Силач - Альберто Васкес-Фигероа

— Но это же пиратство! — пораженно воскликнул де ла Коса.

— Пиратство? — озадаченно переспросил тот. — Я всегда считал, что пиратство — это когда один корабль нападает на другой в открытом море. А фактория — это все-таки не корабль, и не в открытом море... — он махнул рукой, словно это и впрямь меняло дело. — И в конце концов, это же португальская фактория.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

Мастер Хуан де ла Коса только развел руками — что, мол, с ним поделаешь? — а затем, повернувшись к канарцу, шепнул:

— Я же вам говорил, этому типу самое место в камере смертников; но что касается его верности, ума и отваги, то тут я за него ручаюсь.

— Благодарю за комплименты, — ответил откровенно заинтересованный Бальбоац, склоняясь к самому его уху. — Но вы меня заинтриговали, я прямо как на иголках! Скажите, наконец, что это за штурм? Клянусь, никому не проболтаюсь.

Сьенфуэгос долго вглядывался в его лицо, пока, наконец, не пришел к выводу, что этот тип — действительно тот храбрый и надежный человек, каким его описал Хуан де ла Коса, а затем молча кивнул в сторону башен недалекой крепости, царящих над окрестными крышами.

— Крепость? — прошептал Васко Нуньес де Бальбоа, не веря своим ушам. — Вы собираетесь штурмовать эту махину?

— Ну да.

— Хотите освободить дона Родриго де Бастидаса?

— Нет, конечно!

— А тогда кого же?

— В свое время вы все узнаете.

— Но должен вас предупредить, если речь идет о государственном преступнике или изменнике — то это без меня!

— Нет, это не преступник и не изменник. Это ни в чем не повинный человек, ради которого вы и сами сунули бы руку в огонь, — Сьенфуэгос ненадолго замолчал. — Так что, если вас заинтересовало мое предложение, мы вполне сможем договориться.

— Весьма заинтересовало, — немедленно ответил тот. — Никогда прежде мне не доводилось штурмовать тюрьмы! Наверное, это так занимательно! И когда же вы собираетесь напасть?

— Я вас извещу.

— Но я должен вернуть шпагу, — заметил тот. — Без нее от меня мало толку.

— Я позабочусь о том, чтобы вам ее вернули, — заверил Хуан де ла Коса. — Но зная вашу тягу к вину, игре и женщинам, отдам ее вам лишь тогда, когда придет время действовать, а то вы, чего доброго, снова ее проиграете. Потом мы обсудим финансовую сторону дела.

— Это мне кажется справедливым. Можете на меня рассчитывать.

— Я не силен в битвах, мое дело — карты, — спокойно ответил де ла Коса. — Но если могу быть полезен — я в вашем распоряжении. Нас уже трое!

— Пятеро, — поправил Сьенфуэгос. — Правда, один из них — хромой, — добавил он, улыбнувшись.

— Бонифасио Кабрера? — воскликнул моряк, не в силах скрыть свою радость. — Тот парнишка, что служил у доньи Марианы Монтенегро?

— Он самый.

— Он, конечно, парень туповатый, зато надежный и верный, — со смехом заметил Хуан де ла Коса. — Хороша у нас, однако, армия подобралась: старик, хромой, один чокнутый и еще двое неизвестных. У вас есть идеи, как мы будем штурмовать эту чертову тюрьму таким составом?

— Никаких, — признался канарец. — Мне удалось пробраться внутрь, я изучил расположение помещений, даже побывал в интересующей меня темнице, но признаюсь честно, чем больше я думаю об этом деле, тем более безнадежным оно мне кажется.

— Хотите сказать, что у вас нет не только необходимых средств, но даже плана действий? — нетерпеливо спросил Васко Нуньес де Бальбоа. — Вот это мне нравится! Я всегда считал, что импровизации всегда лучше удаются, чем тщательно спланированные действия.

— Теперь вы понимаете, почему я называю его чокнутым? — заметил моряк. — На Зеленом острове он прославился тем, что прикончил акулу одним лишь ножом.

— Вот черт! — восхитился канарец. — Что, правда?

— Ну конечно! Прыгнул в море и в проливе схватился с акулой в добрых три метра длиной.

— Но это же самый настоящий подвиг!

— Разумеется, — добавил капитан. — Особенно если вспомнить, что это ходячее недоразумение даже не умеет плавать. — Мы удерживали его на плаву при помощи веревки, обвязанной вокруг пояса.

— Вот это да! — восхитился Сьенфуэгос, повернувшись к Бальбоа. — Как же вы решились прыгнуть в море, если даже не умеете плавать?

— Просто я рассудил, что если акула меня сожрет, мне будет уже все равно, умею я плавать или нет, — ответил тот, чем вконец обескуражил собеседников.

Просто удивительно, что именно этому несуразному типу несколько лет спустя суждено будет пересечь горный кряж Панамского перешейка в поисках нового океана, протащив с собой тяжелые корабли, и что именно ему суждено будет первым увидеть океан. Так или иначе, Сьенфуэгос рассудил, что такие люди ему просто необходимы.

— Будь у нас с полдюжины таких ребят, как он, нам бы не составило труда освободить донью Мариану... — сказал он взглядом картографа провожая взглядом Бальбоа, окрыленного надеждой вернуть свою шпагу и деньги, которые уже считал безвозвратно потерянными.

— Не сомневаюсь! — согласился тот. — Но, к счастью, во всем мире не наберется полудюжины таких, как Бальбоа.

— Почему же к счастью? — удивился канарец. — Мне показалось, что он вам нравится.

— Конечно, он мне нравится! — с жаром ответил тот. — Я восхищаюсь им и очень его ценю, но в то же время понимаю, что он из тех парней, из которых получаются как самые верные друзья, так и непримиримые враги, и что они способны как потушить пожар, так и спалить целый город. Я никогда не встречал человека более непредсказуемого, чем этот «старый морской волк, повелитель ветров», как поется в песне... — он негромко рассмеялся. — Когда он в ударе, ему ничего не стоит выпустить кишки как акуле, так и коку. — Допив последний глоток вина, он тяжело поднялся и назидательно произнес: — Короче говоря, ему можно доверять, но ни в коем случае нельзя спускать с него глаз!

9  

Подобно стае огромных чаек, далеко на юго-востоке зареяли над горизонтом белые паруса, и по всему острову из конца в конец полетела долгожданная весть; заглянула во дворец губернатора и в самую убогую хижину; побывала под сводами церквей и в самых грязных борделях. И теперь весь город возбужденно гудел, повторяя на разные голоса, с надеждой и страхом, с энтузиазмом или крайним безразличием:

— Ованда прибыл!

Это действительно было величайшим событием, какого не знали прежде эти берега. Вместе с Овандо приплыли более двух тысяч новых жителей Санто-Доминго, среди которых немало благороднейших кабальеро с супругами, столь же достойными дамами. А кроме того, солдаты, священники, учителя, врачи, чиновники, ремесленники, крестьяне, носильщики, чернорабочие и проститутки. Одним словом, целый Ноев ковчег, уже готовый город, которому предстояло навсегда закрепиться на этом далеком краю Вселенной.