Травяная улица (рассказы) - Асар Эппель

Младший лейтенант изумлен, а из кухни никто не прибегает - Ольга как раз колет щепу для плиты, а сестра мальчика давно знает все виды его огневой подготовки.

- Дашь мне? - с интонациями кусошника говорит младший лейтенант, и мальчик протягивает ему свой бечевочный снаряд.

- Спички мои, не боись! - Вася суетливо и не так умело, как мальчик, сковыривает головки со многих спичек.

- Разорвет, - говорит мальчик.

- У нас не разорвет! Мы горохом кормленные! - отвечает Василий Иваныч, обскребая спички и при этом напевая:

Я раз пошла купац-ца,

Бандит за мэ-ной следит.

Я стала раздевац-ца,

А он ма-не говорит:

Какие у вас ляшки-и-и...

- Знаешь эту песню-то? - успевает спросить он, желая, вероятно, хоть чем-то компенсировать свою образовавшуюся второстепенность.

Мальчик эту песню знает давно. Вообще он знает все песни, которые горланит или хрипло выпевает Вася, а Васею исполняются песни либо блатные, либо такие, которые Достоевский называл лакейскими.

Тут Вася замахивается и нагло - хрен с им! - бьет в лакированную створку ответработниковского шкафа, а мальчик отскакивает.

- Ты-дын! Во зафигачило! - орет Василий, а увидев, что гвоздя на дратве нету и ключ разворочен, приходит в полный восторг. - Во разворотило! - но, поняв, что сломал не свое, говорит в сторону: - Я те другой ключ достану, и из нагана поцелишься, сколько хошь. А патроны лучше не держать - взорвутся. У нас у взводного взорвались, дак у него сердце испугалось. Это хуже нет, когда сердце пугается. Я вот - берегусь. На фронте многие от испуга сердца в госпиталя кладутся.

- Домой пойдешь? - спрашивает из кухни голос девочки.

- Слышь, сейчас время нету, жена ща штефкать притаранит, - при мальчике с девочкой он называет Ольгу женой. - А на воскресенье я тушенки привезу. Приходи, в пристенок сыграем!

- Да у вас грабки вон какие! - пользуясь ситуацией материально пострадавшего, фамильярничает мальчик.

- Это точно, грабки у меня ой-ёй-ёй! Приходи! Сеструху приводи...

- Я в воскресенье майских жуков ловить буду! - уклончиво говорит мальчик.

- В-во! - кричит Василий. - И я! Ну половим - девкам в сиськи посодим!

Мальчик, подобрав неповрежденный гвоздь, уходит, а Василий, взбудораженный спичечной пальбой, а также идеей подсаживанья девкам карябающихся жуков, начинает есть, начинает хватать Ольгу Семеновну, хотя с ночи вроде бы мог угомониться и пока еще вроде утро.

- Хорошо питаешь, Ольгуня! Шкварки у тебя ем! Как у хохлов! А вы же, как хохлы, - жили с ими и стали, как хохлы! Ну, Ольга, ну товаристая ты, ну я тебе жучка заложу... Оль, а Оль? Ну, Оль?!

- Светро, Вася...

- Ща маскировку! В энскую часть еду, ой не вернусь!

... Жди меня! - строго внушает он ей уже в дверях. - А мы с командиром прискочим в воскресенье-то...

- Васирий! - бормочет она свое. - Ну, Васирий, правда же вы у меня второй...

С травяной улицы слышится гудок приехавшего за младшим лейтенантом грузовичка.

А он и правда у нее второй. Как ни считай. Потому что нарком был первый, а до наркома она только целовалась за смолокурней с Семкой, но Семке мешал длинный загнутый нос, и они так и не смогли толком узнать, что такое целоваться. А он и в самом деле второй... Как считать, конечно, как считать... А тот, который, когда муж болел, приезжал интересоваться, как она устроилась, и намекал, что по мужу есть подозрения, и сказал, что остается ночевать, и накинулся, а она мычала и стискивала ноги, и м-м-могро быть хуже, но он почему-то слез, отступился, только всю обслюнявил... Так что Василий и вправду второй... Правда, когда она приносит белье Балиным и Сони Балиной нету дома, а Боря Балин, Сонин муж, дома, тут что-то как бы возникает, потому что Боря называет ее "Олечка", и она всегда про себя отмечает, что Борис Аркадьевич - интересный брюнет. На нем красивые бурки и полувоенный френч, а на френче нашивка за скрытое ранение руки. Еще она чувствует, что при нем ей спокойно. Спокойней, чем с монгольским мужем, спокойней, чем с Василием, не говоря уж о том, слюнявом. Ей с ним так же спокойно, как возле Семки на смолокурне, и она вдруг начинает стесняться, что принесла белье и что вообще стирает белье, и она говорит, жаль вот Сони нету, и быстренько уходит.

Нет, как ни считай, а Василий - второй...

И наступает воскресенье. И приезжает Василий Иванович Суворов. И приезжает он лейтенантом! Присвоили ему очередное. Стал он лейтенант. Он больше не младший! И слово-то какое вредное - "младший"! Со словом же надо осторожно - помните "постное"?

А приезжает он с капитаном. Лейтенант с капитаном приезжают. На "виллисе". А с ними еще - старший сержант Лукоянов и солдат-сибиряк, чтоб не сказать челдон.

Ольга управляется на трех керосинках и примусе. Низкая коптит, и пускай! Зато пирог будет с гречневой кашей под названием "кныш". Тушенка есть. Шоколаду навалом. Папиросы "Таран", выпущенные в честь летчика Талалихина, первым совершившего таран, и водка "Тархун" зеленого цвета. Хлеб есть, сгущенка есть, картошка. Колбаса и наша есть, и консервная американская. И омлет можно сделать из яичного порошка, и бульон прекрасный кипит, бидон которого Вася взял с пенициллинового завода как отходы.

Пока туда-сюда, Вася ни с того ни с сего - мол, службу он знает! принимается чистить оружие - первый свой пистолет. Но отличник сборки и разборки трехлинейной винтовки Мосина образца 1891 года он запутывается в незнакомых железках и, свалив их на газету "Британский союзник", убирает тяжелую кучу в комод.

Гуляем-торопимся. Дурацкие Васины глаза совсем охренели. Капитан через два часа поедет дальше, и Василий, жуя и выпивая, рассказывает ему, что вот, мол, у хозяйки нашей, у Ольгухи, муж, мол, монгол был, товарищ капитан, монгольский нарком речных путей, поняли? А у монгол и у ходей, товарищ капитан, у них по дружбе полагается насрать, извиняюсь, другу на огороде, и повадился речных путей срать на огород наркому по коневодству, верно, Ольгуха?!..

Смеху жуть! Ольга немного краснеет и смеется тоже, и, уйдя к патефону, ставит пластинку, а Вася пока успевает сообщить капитану, что тут к моей одна пацанка приходит, товарищ капитан, дак через годик можно будет, если захочете...

Начинаются танцы, и Вася, танцуя с Ольгой, говорит теперь ей:

- Ты, Ольгуня, если капитан потрогает, не обижайся. Разрешаю. Ему в энскую часть - в действующую уезжать. А тебе что? Все равно с восемью-то...

А Ольга положила ему голову на плечо, и у Васиных губ сейчас ее недействующее ухо.

Тема-ная ночь,

Маскировкой закрыто окно,

А в ка-вартире военных полно

От сержантов и выше...

горланит Вася знаменитый "ответ" на знаменитую песню, намеренно перевирая строчку "от майоров и выше", дабы комсоставский текст одомашнить.

Уж и гуляет он, и поет, и несет такую околесицу, что забывает помочь вытащить капитанов чемодан, а просто провожает начальство до дверей, бесшабашно вопя лакейскую переделку другой известной песни:

И лежит у меня

Поперек живота

Незнакомая чья-то жена...

Остальные ведут себя тихо. Челдон, молодой парнишка, завороженный трельяжем, то и дело подходит к сверкающим створкам, шевелит их и всякий раз изумленно обнаруживает, что можно видеть себя сразу со всех сторон. По этому случаю ему идеально удается создать позади на гимнастерке встречную складку, точно сориентировав ее по центральному шву галифе. Лукоянов же соскабливает крепким, но треснувшим в одном месте ногтем водоотталкивающее вещество с коробки от яичного порошка и на спичке проверяет - воск ли это, потому что на глаз получается, что это воск без обмана, к тому же глубокая бороздка от ногтя на серой картонной поверхности по виду точь-в-точь такая же, какая бывает на свечке.

Но вот пир кончается. Вот уже всё поели-попили, всё допили-допили. Окурков на столе больше, чем объедков, хотя кажется, объедков тоже полно. Кажется даже, что одни объедки и есть, а их как раз и немного - корок нету, всё съели; большая сковородка, черная и неприкасаемая, имеет на своем дне стеариновые пятна и полосы, не прихваченные вытиравшим ее хлебом. Консервные банки тоже являют нутро с клочками белого жира, меж которых видны синеватые разводы по олову. Три пустые бутылки - прежде, пока в них был "Тархун", зеленые-зеленые, - теперь прозрачны и бесцветны, но стекло их все же как бы зеленится, особенно недоброкачественные линзы дна.

Все это делается резко видно, когда Вася распоряжается включить электричество. И хотя лимит уже исчерпан, и может быть большая неприятность от соседей, МОГЭС'а или милиции, Вася велит Лукоянову свет включить, и тот делает это с помощью небывало уважаемых в народе шила и гвоздя, воткнув гвоздь и шило, острое стальное, в провода на подходе к ограничителю.

И стало резко, ярко, но не хорошо. Все вдруг оказались бледными, а комната, лишившись потемочных теней, непривычная уже к электрическому свету, утратила величину и объем.

И свет выключили.