И маятник качнулся... - Вероника Иванова

Летнее небо такое глубокое, что взгляд, устремившись ввысь, может утонуть в тёмно-синем океане, по которому лениво скользят белые громады облаков и лёгкие тени птиц. В канун Праздника Середины Лета ты станешь ещё ярче, ещё прекраснее, но я больше не смогу тонуть в твоих бездонных глазах... Как странно: я не люблю синий цвет, но обожаю смотреть на небо. Магрит называла это Парадоксом Упрямого Разума. Интересно, что она имела в виду? Ответа я не узнаю. Да и к чему мне ответ, если я не могу задать вопрос? Крохотная точка в центре лазурного шатра. Птица? Скорее всего. Только птицы могут чувствовать себя так беззаботно и счастливо, качаясь в ладонях Владычицы Ветров... Наверное, я должен обратиться к богам? Но я не помню ни одной молитвы, и это терзает меня сильнее, чем предчувствие Шага за Порог. Есть ли там хоть что-то? Или, закрыв глаза в последний раз, я окажусь посреди Ничего?

И словно отвечая на мою мольбу, память услужливо подсовывает песню из далёкого детства. Я почти забыл её. Или думал, что забыл... Почему-то Последнюю Песню всегда поёт ребёнок... Тонкий, совершенно бесстрастный голос звенит в сознании...

Караваном отлетевших душ тают в небесахГрустные облака...Где-то там, в синевеТы летишь, одинок,В никуда, навсегда,Не оставляя на Земле тёплого следа...

Тысячи тропинок были пройдены, но ещёБольше — встречи ждут с тобой...Ты не мог им солгать...Кто решил за тебя:Смысла нет дальше жить —И, усмехаясь, разорвал тоненькую нить?..

В зеркале распахнутого сердца — в озёрах глазОтражение любвиЯрче солнца горитИ зовёт, но тудаДля тебя нет пути —На серых крыльях Смерти тише, душа, лети...

В никуда, навсегдаТень души упадёт...На Земле кто-нибудь,Может быть, вспомнит тебя...Новый рассвет в небесахБудет сиять, но емуНе увидеть никогда свет погасшей звезды...

Страх бьётся под кожей жидким огнём. Я не хочу уходить, но если я и в самом деле должен это сделать, то почему, во имя всего Сущего, я должен провести последние минуты жизни в нелепом ожидании? Как трудно... Ну почему они тянут?

Староста всё лопотал, багровея от осознания неожиданного статуса исполнителя королевской воли. Меня никто ни о чём не спрашивал — на деревенской сходке преступники права голоса не имеют. Как же они смешны, прямо как дети, получившие в руки игрушку, о которой могли только мечтать! Потому и не торопятся с исполнением приговора. Не наигрались... Ну ладно, хватит! Не знаю, как им, а мне уже стало жарко. И голова трещит — хорошо мне гном приложил. Душевно... Стоп! Гном?! Нет, это становится уже дурацкой традицией! Почему все мои беды начинаются с появлением этих недомерков? Я даже дёрнулся от возмущения, чем отвлёк толпу от созерцания вещающего прописные истины старосты. Тот недовольно посмотрел в мою сторону и предположил, что убийце — то есть мне — уже не терпится проститься с жизнью. Эти слова были встречены селянами с воодушевлением — в самом деле, доколе ещё торчать на горячем солнце? Прибить мерзавца, выпить за здравие справедливейшего из королей, да и разойтись по своим делам...

— ...И властью, данной мне королевским указом, я приговариваю жестокого убийцу к смерти через побитие камнями! — завершил староста свою безразмерную речь.

Камнями? Мило. Лучше бы повесили, честное слово! Минута (а при удачном стечении обстоятельств — мгновение), и я свободен от идиотского времяпрепровождения в компании деревенских палачей. Навсегда свободен. А теперь что? Сколько мне придётся терпеть? Вон, уже и тачку прикатили. Полнёхонькая... Хорошо хоть камни речные, гладкие — и кидать их удобнее, и крови почти не будет... Ну, кто первый? Оскорблённый муж? Ну конечно!

Увесистый голыш ткнулся под рёбра. Я охнул. Да, будет больно, а боли я не терплю. То есть, конечно, терпеть придётся — не хватало ещё закричать или заплакать! — но как это всё печально... Второй камень оставил горящее от боли пятно на плече. Отталкиваясь пальцами, я крутанулся, подставляя следующей порции камней спину. Конечно, меня вернули обратно, врезав палкой по животу. И даже чуть ниже живота... На беду, в голову камни не попадали — и потому, что она была частично прикрыта вздёрнутыми кверху руками, и потому, что селяне хотели продлить удовольствие. А попади хоть один голыш в голову, и я могу оставить их с носом...

Староста бил не очень сильно — сказывался возраст, — но изумительно метко. Его зять — наоборот. Постепенно круг желающих поучаствовать в развлечении становился всё шире, и в какой-то момент их лица стали сливаться перед моими глазами в одно большое, дрожащее и гогочущее пятно. Да, не такой мне мнилась собственная кончина — уж слишком грубо и примитивно, хотя... Всё вполне логично. Кто я для них? Всего лишь раб... Эй, да они же не имеют права решать мою судьбу! У меня есть хозяин, который несёт полную ответственность за все мои поступки! И как я раньше не сообразил? А они тоже хороши: ошейник-то никуда не делся, неужели никто из них не понимает, что делает? Или глаза застит обида пополам с удовольствием почувствовать себя вершителями судеб? Я хотел было сообщить старосте о своих правах, но голос меня не послушался, и из пересохшего от жары и боли горла вырвался лишь тихий хрип. Да и не станут меня слушать, зачем напрягаться? Прочь, глупая надежда! Пора согласиться с тем, что я — ничтожество, хотя бы за несколько вдохов до смерти, если сделать это раньше мне мешало неоправданно раздутое самомнение. Всё, пора прощаться. С кем? С невоплощенными мечтами, с несостоявшимися друзьями, с любовью, которая ни разу не попалась мне на пути... Самое обидное, что я даже не могу заставить себя рассердиться или впасть в отчаяние, чтобы вызвать Нэгарру — эти люди не виноваты ни в чём, они поступают именно так, как на их месте, скорее всего, поступил бы и я сам... А может быть, всё к лучшему? Я умру тихо, не ломая Пласты Мироздания, не тревожа покой Ушедших и Нерождённых. Я просто уйду... Фрэлл, как же мне всё надоело! Каждый раз, когда я стараюсь делать добро, я оказываюсь лицом к лицу с Вечной Странницей — но я не могу поступать иначе! Я не могу творить Зло! Правда, все мои благие намерения непременно приводят к весьма дурным последствиям... Но теперь уже поздно что-то менять. Я ещё не слышал хруста собственных костей, но думаю, что за этим дело не станет. Да и какая разница? То, что окажется в могиле или на погребальном костре, уже не будет мной... Лучше закрыть глаза, тем более что вижу я уже довольно расплывчато, и молиться о том, чтобы вся эта мерзость поскорее закончилась...