жрецы-мужчины заменили коллегию нимф.

Только один мужчина, военный вождь Фоант, брат Главной Жрицы, отказался примкнуть к отступникам - и Главная Жрица послала его предостеречь их от гнева Триединой Богини. Они забросали его грязью и отправили назад с посланием: "Лемносские женщины, у вас - дурной запах. Зато фракийские девушки благоухают как розы".

В Мирине должно было состояться большое празднество в честь Олимпийцев. Когда подошел день праздника, Главная Жрица выслала разведчиков, которые вернулись ближе к вечеру и сообщили, что мужчины уже валятся один за другим на рыночной площади мертвецки пьяные. Так и вышло, что женщины, доведя себя до безумия - они жевали листья плюща и плясали обнаженными в лунном свете - прибежали на рассвете в Мирину и перебили всех мужчин без исключения, а заодно и всех фракиянок. Что касается детей, то они пощадили девочек, но перерезали горло всем мальчикам, принеся их в жертву Богине-Деве Персефоне, чтобы те не мстили впоследствии. Все это было проделано в религиозном экстазе, и в святилище на мысу были восстановлены древние обряды.

Наутро женщины испугались того, что натворили, но не могли снова вернуть к жизни мертвых, их братьев, сыновей, возлюбленных. Они устроили мужчинам достойные похороны и, как могли, очистились от греха. Богиня изрекла оракул, взяв на себя все проклятие и приказав им возвеселиться и сплясать танец победы, что они и сделали. Затем все, ликуя, принялись за работу, обычно выполнявшуюся мужчинами, за исключением муравления горшков и ковки оружия и орудий, к чему они не знали, как подступиться, им удавалось наловить достаточно рыбы для себя, управляться с плугом и боронить. Они также упражнялись во владении копьем и мечом, опасаясь враждебной высадки фракийцев.

Дочь Главной Жрицы, нимфа Кукушка Гипсипила, провела весь этот заговор под руководством своей матери, ей удалось спрятать Фоанта во время резни, ибо то был брат ее матери, почитавшей к тому же Богиню. Впоследствии она пустила его в плавание в лодке без весел, не желая убивать его, но не посмела во всем сознаться, ведь женщины единодушно решили не щадить ни одного мужчины. Гипсипила была красивой и темноглазой, другие ее уважали. Несколько месяцев кряду перед приходом "Арго" ее тревожило будущее острова, ибо у всех женщин появилось отвратительно-безумное желание видеть мужчин, обонять их запах. Но юношей-возлюбленных не было, и они начали поддаваться противоестественной страсти друг к дружке, но им очень хотелось рожать детей, подчас они впадали в истерики. От всего этого они стали беспокойными, а Гипсипилу тревожила судьба урожая, так как ячмень не был оплодотворен любовным сближением с лемносскими мужчинами, как то приписывал обычай. Она не могла получать дальнейшие указания от своей преосвященной матери, ибо та, разбитая параличом, лишилась дара речи: очень дурное предзнаменование. Однако Богиня дала Гипсипиле во сне совет хранить терпение, и тогда все будет хорошо.

Когда вдали показался "Арго", Гипсипила, естественно, пришла к выводу, что это - фракийский корабль, и прозвучала боевая тревога, но как только она увидела голову Овна - эмблему миниев, на душе у нее полегчало.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Гипсипила приняла Эхиона в помещении, которое у мужчин прежде было палатой Совета. Он сказал ей, что "Арго" совершает торговое плавание во Фракию, добавив, что миний Ясон, капитан судна, желает остановиться в Мирине, чтобы накормить экипаж и дать ему передохнуть. Гипсипила спросила, под чьим покровительством проходит плавание. Он ответил:

- Зевса, Посейдона, Аполлона, Афины, Артемиды.

Она ответила: "Хорошо", но довольно холодным тоном, он оказался достаточно проницателен, чтобы добавить:

- Более того, к нам благосклонна Триединая Богиня.

Он увидел, что при этих словах лицо ее просияло.

Эхион не задавал бестактных вопросов по поводу отсутствия мужчин на улицах и в палате Совета, Гипсипила заговорила с ним более дружелюбно, объявив, что все лемносские мужчины отплыли во Фракию в военный поход, ее Совет должен сейчас решить, подобает ли в их отсутствие позволить мужчинам-иноплеменникам высадиться на остров. Она выразила надежду, что Ясон потерпит час или два, пока Совет не примет решения. А в знак дружбы она передает ему кувшин меду.

Эхион являл собою великолепное зрелище в своем платье вестника, он нес оливковый жезл с двумя побегами наверху, переплетенными вместе и перевязанными белой шерстью, как если бы то был скипетр. Когда он вышел из палаты в сопровождении изящной девушки, пошатывающейся под тяжестью огромного кувшина меду, многие женщины не удержались - протянули руки и ласково погладили его по плечам. Он улыбался, подтверждая, что их благосклонность ему приятна, что придало женщинам еще больше смелости, и так - пока Гипсипила не призвала их к порядку и не напомнила им, что личность вестника неприкосновенна и что над нею недопустимо насилие.

Эхион вернулся на корабль и обо всем рассказал, отпустив сухие замечания по поводу странной необузданности лемносских женщин, Бут попробовал меду. После недолгой паузы Бут произнес:

- Недурной мед. Главным образом вереск, немного тимьяна, далее - розмарин, что ли? Да, розмарин, и чуть-чуть цикламена. Должен признать, что для простого островного меда это и впрямь очень хорошо. Аттический мед, конечно, изысканней, ибо гармония оставляющих придает его вкусу завершенность, все равно как мелодия, хорошо исполненная на семиструнной цитре, приятнее для уха, чем мелодия, столь же хорошо исполненная на лире, у которой три струны. Но если бы меня попросили оценить, что лучше: мелодия, хорошо исполненная на трех струнах или - дурно исполненная на семи, я бы ответил: "Три струны лучше". Лемносский мед - совершенство по сравнению с тем, который выставил перед нами Пелий в Иолке, хвастаясь, что это - чистый мед из цветов земляничного дерева. Земляничное дерево - вот уж и впрямь! Я не против привкуса дикого чеснока в вареной баранине с ячменем, но, клянусь Совой Афины, законы гостеприимства требуют держать чеснок подальше от кувшинов с медом. Однако неблагодарностью с моей стороны было бы порицать нашего царственного хозяина, да и неразумно это делать в присутствии его сына, его племянника и зятя - людей высокородных. Пусть вся тяжесть моих обвинений падет на Главного Управителя. Вот что я хочу сказать: если все удовольствия Лемноса столь же просты, но великолепны, как этот мед, я с огромным нетерпением жду, когда нас пустят на остров.

Совет Гипсипилы разрывался в душе между решением, которое он принял - никогда больше не доверять мужчинам и не допускать их на остров - и с приливом любовной страсти, который вызвало появление Эхиона. Гипсипила обратилась к ним так:

- Дорогие сестры, тетушки, племянницы, кузины и ты, моя маленькая дочь Ифиноя, терпеливо выслушайте меня, а затем дайте мне совет. Эти минии, если только их вестник не лжет, а я думаю, вряд ли он отважился бы лгать, назвав такое множество богов, богинь и саму Великую Мать - имеют мирные намерения и рады будут получить в дар вино, мед, ячменный хлеб, сыр и нашу добрую лемносскую баранину. После того, как они сойдут на берег размять ноги, держась, по нашей просьбе, подальше от домов Мирины, они отплывут к Имбросу - это их следующая стоянка по пути во Фракию. Признаю, вид их корабля наводит на мысли скорее о войне, нежели о торговле. Похоже, что во Фракии они собираются заняться чем-то вроде пиратства, но пусть это нас не волнует. Фракийцы нам далеко не союзники. В нашей власти держать миниев на расстоянии вытянутой руки, ибо мы многочисленнее и хорошо можем показать себя в битве.

Их вестник, кажется, принял за правду мой рассказ о том, что наши мужчины задержались во Фракии, так что они не станут на нас нападать, тем более если наши дары придутся им по вкусу. И все же было бы опасно предоставить им в нашем городе полную свободу, ибо кто-нибудь из нас наверняка выболтает правду о том, что случилось в ту кровавую ночь. Тогда хотя эти минии, может, и не станут порицать, рассказ о нашем ужасном деянии все же скоро разнесется по Греции. Его услышат фракийцы и немедленно поплывут сюда, чтобы отомстить нам за смерть своих дочерей.