Елена - Ивлин Во

«Со временем, конечно, порядок и покой сюда вернутся», — подумал Макарий, стоя рядом с императрицей и показывая ей работы, но теперь он только сказал:

— Неужели ты думаешь, что посреди всего этого сможешь найти яму в земле и в ней деревянные брусья?

— О да, думаю, что смогу, — уверенно ответила Елена.

В Иерусалиме только и говорили о том, какую энергию проявляет Елена. Все решили, что старушка просто неутомима. Но в действительности она испытывала огромную усталость. Приближалась зима; в монастыре, стоявшем на открытом месте, было холодно и сыро. Совсем не так она представляла себе в Далмации свою старость. У нее уже не было охоты задавать вопросы. Ни от кого она не видела помощи, никто не верил в успех ее поисков. На Рождество у нее не было даже сил присоединиться к процессии, направлявшейся в Вифлеем; она причастилась в монастырской церкви и позволила монахиням поухаживать за ней, просидев весь праздничный вечер перед огнем, который они развели в ее комнате.

Но в канун Крещения Елена собралась с силами и отправилась на носилках в церковь Рождества, до которой было пять миль скверной дороги. Толп паломников видно не было, Макарий и его паства праздновали Крещение у себя в церкви, и только немногочисленная христианская община Вифлеема встретила ее и проводила в приготовленную для нее комнату. Елена продремала там почти до рассвета, когда ее позвали и при свете ярких звезд отвели в тесную пещеру-стойло, где усадили на женской половине...

В низком сводчатом помещении горело множество лампад, и воздух был спертый. Звуки серебряных колокольчиков возвестили о прибытии трех бородатых монахов в полном облачении, которые, подобно трем волхвам древности, простерлись ниц перед алтарем. И началась долгая литургия.

Елена плохо понимала по-гречески, да и не вслушивалась — ее мысли были далеко. Она забыла даже о том, что искала, и ей виделось только далекое прошлое — спеленутый младенец и три царя-волхва, которые пришли издалека, чтобы поклониться ему.

«Это мой день, — думала она. — И это мои единомышленники». Может быть, у нее возникло предчувствие, что ее слава, подобно их славе, будет зиждиться на одном-единственном подвиге благочестия, что и она тоже появилась здесь из некоего безыменного царства и что ей, подобно им, суждено, единожды вспыхнув, угаснуть, как угасает пламя в камине.

«Как и я, — мысленно сказала она им, — вы пришли слишком поздно. Здесь много лет до вас уже побывали пастухи, не говоря уж о бессловесных животных. Их голоса прозвучали на этой земле вместе с ангельским хором задолго до того, как вы собрались в дорогу. Ради вас были изменены исконные небесные законы, и среди озадаченных звезд загорелся новый, призывный светоч. Как долго и трудно добирались вы до цели, замечая направление и прокладывая свой путь сюда, куда пастухи пришли запросто, босиком! Как странно выглядели вы в дороге, со своими слугами в невиданных доселе одеждах, со своими нелепыми дарами! В конце концов вы достигли цели вашего паломничества, и великая звезда остановилась в небе прямо над вами. И что вы сделали? Вы явились к царю Ироду. Вы воздали ему почести, положив начало бесконечной войне невежественных толп и судий с невинными. И все же вы пришли и не были отвергнуты. Вам тоже нашлось место рядом с яслями. Ваши дары были не нужны, но они были приняты и сохранены, потому что это были дары любви. В новом, только что родившемся мире милосердия и вам тоже нашлось место. В глазах Святого Семейства вы стали не ниже, чем вол или ослица...»

«Вы мои небесные покровители, — сказала им Елена. — Покровители всех, кто приходит слишком поздно, всех, чей путь к истине долог и труден, всех, кто отягощен ненужными знаниями и праздными рассуждениями, всех, кто из вежливости становится соучастником преступления, всех, кто оказывается жертвой собственных талантов».

«Дорогие мои сородичи, — сказала им Елена, — помолитесь за меня и за моего бедного, замученного делами сына. Пусть и ему тоже перед концом жизни найдется место на соломе, где он сможет преклонить колени. Помолитесь за великих, чтобы они избежали забвения. Помолитесь и за Лактанция, и за Марсия, и за молодых поэтов из Трира, и за души моих диких, неразумных предков, и за их хитроумного врага Одиссея, и за великого Лонгина. Ради Того, Кто не отверг ваших странных даров, помолитесь за всех тех, кто был мудр и добр. Да не будут они забыты перед престолом Господа, когда настанет царствие нищих духом».

12

ОБРЕТЕНИЕ

Неделя шла за неделей, небо над стройкой становилось все ласковее, и среди окрестных холмов зацвели цикламены. Но приближение весны не радовало Елену: у нее уже не осталось вопросов.

Ее настроению больше соответствовал наступивший Великий пост. Единых правил его соблюдения еще не существовало. В Иерусалиме, где праздновали и субботу, и воскресенье, постились по пять дней на протяжении восьми недель. А когда Макарий говорил «поститесь», это означало «голодайте». В других епархиях позволяли себе кое-какие послабления — разрешалось вино, оливковое масло, молоко, можно было слегка перекусить маслинами и сыром, так что верующие постоянно что-то жевали, словно кролики. Но кто хотел поститься в Иерусалиме, тому оставались только вода и жидкая каша, ничего больше. Кое-кто мог выдержать все пять дней, многие по средам позволяли себе сытный обед, другие, еще более слабые в вере, обедали по вторникам и четвергам. Каждый мог сам решить, что ему под силу. Но если уж он постился, то пост должен был быть строгим — такой закон ввел Макарий.

Почтенный возраст освобождал Елену от обязанности строго соблюдать все правила. Но она все же решила поститься. Соображения, которыми она при этом руководствовалась, были чисто практическими. Ее расспросы ни к чему не привели, обычные средства найти то, что она искала, были исчерпаны. «Прекрасно, — сказала она. — Теперь посмотрим, не поможет ли пост».

Напрасно монахини упрашивали ее подумать о здоровье. У них были основания для волнений: с каждой неделей Елена все больше слабела и все чаще испытывала припадки головокружения. По субботам и воскресеньям она тоже почти ничего не ела. К началу Страстной недели в ней трудно было узнать ту решительную женщину, которая еще недавно с пристрастием допрашивала археологов.

Вербное воскресенье стало для Елены особенно тяжелым испытанием. Уже на рассвете началась служба, после нее процессия направилась на Масличную гору, потом целый день обходила по крутым склонам холмов все святые места, и в заключение был представлен вход Господень в Иерусалим: по усыпанной пальмовыми листьями улице Макарий прошествовал к гробнице на вечернюю службу. К концу дня Елена так выбилась из сил, что не смогла даже съесть ужин, приготовленный для нее в монастыре, и, вся дрожа, упала в постель.

С наступлением Страстной недели работы на стройке прекратились: все христианское население Иерусалима предавалось молениям, и с каждым днем все усерднее. В четверг вечером состоялось еще одно шествие на Масличную гору и вокруг нее. Елена настояла на том, чтобы вместе со всеми идти пешком. Она крепко держала в руке свечу, но у нее то и дело начинала кружиться голова, и во время пения псалмов или чтения Библии она временами теряла сознание. Шествие закончилось к исходу ночи в Гефсиманском саду пением псалма о страданиях Христовых. С последними словами псалма все разразились горестными причитаниями — кто по привычке, а кто вполне искренне; повсюду звучали жалобные вопли и стоны. Свечи погасли — уже брезжил рассвет. Печальная процессия медленно двинулась через городские ворота на Голгофу, где началась долгая заупокойная служба.

Когда служба кончилась, Елена ушла к себе. Трагедия завершилась: вход в гробницу уже завалили камнем, ученики, понурив головы, разошлись, чтобы поодиночке предаваться горю и сгорать от стыда. Пилат крепко спал в своем дворце. Город после тревожного дня угомонился, и вокруг было так же тихо, как в гробнице, где, завернутый в плащаницу, лежал мертвый Бог. Перед глазами Елены стояли те женщины, что горько плакали у гробницы много-много лет назад, и сердце ее было с ними.

Монахини принесли немного каши, но Елена к ней не притронулась. Заметив ее неподвижный горячечный взгляд и увидев, что она вся дрожит, они пошептались между собой, и одна из них принесла сладкое питье с опиумом, которое Елену уговорили выпить. Всю последнюю неделю она почти не спала. Теперь наконец пришло успокоение, и она лежала так же тихо, как то тело в гробнице.

Всю свою жизнь Елена по ночам видела сны и каждое утро, даже в те далекие дни ее молодости, когда предстояла веселая охота, просыпалась с таким чувством, словно чего-то лишилась, — у нее на мгновение сжималось сердце, как в минуту горестного прощания. И в эту, самую печальную в году, ночь ей начал сниться сон, но, хотя она засыпала все крепче, ей казалось, что она, наоборот, пробуждается навстречу светлому дню. Она поняла, что это сновидение послано ей Богом.