Земля королевы Мод - Екатерина Мурашова

Насельники квартиры реагировали на посетителей и тематику их запросов по-разному. В основном – опасливо-настороженно. Дашка, стесняясь, спросила, не умею ли я гадать на суженого на картах Таро, или хоть на обычных. Машка, скорее всего по наущению Кирилла, предложила у нас в кладовке вызвать дух покойного Федора и напрямую спросить, кто его убил. Зоя поинтересовалась, нельзя ли хоть колдовством вылечить Киру. Я повторила свой стандартный монолог о том, как именно и в каком объеме нужно заниматься с девочкой, чтобы добиться прогресса в развитии. Как всегда предложила свою методическую помощь и список литературы. Зоя фыркнула и удалилась, обидевшись. Видимо, решила, что мне для Киры жаль колдовства. Наталья в кухне во всеуслышанье заявила свою позицию почти прямой цитатой из фильма «Обыкновенное чудо» – «Предупреждать надо!». Я, не выдержав, попыталась объяснить, что предупреждать-то было просто не о чем – обычная хохма с продолжением, но меня, кажется, даже не дослушали до конца.

В пятницу я утомилась последствиями своей неудачной шутки и подробно проинструктировала соседей. Всем посетителям «потомственной колдуньи» было велено сообщать, что волшебница временно не принимает, так как звезды Сад-аль-Забих нынче находятся в положении, не благорасположенном к предсказаниям, и надобно ждать, пока их расположение поменяется. Тех, кто засмеется после данного сообщения, – пропускать ко мне без дальнейших расспросов. (История про звезды Сад-аль-Забих излагается в талантливейшей книге Соловьева «Ходжа Насреддин», в том месте, где Насреддин заделался прорицателем.)

Утром в воскресенье к Фросе явилась гостья. Сгорбленная старуха, с лицом темным, твердым и заскорузлым, как пятка индейца. Вместо платочка на почти лысой голове – индийский шелковый шарф. На левой руке стершееся едва не до прозрачности кольцо – вдова. Встретившись со мной в коридоре (Фрося впереди несла вскипевший чайник), глянула исподлобья зорко, почти по-молодому.

– Здравствуйте, – вежливо сказала я.

– И тебе. Полина, – представилась, протянула руку. Рукопожатие, как сушка с маком – твердое и с крапинками.

Я подумала: неужели Полина с Фросей вместе работали в ЧК? Как интересно…

После меня звали пить чай с профитролями и протертой малиной, которую принесла Полина. Я не пошла.

Еще позже, на кухне, Фрося начала сама:

– Полина жила здесь, в соседней квартире. Мы тогда дружили. Потом она кооператив построила, на Гражданке. Теперь прощаться приезжала, девяносто лет ей исполнилось.

– Да, это возраст, – согласилась я.

– Она в дом престарелых решила. Трудно уже одной.

– Разумеется. А что же, родных совсем нет? – вежливо-равнодушно поинтересовалась я.

– Отчего же? Есть – внучка, сын-то помер годов уж десять как. Та звонит иногда, спрашивает: а что, бабка Поля, ты не померла еще? Ну ладно. Квартиру ждет…

– Н-да… – я не нашлась с комментариями, да Фрося их, кажется, и не ждала.

При таком стаже жизни и прихотливости жизненного пути, должно быть, уже вообще ничего не представляется удивительным. Как-то Фрося призналась мне, что последний раз она сильно удивилась в 1961 году, когда Гагарин полетел в космос. Все никак не могла себе этого представить…

– … тоже понять. Сын у нее, Полинин правнук, пьет страшно, бьет ее смертным боем. А пожить-то хочется еще…

– Ага, – в духе Кирилла высказалась я. – Только в доме престарелых-то тоже, я слышала, не сахар… Может быть, лучше уж внучку к себе взять, чтобы ухаживала? И от сына-пьянчужки ее избавить?

– Нет, – Фрося помотала головой. – У Полины характер тяжелый. Ей надо, чтобы самой. А в дом престарелых, ты не думай, она в хороший пойдет. Там уход, кормежка четыре раза и, она говорила, даже бассейн есть с подогревом. Как теперь: все для тебя – только денежки плати.

– А откуда же у вашей Полины деньги? – искренне удивилась я.

– А скопила, – пояснила Фрося. – Она себя знаешь, как называет? «Бабка-бизнесменка». Смешно?

– Пожалуй. А почему так?

– Полина, как из деревни приехала, на «Красном треугольнике» работала. Изделия из резины. Платили хорошо, правда, работа вредная была. Дочка у нее, может, через то и умерла в шесть неполных годков. Да кто теперь разберет? Сын остался. В эвакуации она тоже работала, а уж после войны, к шестидесятым, скопила деньги на кооператив. И на пенсию рано вышла – на «Треугольнике» по вредности давали. Тогда же и с мужчиной жить стала. Он – тоже пенсионер, но с руками, непьющий, краснодеревщик по специальности. Так они на свалках всякое собирали, лоскуты, кожу, дерево, резину опять же. С тачкой такой за город ездили, и из того – многое делали. Сумки, коврики, подушки, табуретки, рамки, полочки, сиденья в ванну. Тогда же не было ничего такого – ты, Анджа, может, и сама помнишь. Полина, как знала, денег в сберкассу не несла и в горшке не хранила, покупала золото и всякие другие вещи, которые мужчина ее укажет. Потом он умер, она уж одна продолжала. А когда вся эта катавасия с перестройкой началась, Полина, не в пример многим, не только своего не потеряла, а даже и выиграть как-то смогла. Вот так-то оно…

– Ну что ж, это хорошо, – подытожила я. – Полина всю жизнь честно трудилась, достойно проживет остаток жизни…

– Это ты правильно сказала… – внезапно пригорюнилась Фрося. – А вот я-то…

– Бросьте, Фрося! – решительно прервала старушку я. Заниматься психоанализом событий полувековой давности мне не хотелось категорически. – Время все подровняло. Вы еще монголо-татарское нашествие вспомните!

– А чего это? – Большинство стариков имеют так называемое «застревающее» мышление. Фрося, наоборот, невероятно легко для своих лет переключалась. Иногда, вот как сейчас, я этим сознательно пользовалась. – Татары разве когда с нами воевали? По-моему, нет. Или это не с нами?

– Лев Гумилев думал так же, как и вы, Фрося, – уверила старушку я, и тут же кстати заметила дочку Натальи, которая обедала за своим столом. – Руслана! – окликнула я. – Объясни, пожалуйста, Фросе про монголо-татарское нашествие и Золотую Орду. Вы это, насколько я понимаю, как раз недавно проходили. Кратко, буквально в двух словах.

Фрося, заинтересованно поблескивая глазками, обернулась к Руслане.

Я поспешно ретировалась.

Утренний снег выглядел таким непривычно чистым, как будто бы на Лиговке внезапно, за ночь, сделали евроремонт. Мне не слишком нужны были продукты, но я специально вышла из дома в магазин, чтобы хоть так прикоснуться к подарку природы. Пока я собиралась, снег, естественно, затоптали, превратив его в обычную грязную кашу, лениво сползающую с тротуара на проезжую часть, где бешено вращающиеся колеса куда-то спешащих машин возгоняли ее к низкому нечистому небу, похожему на одутловатое серое лицо. Когда я проходила вышеописанный процесс в третьем классе на уроках природоведения, он назывался «Круговорот воды в природе». Помню, что тогда он представлялся мне как-то иначе…