В поисках любви - Антон Сибиряков

Что нас ожидает в конце пути? Свобода? Но что она есть? Помойная яма с тлеющими останками тех, кто дошел? Или камера хранения, к которой непременно предстоит вернуться? Существует ли она на самом деле, эта свобода?

Автобус останавливается, выпуская меня в жаркий июньский вечер. А я вдруг понимаю, что безумно хочу зимы. Холодного снега, который можно собрать в ладони и любоваться его блеском в свете тускнеющего солнца. Чувствовать, как он тает, стекая по рукам ледяными ручьями. И от этого быть самой счастливой на свете. Мне хочется зимы, но волшебство закончилось. Я большего в него не верю.

На остановке пустынно и тихо. И только гул самолетов не дает забыть о том, что мир все еще вертится.

Старый ЛИАЗ, со вздохом, закрывает двери и продолжает свой путь. По страшной дороге, покупающей его жизнь за деньги. Каждый метр этого пути оплачен золотом. Но бездушные хозяева забирают все себе, не желая тратиться на ремонт старого металлолома.

Прикрываюсь от солнца рукой. Иду вдоль трассы, по пыльной обочине.

Летом не бывает сумерек. День сразу сменяется ночью, холодной, как морские глубины. Это сравнимо с тем, когда идешь по теплому мелководью и вдруг — резко проваливаешься в темную яму, утягивающую тебя на дно.

Нужно успеть домой засветло.

Спотыкаюсь о камень, выворачивая его из сухой земли.

— Черт…

«Я подняла камень и зашвырнула им в лобовик первой попавшейся тачке»

Нет. Бежать слишком поздно. Семена тьмы внутри меня дали всходы. И если сейчас я сяду в машину, если попытаюсь спрятаться в других городах и странах, они разорвут мою грудь зудом, с которым я не сумею совладать. Заставят меня вернуться к горящим обломкам башни. Но выстроить новый мир мне будет уже не суждено.

Искоренить тьму в себе самой. Мой последний шанс на исцеление. Скользкая дорога между вырытыми могилами. Путь к свободе. К освобождению.

Ногой отбрасываю камень в сторону. Он скатывается в траву, теряя силу воспоминаний. Не смотрю на него. Чувствую, как внутри расходятся невидимые швы, выпуская наружу противный гной, раздражавший сердце. Он стекает вниз живота, обжигая внутренности. Пережидаю боль, сжимая зубы. И вскоре она отступает, лизнув напоследок поясницу соленым языком.

— Аль?

«Пусть все идет так, как должно»

— Я думала, ты ушла. Что это за боль? Ты хочешь, чтобы я уехала?

«Оглянись»

Ни одной машины.

— И что это значит?

В небе снова гремит. Но такое ощущение, что это всего лишь эхо земных голосов. Наверное, тот мужчина был прав. Это всего лишь сваи. Где-то строят новый дом.

«То, что место последней битвы именно здесь, в этом городе»

— Мне кажется, я такая слабая. Без тебя мне не победить.

«Я буду рядом. Ты не должна бояться. Вдвоем. Навсегда. Против целого мира. Ты помнишь?»

Да. Но куда приведет нас такая борьба?

Дорога изгибается влево и за поворотом, утонувшем в листве, я вижу гранитный забор, за которым находится кладбище. Перехожу пустынную трассу, стараясь не наступить в лужи расплавленного гудрона. Незаметной тенью проскальзываю в распахнутую калитку, мимо домика сторожа, дверь которого заперта на ржавый навесной замок. Врываюсь в мир, который теряет свою плотность, как только стук сердца проникает в его запретное лоно. Никому из живых не дано увидеть его настоящим. Он обращается в белесую дымку, сотканную из звуков и запахов. Но и не исчезает бесследно. Мы всегда чувствуем его присутствие.

Иду по вытоптанной тропинке, вспоминая, как холодно было на Алькиных похоронах. И какой скользкой и грязной была земля, по которой шагали люди несшие гроб. Я шла следом и все боялась, что они его уронят. Что Сашка выкатится из него, словно непослушная кукла, назло пачкающая свой наряд.

Сейчас я слышу, как в траве стрекочут кузнечики, а в кронах крепких тополей сладко заливаются птицы. Но знаю — красивая картина всего лишь подделка, скрывающая под собой мрачный оригинал. Страшную реальность былых дней, ставших бесконечной памятью.

Я помню.

Лужи и снег. Глубокую яму и белые лица Сашкиных подруг. Волшебника, который оплатил похороны, но все время простоял за спинами девушек, похожий на тень от погибающего деревца. Все мы были вместе там, у разрытой могилы, но вели себя, словно незнакомые люди. Нам было неловко. Нас всех связывали тайны, но такие омерзительные и темные, что любое слово могло обернуться бритвой на запястьях. Тишина прервалась лишь тогда, когда вниз полетели комья мокрой земли. Они падали на деревянную крышку с глухими звуками, словно кто-то стучал кулаками изнутри. И я хотела было сказать об этом, но замолчала, понимая, что схожу с ума.

Смерть — это не конец, а начало перерождения. Все, что я должна помнить.

Сворачиваю с тропинки на усыпанную гравием дорожку, и замечаю, что у Сашкиной могилы кто-то стоит. За цепями ограды, у резной лавки, которая положит начало красивой беседке в викторианском стиле. Я накоплю на нее к концу лета. И красота здесь обретет равновесие.

Сбавляю шаг, пытаясь узнать незнакомца. Но его сильная спина, спрятанная под плотной тканью толстовки, и голова, скрытая капюшоном, оставляют меня в неведенье. Он не двигается, словно манекен. Замечаю свежие пятна цветов у могилы.

Кто ты?

Оборачивается на шорох моих шагов. Прозрачные глаза глядят из-под упавшего капюшона, и я понимаю, что видела уже этот взгляд. Но не могу вспомнить — где. Застываю в нерешительности. Рассматриваю заросший щетиной подбородок и лицо — довольно симпатичное, но незагорелое и осунувшееся, словно бы он не спал несколько суток.

Устало улыбается.

Нет. Это не мой мучитель из снов.

— Здравствуйте.

Однако голос мой все равно дрожит. А сама я стою на месте, выжидая.

Снимает капюшон, взъерошивая темные волосы. Кажется, он не мыл их несколько месяцев.

Приглаживает рукой:

— Здравствуйте.

Он абсолютно спокоен. И я перестаю бояться. Приближаюсь к ограде, пытаясь вспомнить всех Алькиных парней. Но их было так много, что память не может выбрать кого-то одного, тот нужный выступ, за который можно было бы зацепиться при подъеме на эту высоченную гору.

— Простите. Мы не знакомы… — замечаю, как из-под рукавов его толстовки ручьями льется грязный пот. — Меня зовут Оксана.

Не рискую подать ему руки.

— О, да. Я Владимир.

— Вы знали Александру?

Оборачивается к черному памятнику, с которого на нас смотрит Сашкин портрет, выгравированный умелыми руками мастера. Я выбрала эту фотографию потому, что на ней Алька была похожа на ангела, обретшего, наконец, долгожданную свободу. Когда-то я сама сделала это фото, как и десятки подобных, не замечая уникальности каждого кадра. Мы просто дурачились, строя из себя моделей проводящих фотосессию в одном из городских парков. Все было так просто тогда. Так весело.

— Не так хорошо, как хотелось бы.

— Простите?

Человек, назвавшийся Владимиром, улыбается. Снова. Но с каждым разом его улыбка нравится мне все меньше.

— Я был ее поклонником. Одним из многих…Ведь нет ничего страшного в том, что я принес ей цветы? Или вы против, Оксана?

— Нет…конечно нет. Что вы…Просто я…Да ладно, забудьте.

Снимаю цепочку с крюка и прохожу за ограду. К нему, на расстояние вытянутой руки. Ощущаю, как испуганное сердце разгоняет по крови адреналин, заставляющий дрожать руки. Поворачиваюсь к нему спиной, ставя сумочку на лавку.

— Так вы не были с ней знакомы?

Хочу услышать его голос. Удостовериться, что он не подкрадывается ко мне сзади, надевая на лицо белую маску из человеческой кожи.

— Я…нет. К сожалению, нет.

Достаю бутылочку с морской водой. Оборачиваюсь. Он стоит все там же. Неловко прячет взгляд.

— А почему вы не подошли и не познакомились?

Пожимает плечами.

— Не знаю. Собирался. А потом…потом стало поздно. Но я знаю, что сейчас она в том месте, где очень спокойно. Наверное, не стоит за нее беспокоиться, да?

Отвинчиваю крышку бутылки и присаживаюсь у могилы на корточки.

— Да. За Сашку беспокоиться не стоит.

Прозрачная вода тонким веером льется на цветы. Брызгает на памятник, оставляя на нем россыпи капель, стремящихся прямыми линиями вниз.

— Я принесла тебе море.

Эти слова предназначены только ей. Но странный человек, возвышающийся над нами, тоже их слышит. И почему-то я уверена — он опять улыбается. Не хочу смотреть на него. Хочу, чтобы он убрался отсюда и никогда больше не приходил!

— Оксана?

Поднимаюсь на ноги.

— Что?

— Здесь недалеко от кладбища есть кафе… — сглатывает слюну. — Не хотите выпить по чашке кофе?

— Нет, не хочу.

Отворачиваюсь за сумочкой и слышу, как он подходит ко мне. Почти вплотную. От него разит потом и землей. Сыростью, которая, кажется, пропитала его кожу паразитировав на ней белой плесенью.