Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - Роберт Хайнлайн

– Буду счастлив, мадам. Но почему до Макджи-стрит?

– В школу бизнеса Канзас-Сити. Я хотела бы несколько месяцев, пока не слишком растолстею, поучиться машинописи и стенографии по Питтмену. Тогда, если ты, дорогой, вдруг заболеешь, я смогу работать в конторе и содержать семью… а если ты заведешь свое дело, смогу быть твоей секретаршей. Тогда тебе не придется нанимать девушку, и, возможно, это поможет преодолеть тот трудный период, который, судя по книгам, ожидает любой новый бизнес.

– Я сделал это из-за стряпни и еще одного твоего таланта, – медленно произнес Брайни. – Я точно помню. Ну кто бы мог подумать!

– Так ты разрешаешь?

– Лучше посчитай, во что обойдется обучение, трамвай, завтраки…

– Завтраки ты и я будем брать с собой.

– Давай отложим это до завтра, Мо. Или до послезавтра. Решим сначала с домом.

Дом мы сняли, хотя тот скупердяй уперся на ста тридцати восьми долларах, и прожили в нем два года, до появления второй дочки, Кэрол. Потом переехали за угол, на Мерсингтон-стрит, в дом чуть побольше (принадлежавший тому же лицу). Там я в 1905 году родила сына, Брайана-младшего… и узнала, на что пошли говардовские премии.

Произошло это в одно майское воскресенье 1906 года. По воскресеньям мы часто ездили на трамвае до какой-нибудь конечной станции, где еще не бывали: обе девчушки в нарядных платьицах, а маленький на руках то у меня, то у Брайни. Но в тот раз мы договорились оставить всю троицу у соседки, миссис Ольшлагер: она была мне хорошей подругой, и в разговорах с ней я исправляла и совершенствовала свой немецкий.

Мы с Брайни прошлись до Двадцать седьмой улицы и сели в трамвай, идущий на запад. Брайни, как всегда, взял пересадочные билеты – в воскресенье мы могли выйти где угодно и пересесть на что захочется. Не проехали мы и десяти кварталов, как он нажал на кнопку:

– Славный денек – давай пройдемся по бульвару.

– Хорошо.

Брайни помог мне сойти, мы пересекли улицу и пошли по направлению к югу по западной стороне бульвара Бентона.

– Дорогая, ты бы хотела жить в этом районе?

– Очень бы хотелось, и мы обязательно здесь поселимся – лет так через двадцать. Здесь прелестно. – Еще бы не прелестно – каждый дом на отдельном участке, в каждом по десять-двенадцать комнат, при каждом подъездная аллея и каретник («сарай» по-нашему, по-деревенски). Цветочные клумбы, витражи веерами над входом, строения все новые или идеально ухоженные. Судя по стилю, квартал строился в 1900 году – я вспомнила, что здесь шли работы в год нашего приезда в Канзас-Сити.

– Лет через двадцать? Черта с два, любимая, не будь пессимисткой. Давай выберем себе дом и купим его. Как насчет того, с «саксом» у ворот?

– А «сакс» тоже возьмем? Мне не нравится, когда дверь открывается наружу, – дети выпадут. Лучше тот фаэтон с парой вороных.

– Мы ведь не лошадей покупаем, а дом.

– Да ведь в воскресенье нельзя покупать дом, Брайни: контракт будет недействителен.

– Сегодня можно условиться, а бумаги подпишем в понедельник.

– Прекрасно, сэр. – Брайни любил разные выдумки, и я всегда ему подыгрывала. Он был счастливый человек, и я была с ним счастлива – и в постели, и вне ее.

В конце квартала мы перешли на восточную сторону бульвара и двинулись дальше. Перед третьим домом от угла Брайни остановился:

– Мне нравится этот, Мо. Счастливый дом, похоже. А тебе?

Дом был похож на все остальные: большой, комфортабельный, красивый – и дорогой. Разве что не такой привлекательный, как другие, потому что выглядел необитаемым – веранда пустая, жалюзи опущены. Но я старалась по возможности соглашаться с мужем, а дом не виноват, что в нем никто не живет. Если это так.

– Да, этот дом мог бы стать счастливым, живи в нем подходящие люди.

– Например, мы?

– Например, мы.

Брайан пошел по дорожке к дому:

– Кажется, дома никого нет. Посмотрим – а вдруг они не заперли дверь? Или окно?

– Брайан!

– Тихо, женщина.

Волей-неволей я последовала за ним по дорожке, чувствуя, что миссис Гранди всего квартала смотрят на меня из-за занавесок. (Впоследствии оказалось, что так оно и было.)

Брайан подергал дверь:

– Заперто. Ну-ка, попробуем этим. – Он полез в карман и достал ключ, отпер дверь и распахнул ее передо мной.

Я вошла внутрь, вконец напуганная, но тут же почувствовала облегчение: голые полы и гулкое эхо доказывали, что дом пуст.

– Брайан, что происходит? Не дразни меня, пожалуйста.

– Я не дразню, Мо. Если дом тебе нравится, то это запоздалый свадебный подарок невесте от жениха. А если не нравится – я его продам.

Я нарушила одно из своих правил и расплакалась при нем.

8

Сцены богемной жизни

Брайан обнял меня и потрепал по спине:

– Хватит заливаться. Не выношу женских слез. Они меня возбуждают.

Я перестала плакать, прижалась к нему покрепче и широко раскрыла глаза:

– Вот это да! Специальный воскресный выпуск. – (Брайан утверждал, что церковь пробуждает в нем только одно чувство, а именно похоть, потому что он никогда не слушает службу, а только думает о праматери Еве, которая, по его мнению, была рыжая.)

(Излишне говорить, что церковь действовала так же и на меня. Каждое воскресенье после церкви мы, уложив детишек спать, устраивали себе «утренник».)

– Н-ну-у, миледи. Разве вы не желаете сначала осмотреть дом?

– Я ни на что не намекала, Брайни. Я бы здесь не осмелилась. Вдруг войдет кто-нибудь.

– Никто не войдет. Ты разве не заметила, что я запер дверь на засов? Морин… мне сдается, ты не веришь, что я дарю тебе этот дом.

Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула:

– Муж мой, если ты скажешь, что солнце встает на западе, я поверю тебе. Но могу и не понять. Вот и сейчас не понимаю.

– Тогда объясню. На самом деле я не могу подарить тебе этот дом, потому что он и так твой. Это ты за него заплатила. Мне он принадлежит чисто формально. На той неделе мы это изменим и перепишем его на тебя. В нашем штате замужняя женщина может владеть недвижимостью, если в документе оговорено, что она замужем, и если муж отказывается от права на владение. Последнее – просто формальность. А теперь о том, как ты его купила.

Купила я его, лежа на спине и «выбивая чеки». На первый взнос пошли деньги, которые Брайан скопил в армии и еще занял у своих родителей. Взнос получился солидный, и Брайан взял две ипотечные ссуды: одну – под обычные шесть процентов, вторую – под восемь с половиной. Дом в ту пору снимали жильцы; Брайан оставил их и использовал арендную плату для расчета по ипотекам.

Говардовской премией за Нэнси он погасил вторую, разорительную ссуду, премией за Кэрол рассчитался с родителями. С помощью премии за Брайана-младшего Брайан-старший выплатил первую ипотеку настолько быстро, что арендная плата с жильцов позволила