Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Шуазелисты внезапно изменили тактику и в течение нескольких дней оставались в бездействии, словно выжидая чего-то. Они представляли Гине как жертву Тюрго. Чтобы избежать столкновений с Марией-Антуанеттой, Тюрго решил предъявить Гине обвинения в неверности не только королю и министрам, но и королеве. Таким образом он мог неосмотрительно вовлечь королеву в государственные дела и одновременно создать опасный прецедент, хотя аббат Вери предупреждал его. «В глубине души королева очень честная, хотя и легкомысленная, — отвечал Тюрго. — Вы знаете о ее доверии к аббату Вермону, который является исключительно честным человеком. Нерешительность короля перед натиском жены часто ставит под угрозу решение важных государственных задач, и министерства находятся в полной растерянности. Интересы короля, в сущности, совпадают с интересами королевы; и если уж женщина должна оказывать какое-то влияние на решения короля, не лучше ли, чтобы это была собственная жена, чем мадам Помпадур или мадам Дюбарри? Наша задача — прославлять их и предупреждать опасные интриги и заговоры». Через несколько дней, вновь находясь под влиянием шуазелистов, королева назначила встречу бывшему министру на балу в Опере. И уже на следующий день она приняла сторону Гине, резко противопоставив себя всем министрам, с головой окунувшись в водоворот страстей. Разрываемые на части, министры отказались от своего плана. 3 марта Гине вернулся во Францию и доставил письмо Вержену. Он хотел оправдаться перед королем и убедить его в том, что находится под защитой королевы.

Верховный суд отказался зарегистрировать указы Тюрго, впрочем, этого можно было ожидать. Людовик XVI решил прибегнуть к королевскому месту в Верховном суде, чтобы заставить судей уступить. Во время торжественного акта, который состоялся 12 марта, воспользовавшись правом решающего голоса, король запретил любую критику реформ, что стало неприятным сюрпризом для многих министров. Тем не менее король и первый министр не уступили.

После такого жесткого решения Людовик XVI, как будто испугавшись своего поступка, снова впал в уныние и нерешительность. Воспользовавшись страхом короля, Морепа смог еще больше напугать его резкой политикой реформ. Он намеренно преувеличивал недовольство, которое вызывал Тюрго у всех придворных. Король не на шутку встревожился. Если бы у него случайно вырвалось хотя бы слово в присутствии королевы, это стало бы началом разнузданной травли министра. Подстрекаемая друзьями, Мария-Антуанетта объявила открытую войну ненавистному министру. Вполне вероятно, что королева не читала указов, тем не менее раздражавших ее. Она довольствовалась бездумным повторением придворной критики, которую слышала в салонах и на балах. На деле же молодая женщина ненавидела министра вовсе не за его реформы. Она презирала этого вольнодумца за то, что он посмел открыто высказать свои мысли, совершенно забыв о той дистанции, которую должен был сохранять. Совсем недавно он посмел отказать мадам д'Андоло, тетке графине де Полиньяк, в денежном содержании. Его заставили подчиниться королю, однако он так и не принял благодарности фаворитки. Подобное поведение раздражало Марию-Антуанетту, которая желала доказать свою власть. Ненависть ее удвоилась, когда однажды до нее дошли слухи, что именно Тюрго требовал отзыва дипломата Гине, которого считал опасным для политики Франции и к тому же заявлял, что Гине работал на врагов, хотя, к сожалению, пока неизвестно, на каких именно. О примирении не могло быть и речи. Несмотря на то, что Вержен был гораздо более опасен для Гине, гнев и ненависть королевы обрушились на Тюрго, которого она мечтала изгнать из Версаля.

Теперь уже дело было вовсе не в Гине. Можно было подумать, что королева уже забыла об этом дипломате, которого с таким упорством и трудом защищала. Казалось, она совершенно не интересовалась им и продолжала вести жизнь, полную развлечений, все меньше и меньше обременяя себя общением с королем. Во время поста 1776 года королева увлеклась верховыми прогулками, совершая их вместе с графом д'Артуа и герцогом де Шартром по Саблонским равнинам. Мерси был возмущен до предела, увидев, как в среде придворной молодежи игнорируются Этикет и правила протокола, касающиеся присутствия королевских особ. Золовки, которые очень часто сопровождали Марию-Антуанетту, зачастую придерживались весьма развязного тона в общении, что придавало еще большую свободу отношениям, впрочем, от нее не отказывалась и сама королева. Иногда она отправлялась вместе с графом д'Артуа поохотиться на лань в Булонский лес. Трудно себе представить, что у нее еще находилось время на интриги, тогда как ее муж мучался вопросом, нужно ли перекраивать министерство. Однако Мария-Антуанетта ни на мгновение не забывала ни о графе Гине, ни о своей ненависти к Тюрго.

Во время прогулок и зрелищ друзья всячески поддерживали в ней воинственный настрой. «Им прекрасно удавалось задеть ее самолюбие, очернить, разозлить против тех, кто сопротивлялся их воле.[…] Наконец, им удавалось так настроить королеву, вывести из себя, опьянить ненавистью к врагам, что она шла на крайние меры в отношениях с королем, в такие моменты было просто невозможно взывать к ее благоразумию», — писал Мерси. Посол ее матери с пристрастием следил за ней, он прекрасно умел это делать, и заметил, как она отправлялась к королю по утрам, когда тот был один в своих апартаментах. Визиты не лишены были тайны и особого интереса. По словам Мерси, она встречалась со своим мужем, лишь «когда хотела добиться от него нужного ей решения, которое монарх никак не мог принять».

С самых первых дней своего правления Людовик XVI не испытывал еще подобной раздвоенности. Нападки королевы на министра буквально парализовали его волю. Брат короля обрушился на него с критикой. Морепа систематически поносил его. Что до других министров, они демонстрировали терпение, хотя время от времени показывали зубы. И если более просвещенная часть двора поддерживала реформы Тюрго, то другая его часть напрочь отвергала их. Народные массы живо интересовались ходом реформ, однако оставались пассивными наблюдателями. Занятые повседневными заботами и делами, дороговизной зерна, они были далеки от дворцовых проблем. Пожалуй, власть Тюрго и его реформы поддерживались только Людовиком XVI. Однако на борьбу у него уже не хватало сил. После долгих и мучительных раздумий король все же решился на отставку министра.

10 мая 1776 года, несмотря на то, что новость была еще неофициальной, она распространилась с невероятной скоростью: Тюрго уходит в отставку, граф Гине — герцог. Отставка Тюрго никого не удивила, но вот вторая новость поразила весь двор. «Милость, которую король проявил к Гине, даровав ему титул герцога, всех просто потрясла, — писал граф Креуц Гюставу III. — Мадам с необычайной ловкостью устроила это дело, ловкостью, несвойственной ее возрасту; нигде вообще не упоминалось о Гине; все думали, что она просто забыла о нем, и вдруг такой блестящий успех. У нее огромное влияние на короля, в этом нет никаких сомнений». На этот раз Мерси был серьезно обеспокоен: «Я не могу больше скрывать от Вашего Величества действительного положения дел, — писал он императрице. — Уже несколько недель как при дворе возникли серьезные осложнения, дела принимают опасный оборот, королева неконтролируема. […] Ваше Величество может совершенно обоснованно беспокоиться о положении королевы, о доверии к ней, которое может исчезнуть и со стороны ее супруга и со стороны народа. В этом деле Гине король находится в противоречии с самим собой. Письма, написанные его собственной рукой и адресованные графу де Гине и графу де Вержену, противоречат друг другу, он скомпрометировал самого себя и своих министров в глазах народа, который знал все обстоятельства этого дела, а также знал о влиянии королевы на короля и его решения.