Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна

После «Войны и мира» прошло несколько лет. Снимаюсь на киностудии имени Горького, иду по коридору, навстречу – статный красавец в эсэсовском мундире – Вячеслав Тихонов. Отношения на картине у нас были славные, тёплые, с моей точки зрения, князя Андрея он сыграл очень достойно, хотя во время съёмок я не раз замечала, как он нервничает. И вдруг этот, в скором будущем всенародный любимец Штирлиц кидается ко мне с распростёртыми объятиями: «Сестричка! Душенька!»

Интересная, захватывающая работа, неважно, сколько пройдет лет, и что ты сыграешь впоследствии, она всё равно сидит во всех клеточках. Стоит мне вспомнить любую свою сцену из «Войны и мира»… например, маленький разговор Марьи с Пьером из четвёртой серии. Вот мы с Сергеем Фёдоровичем друг против друга, сквозь безуховские очки смотрит он на мою княжну Марью добрыми, участливыми глазами, склоняется к руке… И во мне происходит не просто всплеск памяти; я чувствую, как от этого воспоминания меняется моя пластика, я иначе слышу звуки, воспринимаю цвета, даже во рту другой привкус – сыгранным когда-то характером наполняется вся сенсорная система. От этого невозможно избавиться. Это становится составом тела, составом души навсегда.

Кира Головко,

народная артистка России

Снималась в фильмах: «Глинка», «Первоклассница», «Председатель», «Война и мир», «И был вечер, и было утро», «И на Тихом океане», «На всю оставшуюся жизнь», «Верой и правдой», «Борис Годунов» и в фильмах-спектаклях МХАТ: «На дне», «На всякого мудреца довольно простоты».

Абсолютно Мхатовский!

Шёл 1964 год… Звонок с «Мосфильма» раздался неожиданно; в трубке приятный женский голос:

– С вами хотел бы встретиться Сергей Фёдорович Бондарчук.

– По какому поводу?

– Он хотел бы вам предложить в картине «Война и мир» роль графини Ростовой. Вы могли бы приехать на студию?

– Конечно, могу! Могу… – Голос у меня задрожал, очень я разволновалась.

С Сергеем Фёдоровичем я знакома не была, но как киноактёра очень примечала. Несколько раз смотрела «Неоконченную повесть» (чудесный у них лирический дуэт с Элиной Быстрицкой), видела его великолепного Отелло и, конечно, пережила потрясение, посмотрев «Судьбу человека». Глаза его меня завораживали: пронзительные, всегда грустно-мрачные глаза, что бы он ни играл, какие бы реплики ни произносил с экрана…

Первая половина шестидесятых – безмерно тяжкое для меня время. В 1962 году не стало моего обожаемого мужа Арсения Григорьевича Головко. Это страшное горе, на всю жизнь. Мы прожили немного – тринадцать с половиной лет, для меня это как короткая, неповторимая сказка. Он человек был необыкновенный, необыкновенный в своей интеллигентности, хотя вышел из крестьянской семьи, и мама его была безграмотная. В начале 50-х адмирал Головко был назначен командующим Балтийским флотом, и я уехала вместе с ним. На сцене Калининградского драматического театра я сыграла 22 роли. Творчески мне было хорошо – труппа симпатичная. Правда, Арсений Григорьевич иногда горевал: «Я тебя увёз из Москвы, вот в кино не снимаешься»… В Москву мы вернулись в 1957 году. «Она стала провинциальна», – раздавались голоса некоторых знатных мхатовцев, однако в родной театр меня вновь приняли.

Именины в доме Ростовых.

Графиня – Кира Головко, граф – Виктор Степаницын, Марья Ахросимова – Елена Тяпкина

И вот после такого разбередившего душу звонка прихожу в театр, встречаю Пилявскую:

– Был бы жив Арсений Григорьевич, как бы он за меня порадовался: к Бондарчуку на графиню Ростову позвали. Правда, не уверена, что меня утвердят…

– Как тебя могут утвердить! – воскликнула красавица Зосенька (так я всегда звала Софью Станиславовну). – Ведь графа играет Станицын: сколько лет ему, и сколько тебе! Только представь вас рядом!

Виктор Яковлевич Станицын был старше меня на 25 лет. Он, кстати, пришёл в восторг, узнав, что его «женой» в картине буду я. Мы с ним тогда вместе играли в «Горячем сердце», дивный он был Курослепов. Но с Бондарчуком у меня на эту тему разговор состоялся:

– Сергей Фёдорович, во МХАТе, как вы понимаете, не могут не обсудить моё участие в вашей картине и нашу со Станицыным пару. Говорят, что Толстой обязательно бы обозначил такой мезальянс: граф Ростов женился на молоденькой. А в романе этого нет…

– Ой, Кира, вы об этом не думайте. Мне важно вначале показать семью Ростовых крепкой, счастливой; дети только радуют: Наташа поёт, Николенька внимательный сын, Петя добрый, прелестный мальчик… А к финалу столько на них горя свалится и так на вашей графине эти страдания отразятся… Да вы не беспокойтесь, подгримируем…

– Да я и не беспокоюсь – не молодушка.

(Было мне тогда 45 лет.)

Но эти беседы пойдут потом, когда я освоюсь, раскрепощусь… Сначала же состоялось незабываемое знакомство. Вошла к нему в кабинет, присела. Молчит, смотрит на меня долго-долго… и, наконец:

– Скажите, пожалуйста, вы играли трагические роли?

Сердце у меня ушло самые пятки. В Калининграде я играла Марию Стюарт, спектакль имел бурный успех, шёл очень часто. Во МХАТе Марию Стюарт играла Алла Константиновна Тарасова, во время её болезни три спектакля сыграла я. Текст быстро пришлось переучивать: я знала Шиллера в переводе Лозинского, а во МХАТе эта трагедия шла в переводе Пастернака. Я об этом Сергею Фёдоровичу рассказала, но добавила, что так и не уверена, удалось ли мне одолеть трагизм этого образа. Скорее моя лучшая роль – драматическая: Юлия Тугина в «Последней жертве».

– Сергей Фёдорович, честно скажу, не знаю, есть ли во мне трагический темперамент… А почему вы спросили? Из-за сцены, когда графиня узнаёт о гибели Пети?

– Ну… хотелось бы знать. Ладно. Сам пойму.

На этом знакомство закончилось. А дальше… Я совершенно не помню, была ли у меня кинопроба… Помню, как с художницей по костюмам пошла в пошивочный цех, меня обмерили и начали шить костюмы. Ведь картина снималась уже два года. Мне рассказали, что на роль графини Ростовой пробовались знатные актрисы. Пробовалась главная актриса Малого театра Елена Николаевна Гоголева, всегда ухоженная, барственная. Впоследствии она в своей книге написала, что не приняла меня в роли графини Ростовой: не увидела во мне светскости… Пробовалась чудесная и внешне породистая Любовь Ивановна Добржанская, очень я её любила[7]. Но, наверное, что-то Сергея Фёдоровича не устраивало, а съёмки объектов, в которых присутствует эта героиня, неотвратимо приближались, может, поэтому со мной вопрос решился очень быстро, в авральном порядке…

Мой первый съёмочный день оказался поистине драматическим! Снималась сцена в доме Ростовых – именины обеих Наталий. Сначала снимали разговор графини с Марией Львовной Карагиной, явившейся рассказать о том, что Пьер в Петербурге «…такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда». Карагину играла Галина Сергеевна Кравченко, можно сказать – живая история советского кино, ведь она начала сниматься в 20-е годы, главной роли ни одной, эпизодов – не счесть. Артистическую карьеру она начинала как балерина. Во время съёмок в «Войне и мире» ей было почти шестьдесят, но стройности и грациозности не утратила и внешне – очарование.

Отсняли мы наш эпизод, а в следующем эпизоде появляется Пьер. Сергей Фёдорович сказал: «Мотор», и вошёл в кадр. Огромная, прекрасная декорация гостиной в доме Ростовых, мы все сидим по мизансцене, в глубине кадра; на первом плане, перед камерой – Пьер и Ахросимова. И Ахросимова – Леночка Тяпкина – отчитывает Пьера: «Хорош, нечего сказать! Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шёл». И вдруг во время этого монолога прямо над Галей Кравченко вдребезги разбивается лампа в осветительном приборе, искры в разные стороны, и несколько попадает Гале в декольте. А она перед Бондарчуком трепетала, дорожила своей маленькой ролью безмерно! Я сижу, ни жива, ни мертва, Гале сострадаю… Из неё уже дым пошёл, жареным запахло, я не выдержала и на весь павильон: