О природе человека - Эдвард Уилсон

По абсолютной случайности гормонально спровоцированный гермафродитизм был выявлен в ходе контролируемого научного эксперимента, направленного на оценку влияния наследственности на половые различия. Эксперимент несовершенен, но не хуже любого другого рассмотренного нами. Генетически гермафродиты женщины, и их внутренние половые органы полностью женские. В большинстве случаев, изученных в Соединенных Штатах, внешние гениталии были хирургически изменены по женскому типу в младенчестве, и впоследствии эти люди воспитывались как девочки. Во время внутриутробного развития эти дети подверглись воздействию мужских гормонов или сходных с ними веществ, но затем до зрелости воспитывались как обычные девочки. В таких случаях можно отделить влияние обучения от влияния глубинных биологических изменений, которые в отдельных случаях связаны с известными генетическими мутациями. Маскулинное поведение с почти полной уверенностью следует приписать влиянию гормонов на развитие мозга.

А проявляли ли девочки изменения поведения, связанные с гормональной и анатомической маскулинизацией? Как обнаружили Джон Мони и Анке Эрхардт, перемены были весьма заметными и связанными с физическими изменениями. В сравнении с обычными девочками из сходной социальной среды девочки, испытавшие воздействие гормонов, чаще вели себя как настоящие сорванцы. Они в большей степени увлекались спортом, с удовольствием играли с мальчиками, предпочитали брюки юбкам и игрушечные пистолеты куклам. Девочки с адреногенитальным синдромом с большей вероятностью демонстрировали свое недовольство, когда им предлагались чисто женские роли. Оценку этой группы нельзя считать абсолютно достоверной, поскольку для минимизации последствий генетического дефекта им вводился кортизон. Возможно, маскулинное поведение девочек было связано именно с гормональным лечением. Если это так, то эффект все же был биологическим, хотя и не столь глубоким, как маскулинизация в период внутриутробного развития. И, конечно же, такого эффекта не наблюдалось у девочек, испытавших влияние прогестина.

Отсюда следует, что повсеместное существование разделения труда по полам не является случайностью культурной эволюции. Но в то же время традиционное представление о том, что значительные различия в степени этого разделения связаны с культурной эволюцией, совершенно справедливо. Демонстрация легкого биологического компонента открывает перед нами варианты, которые общества в будущем смогут выбирать сознательно. И в этом проявляется вторая дилемма человеческой природы. Полностью признавая борьбу за права женщин, которая сегодня разворачивается во всем мире, каждое общество должно выбрать один из трех описанных ниже путей.

Усиливать и подчеркивать половые различия в поведении своих членов. Такой подход характерен почти для всех культур. Он чаще всего приводит к доминированию мужчин и исключению женщин из многих профессий и занятий. Но так не должно быть. По крайней мере теоретически тщательно продуманное по структуре общество с сильным разделением по полам может быть более духовно богатым, более разнообразным и даже более эффективным, чем общество в стиле унисекс. Такое общество может стоять на страже прав человека, несмотря на разделение занятий мужчин и женщин. Однако определенная социальная несправедливость неизбежна, и при плохом развитии событий она может принять катастрофические масштабы.

Воспитание с целью полного устранения каких бы то ни было половых различий в поведении. Используя квоты и предвзятое образование, можно создать общество, в котором мужчины и женщины как группы будут принимать равное участие в культурной деятельности, работе по любым специальностям и даже, если довести ситуацию до абсурда, в спортивных соревнованиях. Хотя придется подавить раннюю предрасположенность, характерную для каждого пола, биологические различия между мужчинами и женщинами не столь велики, чтобы подобное предприятие было невозможным. Такой контроль мог бы обладать явным преимуществом — в нем не будет даже намека на групповые предубеждения (вдобавок к предубеждениям личным), основанные на половых различиях. Такое общество может оказаться значительно более гармоничным и эффективным. Однако необходимое регулирование обязательно поставит под вопрос определенные личные свободы. По крайней мере, некоторым людям просто не позволят полностью реализовать их потенциал.

Обеспечение равных возможностей и доступа без дальнейших действий. Разумеется, отказ от выбора — это третий путь, открытый всем культурам. На первый взгляд может показаться, что такой либеральный курс наилучшим образом обеспечивает личную свободу и развитие. Однако это не совсем так. Даже при равных образовательных возможностях мужчин и женщин и равном доступе ко всем профессиям мужчины будут более широко представлены в политике, бизнесе и науке. Многие не смогут в полной мере принимать столь же значимое и важное участие в воспитании детей. В результате возникнут ограничения полного эмоционального развития личности. Подобные ограничения появились в израильских кибуцах, которые можно считать одним из самых ярких экспериментов по эгалитаризму, осуществленных в наше время{147}.

Со времени всплеска кибуцного движения (40-50-е годы) его лидеры проводили политику полного равенства полов и стимулировали женщин исполнять роли, ранее считавшиеся чисто мужскими. Поначалу данный подход почти сработал. Женщины первого поколения были преданы этой идеологии, они с увлечением занимались политикой, управлением — и работой. Но и они сами, и их дочери постепенно склонялись к более традиционным ролям, хотя с рождения воспитывались в условиях новой культуры. Более того, дочери пошли дальше матерей. Сегодня они требуют и получают дополнительное время для воспитания детей. Это время носит очень знаковое название «часа любви». Самые одаренные отказываются от высоких постов в коммерции и политике, и представительство женщин в данных сферах значительно ниже, чем представительство мужчин того же поколения. Возможно, такой сдвиг отражает влияние сильной патриархальной традиции, господствующей в других слоях израильского общества, хотя сегодня разделение ролей гораздо ярче выражено внутри кибуцев, чем вне их{148}. Израильский опыт показывает, насколько трудно предсказать последствия и оценить значение изменения поведения, основанного на наследственности или идеологии.

Из этой сложной неопределенности, связанной с разделением ролей между полами, можно сделать четкий вывод: одни лишь свидетельства биологической природы не помогут определить идеальный образ действий. Однако они могут помочь нам выбрать варианты и оценить каждый из них. Мы должны учитывать затраты на усвоение и подкрепление, а также вероятность подавления личной свободы и потенциала.

Давайте трезво посмотрим в лицо реальности: поскольку каждый вариант имеет свою цену, а конкретные этические принципы редко находят всеобщее признание, сделать выбор нелегко. В таких случаях разумно будет последовать мудрому совету Ганса Моргентау: «Сочетанием политической мудрости, моральной смелости и морального суждения человек примиряет свою политическую натуру с моральной судьбой. Такое примирение — не что иное, как modus vivendi[28], непростой, причудливый и даже парадоксальный. Это может разочаровать только тех, кто предпочитает всегда блистать и искажать трагические противоречия человеческого существования утешительной логикой обманчивого согласия»{149}. Я полагаю, что противоречия коренятся в дошедших до наших дней пережитках прошлой генетической истории. И один из самых неудобных и бессмысленных, но при этом неизбежных, — умеренная предрасположенность к определению различий в половых ролях.

Другим таким пережитком, который следует взвесить и оценить в рамках биологической социальной теории, является семья. Нуклеарная семья, основанная на долгосрочных сексуальных отношениях, географической мобильности и женской хозяйственности, в настоящее время в Соединенных Штатах переживает спад{150}. За период с 1967 по 1977 год количество разводов удвоилось, а количество домохозяйств, возглавляемых женщинами, увеличилось на треть. В 1977 году каждый третий школьник жил только с одним родителем или родственником. Более половины матерей, имеющих детей школьного возраста, работали вне дома. Многим работающим родителям приходится отправлять детей в детские сады. Более старшие дети образуют целый слой «беспризорников», то есть с момента окончания уроков до возвращения родителей с работы они полностью предоставлены сами себе. Рождаемость в Америке тоже резко снизилась. Если в 1957 году она составляла 3,8 ребенка на семью, то в 1977 — всего 2,04 ребенка. Подобные социальные сдвиги в самой технологически развитой стране мира, связанные с освобождением женщин и их выходом на рынок рабочей силы, являются событием, имеющим весьма серьезные долгосрочные последствия. Но означает ли это, что семья — это культурный артефакт, обреченный на исчезновение?