Перипетии. Сборник историй - Татьяна Георгиевна Щербина

так. Но начальство изменилось: оно не боится ни разоблачений, ни позора – только ареста. Его ж, начальство, тоже теперь регулярно арестовывают.

Все эти знания мешают идиллически созерцать видимую мне панораму центра города – все больше зданий помечено несчастьем или позором, а есть и места, отмеченные ужасом. Психологически все это превращается в пустыню, где воют шакалы, где в каждый момент на пороге могут объявиться ядовитые хозяева пустыни. Жаловаться некому – только быть начеку. Странный парадокс сегодняшней Москвы – в ней все есть для эпикурейской радости, она начищена и набриолинена, молодежь весела и раскованна, не зона с овчарками, как было, но ястреб уже методично разделывает голубиную тушку.

Я смотрю в окно и не вижу ни скорпионов, ни сколопендр, а вижу красивый город, но знаю, что они тут водятся и что их популяция нарастает. Я вижу новоарбатскую «книжку», в которой расположена редакция «Эха Москвы». И туда пришел из израильских пустынь псих с ножом и пырнул девушку. Психи, не сговариваясь, решили, что хватит им предаваться мечтам о своем наполеоновском величии, пора стать хирургами с хоругвями или без – мир же стал сумасшедшим домом, значит, они здесь власть, а не те, которые воображают себя нормальными. Нормальные повторяют: не сдаваться. Но как не сдаваться ястребу, кружащему в небе, ядовитой твари, притаившейся под кустом, психу, который вышел из тумана, вынул ножик из кармана? Просто внимательно смотреть в окно, выходящее на близлежащие улицы или на весь большой мир, – окно глобальной сети, сидеть в засаде и быть каждый в своем всеоружии. Чувство, что жизнь прекрасна, сопровождает меня как никогда прежде, потому что в любой момент она может стать гораздо менее прекрасной и вовсе исчезнуть.

Урода для народа

В Тунисе, когда там еще был благословенный для туристов полицейский режим, я жила в том самом отеле, который в 2015 году выбрали исламисты, чтоб перестрелять отдыхающих прямо на пляже. Выйдя на этот пляж почти двадцать лет назад, в восемь утра, я обнаружила там девушку в полупрозрачном вечернем платье и широкополой розовой атласной шляпке, задрапированной дымкой тюля. Нагуталиненные ресницы, зеленые веки, тон, румяна, бриллианты – люди в купальниках и плавках отходили подальше и шушукались, косясь в ее сторону. Дива сидела на покрывале и длинными лакированными ногтями перелистывала журнал мод. Женщина, которая только что просила меня в отеле помочь ей поменять на местную валюту пятьсот долларов, ибо знала только одно нерусское слово – «доллар», познакомила меня с девушкой. Это была ее девятнадцатилетняя дочь. «Решила вот в свет ее вывезти, замуж пора». Каждое утро женщина обращалась ко мне с одной и той же просьбой: помочь поменять пятьсот долларов. Потом появилась новая просьба: посоветовать, куда эти пятьсот долларов сегодня потратить. Купила все экскурсии, поводила дочь по всем барам, кафе и ресторанам, заказала катание на верблюде. Дочь и на него взгромоздилась в вечернем наряде со шляпкой, а верблюд так удивился, что сбросил ее в заросли кактусов.

Заинтригованная этой парой, я поинтересовалась у женщины, откуда она и не жена ли олигарха.

– Что вы, муж нас давно бросил, я сама зарабатываю. Из Тюмени мы.

– И за что же так хорошо платят?

– Долото подаю.

И я легко представила себе, как хотелось этим одиноким женщинам в их городе, пропахшем нефтью, упорхнуть в райский сад. Они представляли себе море и пляж как бал, на котором вальсируют женихи из всех стран мира, а тут полуголые люди, парами, семьями и даже поодиночке только и знают, что с брызгами выбегать из воды и падать под тент. Без тента – сразу ожог, сорок градусов все-таки. На девушку посматривают сквозь темные очки и смеются в кулачок. «А как же курортный роман?» Дочь одета по последнему слову моды, что не так? «Заграница разочаровывает», – констатировала женщина.

«А если б в парижскую оперу ее?» – стала прикидывать я. На ужин где-нибудь в Мейфэре? И так никуда мысленно и не пристроила. Красота пропала, хотя и была скопирована из респектабельного журнала тюменской портнихой за большие деньги.

Бесплодные усилия красоты разочаровывают все же не так кардинально, как ее плоды. Недавно меня пригласила посмотреть ее квартиру после многолетнего ремонта богатая московская дама. Вернее, богат был муж, а она при нем, что ее неизменно нервировало: дама амбициозная, а приложить амбиции не к чему. Как окажутся они с мужем в гостях, так она всем принимается объяснять, что не лыком шита, в отличие от мужа, который тюфяк и фуфло. Он иностранец, потому терпел. Наш бы не терпел, даже страшно представить, что сделал бы наш богатый муж. И вот у дамы появилась возможность проявить себя: она отказалась звать дизайнера, решив, что оборудует квартиру сама, поскольку у нее прекрасный вкус. Прихожу и вижу: зеркальный камин со стразами. Главная ее гордость. А муж-иностранец увидел и развелся. Много лет сносил капризы и унижения, а красота сгубила семью.

Фальшивые звуки различит каждый, а как сам заголосит мимо нот – не слышит. Со вкусом дело обстоит вроде бы похожим образом: всем ясно, что Шартрский собор или особняк ХIХ века красивы, а хрущобы и серые бетонные монстры 1970-х уродливы. Но у вкуса, в отличие от слуха, основание зыбкое. Нотная грамота уже четвертый век незыблема, как американская конституция, а вносимые временем поправки – вроде додекафонии – не посягают на священную гамму от до (Dominus, Господь) до си (Святой Иоанн – с намеком на Апокалипсис).

Весь окружающий музыкальный фон создается профессионалами, так что ухо натренировано на соответствие нотной грамоте. Но по вечерам над ресторанами, особенно в провинции, идет раздача такого шансона, что я, проходя мимо, перехожу на бег, а для местных обитателей оголтелый музон – норма, естественная среда. И как поспоришь про вкус, у которого ни нот, ни законов? Одному – безвкусица, она же «бездна вкуса», а другому – красота, лепота. Неуместность, как в случае с дивой на пляже или с зеркальным камином, и та очевидна лишь с «технической» стороны. Зеркало от высокой температуры лопнет, стразы повылетают. Со свистом, как пули, могут и в глаз попасть. На пляже вечерний наряд – как купальник на балу. Но могло бы быть так, что именитый архитектор сделал бы камин с особой, новоизобретенной зеркальной поверхностью и стразы были бы увековечены на ней клеем «Момент». Или пришла бы на пляж не тюменская девчонка, а Анджелина Джоли, и ее бы все узнали и гадали бы, то ли