Поднятые по тревоге - Иван Федюнинский

— Предпринимаем меры, но что поделаешь? Распутица, — пожал плечами Абрамов.

Я промолчал, хотя такой ответ показался не особо убедительным. Про себя решил в первую же очередь заняться вопросами снабжения войск.

На следующий день верхом добрался до первого эшелона. Здесь меня встретили начальник штаба армии генерал-майор Пигаревич и начальник оперативного отдела подполковник Переверткин. Бывший командующий армией генерал Л. А. Говоров болел и уже довольно продолжительное время находился в госпитале. По выздоровлении он должен был поехать в Ленинград и принять от генерала Хозина командование фронтом.

Генерал-майор Пигаревич доложил обстановку. Соединения 5-й армии оборонялись на фронте протяжением 66,5 километра. Справа держали оборону дивизии 20-й армии, которой командовал генерал М. А. Рейтер, слева — 33-й армии.

9-й армейский корпус противника в составе четырех пехотных дивизий и одна дивизия 7-го армейского корпуса занимали укрепленную полосу с передним краем по линии Курмень, Груздево, Сорокине, Ощепково, Максимково. Еще одна пехотная дивизия противника находилась в районе Гжатска. Гитлеровцы строили инженерные сооружения, вели разведку мелкими группами, обстреливали редким минометным огнем боевые порядки нашей пехоты и огневые позиции артиллерии.

Соединения 5-й армии производили перегруппировку, совершенствовали свои оборонительные, позиции, занимались доукомплектованием и сколачиванием частей.

Выслушав доклад начальника штаба, я распорядился все машины повышенной проходимости и большую часть гужевого транспорта немедленно использовать для подвоза продовольствия. Познакомил его со своими дорожными наблюдениями и подчеркнул:

— Обеспечить войскам нормальное питание — это сейчас наше первоочередное дело.

Через неделю я решил побывать в дивизиях, чтобы лучше познакомиться с командным составом, а заодно осмотреть инженерные сооружения.

Прежде всего направился в 3-ю гвардейскую мотострелковую дивизию, которой командовал полковник Акимов. Еще в первой беседе со мной генерал Пигаревич, перечисляя соединения, входящие в состав армии, назвал 3-ю гвардейскую мотострелковую дивизию и добавил:

— Это бывшая восемьдесят вторая мотострелковая.

— Из Монголии? — оживился я.

— Так точно, из Монголии, — подтвердил Пигаревич.

Я ее хорошо знал. 82-й мотострелковой дивизией мне довелось командовать в 1939–1940 годах, когда выписался из госпиталя после ранения в боях на Халхин-Голе.

Сейчас я встретил в ней немало бывших сослуживцев. Они обступили меня, рассказывали о боях под Москвой, вспоминали погибших товарищей.

Командир дивизии гордился своими гвардейцами:

— Хорошо воюют, умело. Можете быть уверены, товарищ командующий, гвардейцы не подведут.

Полковник Акимов говорил медленно, сильно заикался. Дефект речи был у него последствием контузии. Полковник тяжело переносил этот свой недуг, нервничал и от этого заикался еще больше. Впрочем, это не мешало ему бывать в частях, по душам беседовать с солдатами.

Много времени проводил в частях и комиссар дивизии Клименко. Участие старших командиров в воспитательной работе давало положительные результаты. Дисциплина в дивизии была крепкой, солдаты и сержанты ясно понимали свои задачи.

Из 3-й гвардейской мотострелковой я отправился в дивизию генерал-майора Лебеденко. Он тоже был моим знакомым по службе в Забайкалье. В 1929 году Лебеденко командовал дивизионом бурят-монгольской кавалерии, а позднее кавалерийской бригадой.

В штабе дивизии я не задержался и вместе с Лебеденко направился в один из батальонов второго эшелона. Мы уже почти доехали до него, как вдруг наша машина резко накренилась. Я выглянул из кабины и увидел, что слетело заднее колесо.

Лебеденко принялся ругать водителя за то, что тот плохо осмотрел автомобиль перед выездом. Солдат-шофер хмуро выслушивал справедливые замечания рассерженного генерала, переминался с ноги на ногу.

Понимая, что на ремонт машины уйдет порядочно времени, я предложил идти дальше пешком. Чтобы сократить путь, мы двинулись напрямик через перелесок, пересекли неглубокий овраг и попали в какой-то густой кустарник. Лебеденко чертыхался вполголоса, поминая недобрым словом шофера, из-за которого приходилось теперь бродить по кустам, скользя и спотыкаясь на каждом шагу.

— Не заблудились ли мы? — спросил я комдива. — Что-то слишком долго идем.

— Нет, не заблудились. — ответил Лебеденко, впрочем, не очень уверенно. Батальон расположен вон в той рощице.

Мы на минуту остановились, прислушались. Тишина. Только птицы задорно щебечут в кустах. Даже не верится, что недалеко отсюда передний край.

Пройдя метров триста, заметили траншею, зигзагом пересекающую поле. Из нее виднелось несколько солдатских голов. На бруствере был установлен ручной пулемет.

— Вот кстати! — обрадовался генерал Лебеденко. — Сейчас спросим, где тут третий батальон.

Но прежде чем мы успели это сделать, солдаты закричали:

— Товарищи командиры, прыгайте в траншею, фашисты могут обстрелять!

Мы последовали совету, хотя и не понимали, почему здесь нужно опасаться фашистов. Все объяснил молодцеватый сержант, командир пулеметного расчета. Оказалось, что мы попали в траншею первой позиции, а роща, к которой мы так спокойно направлялись, находилась у гитлеровцев.

Генерал Лебеденко смущенно покашливал, слушая объяснения сержанта.

Пошли по траншее, отрытой на совесть, в полный профиль. Землянки для личного состава были перекрыты бревнами в два — три наката и тщательно замаскированы. Отрыты были также водоотливные канавки, так что в траншее весенняя вода почти не застаивалась.

Навстречу нам уже спешили командир батальона, комиссар и инструктор политотдела дивизии старший политрук, высокий, немного сутулый, в очках с толстыми стеклами. Он только что провел в батальоне беседу о международном положении.

Разговаривая с солдатами и сержантами, я убедился, что здесь партийно-политическая работа поставлена неплохо. Воины читали последние сводки Советского информбюро, регулярно получали письма и газеты, в том числе армейскую и дивизионную. Настроение у всех было боевое.

В последующие дни, бывая в других соединениях, мне все больше приходилось убеждаться в том, что бригадный комиссар Абрамов не зря расхваливал постановку партийно-политической работы.

Постоянной и действенной формой воспитания солдат были в соединениях армии политические занятия. В артиллерийских, танковых, саперных и в находящихся во втором эшелоне стрелковых частях занятия проводились регулярно. На них изучались такие, например, темы: «Не знай страха в бою, будь героем Отечественной войны», «Дисциплина, организованность, стойкость, бдительность залог победы над фашизмом».